Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

Я поглядывал на вельможу с удивлением. В жирном голосе впервые звучала горечь. Он говорил настоящим человеческим голосом, говорил правильные слова… пока я не сообразил, что напыщенного петуха просто возмущает, что где-то существуют люди, что не знают и не восхищаются им, Гендельсоном, который в Зорре занимается поставками провианта для всей армии!

Лес оказался настолько диким, что звери смотрели на нас с удивлением и подпускали почти вплотную. Я не принадлежу к обществу защиты животных, а Гендельсон сам еще то животное: я трижды убивал молодых оленей, а он разделывал их уже по моей тристано-изольдовской методике.

К концу второго дня после расставания с королем без трона, когда мы еле двигались, уже зеленые, отравленные гнилостными испарениями болот, мне почудился блеснувший свет. Это было словно свет в конце туннеля, я прошептал молитву, это так просто, когда поджилки трясутся, слова сами идут, прибавил шаг.

Свет дважды или трижды исчезал, но, когда я все же огибал деревья, он оказывался ближе. Наконец я в самом деле рассмотрел круглое отверстие. Это было как круглый иллюминатор: два могучих дерева по бокам, стволы уходят в землю, как пирамиды, а кроны тоже начинаются с мелких веток, свет показался настолько ярок, что я едва различил зеленую долину, мелкую извилистую речушку, очень далеко горная цепь, но между рекой и горами поднимается белокаменный город!

Он выглядит компактным, дома теснятся один к другому, все обнесено высокой стеной из белого камня, детали не рассмотреть, город далеко, но даже из такой дали пахнуло достатком, добротностью.

– Ну, – сказал я, – если и здесь не знают, где находится Зорр, где Кернель… то я уже просто не знаю!

Гендельсон ухватился за дерево. Лицо его было такого же цвета: серое с зеленью, ибо в трещинах угнездился мох.

– Господь услышал наш молитвы…

– Да, – согласился я. – Хотя мог бы услышать и раньше.

– Не богохульствуйте, сэр Ричард!

– Да какое богохульство? Вы ж всю дорогу молились, чертей разгоняли.

Он сказал со стоном:

– А вы заметили, что за все время на нас не напал ни один дикий зверь?

– Да и домашние не нападали… Все ваши молитвы, сэр Гендельсон.

Уже наступал вечер, на землю пал ржавый свет. Небо стало киноварным, трава выглядит, как будто вся выгорела на солнце. Тучи в небе застыли, темные, недобрые. Земля дальше уходит вниз, мы вышли почти на вершину очень пологого холма. Далеко-далеко, почти на горизонте, белеет город, а слева на соседнем холме высится мрачный старинный замок… Нет, развалины замка. Никто не станет жить в таких, не подновив разрушенную стену, не восстановив обе башни, от них одни огрызки…

Послышались голоса. Из-за пригорка показались блестящие шлемы, затем головы. Мне почудилось, что идут викинги: все красноволосые, рыжебородые, с грубыми свирепыми лицами. У одного шлем с рогами, вылитый викинг, но другой, правда, в кожаной шапке, откуда выбиваются длинные рыжие лохмы, грязные и нечесаные.

Они постепенно выдвигались, поднимаясь на холм, один оказался впряжен в двухколесную тележку. Четверо помогают тащить, подталкивают, хватаются за колеса, а еще двое с оружием в руках идут по бокам и злобно посматривают по сторонам. Тяжело груженная тележка едва двигается, колеса глубоко проваливаются во влажную землю.

Глава 12

Я наконец сообразил, что мне показалось странным в этих людях. У них словно бы укоротили ноги вдвое, как и туловища. Да и руки тоже, в то время как в ширину все крупные мужчины в полной мужской силе. Один из стражей оглянулся, закричал. Все начали толкать тележку с утроенной силой.

Гендельсон прошипел злобно:

– Гномы!.. Отродье дьявола!

В ржавом небе на фоне заходящего солнца появился силуэт с распахнутыми крыльями. Мне он показался стрижом, что в вечернем небе ловит комаров и мошек… Гномы тоже увидели, сердито кричали друг на друга, толкались. Тележка увязала, скрипела. Солнечный луч упал на груз, там заблестела золотая посуда, кувшины с драгоценными камнями, верх драгоценного шлема с крупным рубином… и все это было засыпано золотыми монетами.

Стриж превратился в красного, как кровь, дракона. Он вырастал с каждой минутой, гномы попытались тащить тележку еще быстрее, до леса не больше сотни шагов, деревья-великаны укроют от настигающего хозяина сокровищ, ведь драконы, по слухам, стерегут драгоценности… но вожак закричал, и все разом бросили тележку, разбежались в стороны, в руках появилось оружие.

– Дурачье, – сказал Гендельсон злобно. – Дракон, это порождение дьявольской злобы, сейчас испепелит другое порождение дьявола… Как хорошо!

– Что хорошего? – буркнул я.

– Как что? – спросил Гендельсон высокомерно. – И у дьявола просчеты…

Если бы, подумал я тоскливо. Рука моя нащупала молот. Дракон снизился, растопырил крылья и пронесся в планирующем полете. Плотная стена воздуха сбила гномов с ног, только вожак в рогатом шлеме устоял, закричал предостерегающе:

– Берегись! Огнем…

Из распахнутой пасти вырвался столб оранжевого пламени. Он расширялся, терял оранжевость, в землю ударил уже широким красным факелом. Один из гномов не успел отбежать на своих коротеньких ножках, его охватил огонь. Он завизжал, к нему подбежали другие и принялись сбивать пламя. Один ринулся к тележке, ухватил горсть золотых монет и попытался сунуть в карман, но монеты вывалились из переполненных карманов.

– Вот так жадность губит, – сказал Гендельсон. – Жадность – один из смертных грехов!.. Они успели бы врассыпную… и к лесу… Но хотят утащить всю тележку!

– Да, – согласился я, – это им не удастся.

Дракон сделал боевой разворот, снизился настолько, что теперь сможет ухватить когтями, понесся стремительно. Я понял, что он хочет ударить огнем по земле как можно ниже, тогда тот пойдет широкой полосой и захватит подлое ворье, как бы ни разбежались в стороны.

Гномы с криками расступались, но, отягощенные золотом в карманах и в сумках, двигались очень медленно. Я размахнулся, поймал взглядом голову дракона, изо всей силы метнул молот, шепнув: сокруши проклятый череп…

Дракон распахнул пасть. Струя огня ударила оттуда ужасающе яркая, почти белая. Трава вспыхнула, огненная стена понеслась в мою сторону. Я отпрыгнул, упал, покатился. За спиной страшно затрещало. Деревья тряслись, пронзительно кричали птицы.

Дым выедал глаза, я вскочил на ноги, молот ударился в ладонь. Передняя стена деревьев ходила ходуном, а три дерева исчезли, зеленую массу накрыло красное трепыхающееся тело. По траве прыгали красные огоньки, быстро гасли. Гномы катались по земле, сбивали пламя. Тележка тоже горела, но вяло. Доска лопнула, на землю оранжевой струйкой посыпались золотые монеты.