Река надежды - Соня Мармен

Скоро он снова будет в Монреале… Сможет ли он устоять перед мучительным соблазном увидеться с Изабель? Он мог бы значительно облегчить себе жизнь, оставшись в Гран-Портаже с остальными. Жил бы, как медведь в своей берлоге, целыми днями сидел бы у печки и резал по дереву… Ему не хотелось возвращаться, но таковы были условия контракта. И он не вправе выбирать. К тому же был еще секрет, хранителем которого он стал, и сокровище, которое ему предстояло сберечь, если с Голландцем случится беда.

За спиной захрустела галька, но Александер не стал отрываться от великолепной картины, раскинувшейся у него перед глазами.

– Эй, Макдональд! – раздался высокий голос.

Это был Шабо, которого товарищи звали Желторотиком. Обернувшись, Александер вопросительно посмотрел на юношу.

– Голландец просит, чтобы ты немедленно пришел! Он в комнате за лавкой.

В меновой лавке царило оживление. Каждый день сюда приходило по нескольку десятков индейцев со шкурками – бренными оболочками всех видов пушных животных, обитавших в регионе. Александеру не раз доводилось присутствовать при бесконечном торге, в ходе которого коварство белого человека могло сравниться только с мелочностью туземца. Индейцы приносили драгоценные шкурки бобра, черного медведя и лис всех оттенков, а также волчьи, рысьи и соболиные и обменивали их на товары, от которых ломились полки магазина: рубашки, саржевые и полотняные ткани, шерстяные одеяла, ножи, ружья и заряды к ним, трубки и табак, спиртные напитки, капканы, топорики, посуда, котелки, ложки, варганы. Пользовались спросом и более экзотические товары вроде стеклянных бусин, страусиных перьев, фетровых шляп и одежды красного цвета.

Участники сделки хотели извлечь максимум выгоды, поэтому цена каждой шкурки обсуждалась долго и упорно. Если двое индейцев хотели получить товар, представленный в единственном экземпляре, побеждал тот, кто готов был дать шкурку или две сверх обещанного, к превеликому удовольствию приказчика.

Войдя в прокуренное помещение, Александер увидел трех индейцев, беседовавших с приказчиком по имени Уильям Лонг, американцем из Олбани. Одного из автохтонов ему не раз доводилось встречать. Разговор шел на алгонкинском наречии, поэтому он не мог понять, что происходит. Но по тому, как индейцы указывали на молодую соотечественницу, скромно стоявшую в сторонке, он догадался, что предметом сделки была она. Лонг отрицательно мотал головой, отказываясь уступить собеседникам. Голоса становились все громче, и скоро в лавке собрались зеваки. Еще через какое-то время на шум вышел раздраженный ван дер Меер.

– Bezaan! Bezaan![64]

Голландец повернулся к приказчику, ожидая объяснений.

– Они хотят отдать нам эту женщину в счет прошлогоднего долга, мсье!

Ван дер Меер окинул индианку внимательным взглядом, словно речь шла о банальной шкурке, хмыкнул и посмотрел на Лонга.

– О каком долге идет речь?

Приказчик нашел в старой, заляпанной чернилами счетной книге нужную строчку.

– Бочонок водки, фунт пороха, два фунта свинца и нож!

Голландец вздохнул.

– Пресвятая Богородица! Вемикванит, ты хочешь продать женщину?

Слова были обращены к самому низенькому из троих, одетому почти по-европейски – в рубашку из красной хлопчатобумажной ткани с шерстяным полосатым поясом[65] и коричневые шерстяные гетры поверх штанов, затейливо украшенные на индейский манер. Он пожал плечами, и губы его, и без того тонкие, сжались в выражающую презрение нитку.

– Нет. Это Каишпа предлагает ее. У него перед вами долг, diba’amaage[66].

– Это его жена?

Молчание. Уголки губ Голландца слегка приподнялись.

– Oshkiniigikwe! Gigishkaajige![67] – проговорил Каишпа, указывая на женщину. – Обмен хороший! Очень хороший!

Ван дер Меер обошел вокруг молодой женщины, которая стояла, гордо вздернув подбородок и глядя в стену.

– Каишпа должен знать, что я не торгую рабами.

– Каишпа знает, я ему говорил, – ответил Вемикванит, по-прежнему хмуря брови. – Он говорит, что, если вы откажетесь, он продаст ее другому и вернется с монетами. Но он думает, что здесь ей будет лучше.

– Вот как? Он так думает?

– Да! – ответил Вемикванит, глядя Голландцу в глаза. – Я сказал, что Wemitigoozhi[68] всегда держит слово.

– Это правда, я всегда держу слово. Но не припоминаю, чтобы я обещал тебе, что женщину тут никто не обидит…

– Wemitigoozhi говорит, что хочет защитить нас от дурного обращения Zhaaganaash[69]! Эта женщина – wiisaakodewikwe[70]. Ее отец был французский солдат из гарнизона Микиллимакинак, а мать умерла от оспы прошлым летом. Zhaaganaash хочет владеть ею только для своего удовольствия! У нее уже есть от него ребенок, и она ждет второго! Микваникве хорошо работает. Хорошо обрабатывает кожу и делает очень красивые makizins[71]!

– Микваникве – это твое имя? – спросил Голландец у молодой женщины, которая до сих пор ни разу не шевельнулась. – Ты говоришь по-французски?

– Gaawiin[72].

– Значит, ты понимаешь этот язык?

– Miinange[73].

– Хорошо! И ты согласна, чтобы тебя продали, Микваникве?

Молодая женщина несколько раз быстро кивнула. Она была достаточно высока, чтобы смотреть Голландцу в лицо, не поднимая головы. Ее собеседник тем временем нахмурился и потер подбородок.

– Что ж, хорошо! – сказал он и повернулся к Вемикваниту. – Я согласен списать бочонок водки, но и только! Он остается должен мне за порох, олово и нож.

Вемикванит перевел его слова Каишпе. Индеец сердито хмыкнул.

– Торговаться я не стану! – предупредил ван дер Меер, скрестив руки на груди. – Если я проявлю щедрость, он к этому привыкнет!

– Odaapinige[74].

– Вот и славно! Вемикванит, запомни, это последняя сделка такого рода, которую я с вами заключаю! Следующий раз приносите шкурки! И тогда Wemitigoozhi тоже сдержит слово.

– Они поняли.

Голландец хотел что-то добавить, но тут увидел держащегося в тени Александера.

– Вот и вы, мой друг! – воскликнул он, широко улыбнувшись. – Идемте, перед отъездом я хочу поговорить с вами с глазу на глаз!

Трое индейцев, повернувшись, уставились на молодого человека. Тот, что был похож на метиса, Вемикванит, смерил шотландца взглядом и толкнул локтем Каишпу, который прищурился, чтобы получше его рассмотреть. Не понимая, чем обязан такому вниманию, Александер передернул плечами и последовал за Голландцем. Когда он проходил мимо, индианка вдруг подняла голову, отчего ее сережки с подвесками из стеклянных бусин и перьев мелодично зазвенели. Робкая улыбка молодой женщины привела Александера в волнение. Он знал, что в здешних краях женщины – такой же товар, как и все остальное, но даже думать об этом ему было противно. Что ж, спиртное лишило автохтонов остатков человечности.