Корсар - Клод Фаррер

- За кого он нас принимает, этот франт? - заворчал Луи крайне обиженный. - Не воображает ли он, что больше нас понюхал пороху? И знает он или нет, почему Тома Трюбле всего лишь третьего дня согласился присоединить нашего "Горностая" к королевской эскадре?

Рассуждая так, он подошел к рулевому. Затем, взявшись сам за управление, он положил руль под ветер и приказал вытянуть шкоты. Тотчас же послушный "Горностай" лег бейдевинд и также стал быстро приближаться к флагманскому кораблю.

Покинув мостик, Луи Геноле еще раз возвратился в кают-компанию. Он даже вплотную подошел к двери капитанской каюты, но постучать в нее не решился и, наконец, не слыша в каюте ни звука, повернулся и на цыпочках удалился.

Но в ту самую минуту, когда он поднимался по трапу ахтер-кастеля, слух его поразило подобие грома, разразившегося вдалеке. И Луи, как пришпоренный, подскочил и в тот же миг снова очутился на мостике. Тут, озираясь во все стороны, он сначала не заметил неприятеля. Но зато он увидел, что флагманский корабль окружен облаком дыма, так же, как и присоединившийся уже к нему "Отважный". Очевидно голландцы были уже близко, и оттуда их уже заметили...

В шести кабельтовых впереди "Горностая", "Прилив" продолжал идти тем же галсом, чтобы встать за линейными кораблями. Луи не менял галса в ожидании дальнейших событий.

Событие наступило. Из редеющего, полупрозрачного тумана, скользившего широкими спиралями, почти сразу показалось одно, два, три, шесть, восемь, девять высоких белесоватых очертаний, подобно ужасным призракам, внезапно восставшим из моря - голландские корабли. Не успел Луи их хорошенько сосчитать, как уже пять из этих судов бросилось влево, навстречу двум кораблям короля Франции, тогда как остальные четыре, сделав поворот вправо до фордевинда, в беспорядке, каждый сам по себе, выбирая по собственному желанию курсы и маневры, бросились все четверо наперерез отступавшему каравану.

Но раньше, чем это сделать, этим четырем голландцам - охотникам за беззащитными купцами - надо было все же развязаться с более благородным, хотя почти таким же слабым противником: действительно, маленький фрегат "Прилив" храбро бросился наперерез, преграждая путь голландским кораблям. Но между фрегатом и четырьмя кораблями было такое же соотношение, как между тщедушным ребенком с деревянной саблей и пращей и четырьмя здоровыми солдатами, драгунами или мушкетерами, в полном вооружении. Четырем голландцам - боевым судам с тремя батарейными палубами - кавалера де Росмадека с его ореховой скорлупой хватило бы лишь на закуску.

Надлежало ли "Горностаю" путаться в это заведомо гиблое дело, и не лучше ли было присоединиться к флагману, который, по крайней мере, не преминет оказать решительное сопротивление своим противникам? Луи Геноле колебался.

Но в это время с той и с другой стороны начался бой. И Луи, храбрый, как и всегда, то есть до излишества, сейчас же забыл всякие расчеты и всякую осторожность и инстинктивно бросился к ближайшему орудию. Приблизительно в полуторах милях "Француз" и "Отважный" сражались правым лагом; "Прилив" был не дальше мили прямо по носу. Подняв все паруса, "Горностай" бросился на помощь королевскому фрегату, который уже слабел под огнем своих страшных противников.

V

- Правый борт, товсь! - скомандовал Луи Геноле, подойдя на четыреста сажень к неприятелю.

Левобортные канониры оставили свои орудия и побежали на помощь к товарищам у правого борта, чтобы ускорить работу.

- По мачтам! - скомандовал Луи.

Стрельба на потопление линейных кораблей не стоила выеденного яйца: жалкие снаряды "Горностая" лишь оцарапали бы эти корпуса из толстого дуба, слишком крепко построенные и обшитые. Тогда как удачный залп по мачтам, направленный чуточку повыше борта, разом сбрасывая на палубу мачты, реи, паруса и снасти, с одного маху превращает могучий трехпалубный корабль в развалину.

- А теперь, ради всех святых, целить метко, комендор!

Луи Геноле помолился Господу Богу. Это бывало так редко, что команда заволновалась. Головной голландский корабль был уже на расстоянии выстрела.

- Бортовой залп! - крикнул Луи.

Десять пушечных выстрелов прозвучали как один.

Секунд двадцать царила кромешная тьма; густой дым окружал весь фрегат. Задохнувшись, Луи начал кашлять. Но пока он старался наклониться над палубаком, напрягая, как только мог, зрение, чтобы все-таки рассмотреть маневр неприятеля, на полуюте под резкими шагами заскрипели доски, и повелительный голос покрыл пушечный грохот:

- Спускаться! Чертова перечница!

Луи, подскочив от буйной радости, обернулся и увидел Тома.

Услышав голос капитана, - хозяина после Бога, - рулевой и крюйс-марсовой непроизвольно повиновались. Сразу же, несколько отойдя от ветра, "Горностай" в четверть минуты удвоил, потом утроил скорость. Не успели истечь эти пятнадцать секунд, как ужасный грохот от соединенной пальбы всех шестидесяти тяжелых орудий разом потряс воздух, и вихрь огромных ядер прожужжал, как прожужжали бы сто тысяч майских жуков, летящих сплошным роем; линейный корабль ответил всем своим ужасным бортовым залпом. Но залп этот пролетел вдалеке от цели и только изрешетил воду, упав частым градом за кормой фрегата, на расстоянии верных тридцати саженей, так как "Горностай" был еще, к счастью, закрыт завесой собственного дыма, и голландские канониры, которые могли видеть свою мишень лишь сквозь густое облако, иначе говоря, совсем не могли ничего разобрать, хотя бы даже клотика на мачте, навели свои орудия наугад и выстрелили наугад же, полагаясь на скорость, которую эта мишень, сейчас невидимая, только что на их глазах развивала. Таким образом, хитрость Тома увенчалась полным успехом.

Итак, на сей раз "Горностай" вышел невредимым из этого дыма, который так хорошо его защитил. И глазам Тома представилось поле битвы. По левому борту виднелись убегавшие в смятении конвоируемые суда, смочив до вятки все свои паруса (Поливая старые паруса водой, заставляли ткань уплотняться и сильнее наполняться ветром.), чтобы бежать поскорее. С правого борта господа де Габаре и д'Артелуар храбро сражались, задерживая около своих двух кораблей всю свору тех же пяти противников, которые на них напали впятером против двоих, "чтобы разом покончить", и из которых теперь ни один, после обмена двадцатью или тридцатью залпами, не смел отстать ни на шаг от своих четырех товарищей, из боязни, что как только их останется всего четверо вместо пяти, их мгновенно победят и принудят к сдаче. А недалеко от "Горностая" четыре других голландца старались еще пуще маневрировать с целью настигнуть коммерческие суда. Но из этих четырех один, самый крупный, все еще задерживался храбрым "Приливом", а другой, тот, который только что дал залп по "Горностаю", - скрывался пока в облаке собственного дыма, как это недавно было с фрегатом. Оставались, значит, два последних, которые управлялись так, чтобы пройти впереди "Горностая".

- Смотри, - сказал Тома, пока канониры перезаряжали пушки, - что это там водрузили эти паршивцы на топе своей грот-мачты?

Луи направил туда свою подзорную трубу.

- Бог ты мой! - вскричал он.

- Говори! Что это?

- Бог ты мой!

- Да что же, черт подери?

- Метла!.. (Начиная с 1653 года, со времен войны с Англией, у голландцев вошло в обычай, победив неприятеля, поднимать на грот-мачте метлу в знак того, что они могут, если только пожелают, вымести с моря всех врагов.)

Тома, побледнев от злости, два раза перевернулся на месте, как бы ища где нибудь скорой мести. Наконец, подняв глаза к своей грот-мачте, он крикнул:

- Спаситель Равелина! Где мой личный флаг?

- Твой флаг? - спросил Геноле.

- Да, черт тебя подери! Мой ярко-красный, мой кроваво-красный флаг, чтобы крикнуть этим мерзавцам мое настоящее имя. Поднять его сейчас же!

Два молодых матроса, перепуганные взглядом капитана, бросились к ящику с флагами. Через секунду упомянутый "Ягненок", которого все одиннадцать провинций страшились больше чумы и тяжкой смерти, развевался по ветру.

- Лево руля! - вопил Тома в ярости. - Изготовиться к повороту! Вытянуть бизань-шкоты, блинд на гитовы!

И экипаж повиновался, оторопев. Даже Луи Геноле сначала ничего не понял в этом странном маневре, ставившем "Горностая" на довольно долгое время против ветра, лишая его хода и затрудняя управление, - и все это ближе кабельтова от носа обоих голландцев, которые еще не вступали в бой. Они как раз подходили, идя борт к борту, фордевинд, под новенькими парусами, надутыми, как полные бурдюки, и при каждом ударе килевой качки их решетчатые помосты на гальюнах обдавались морской пеной. Можно было уже рассмотреть черные жерла их пушек, направленные вдогонку. Еще одна минута, и они бы опередили фрегат, взяв его между двух огней, раздробив его своими тройными залпами, в четыре или пять раз более сильными, чем его одиночные залпы, - залпы слабенького фрегата.