Ориентирование (ЛП) - Станич К.М.

И больше ничего.

Вздохнув, откладываю телефон в сторону. Вероятно, университет ждёт, пока у них появится больше информации, прежде чем публиковать какое-либо официальное заявление. Учитывая, что в здесь учатся тысячи учеников, это, вероятно, хорошо. Истерика никогда не приносит пользы.

— Бьюсь об заклад, полиция разберётся со всем этим за день или два, — говорит Миранда, всегда оптимистка, а также, что очаровательно, иногда теряющая связь с реальностью. Она проглатывает ложку еды (что-то вроде горячих хлопьев с изюмом) и одобрительно кивает.

— Я никак не могу привыкнуть к здешней еде, — Криду удаётся оторвать голову от стола, но затем он снова опускается на скамейку. — Я уже скучаю по Бёрберри.

— Ты спятил, — произносит Зейд, указывая на него катошкой фри. — Как ты мог такое сказать? С Марни, которая сидит прямо здесь? Позор, чувак. Позор.

— Меняться трудно, — вот как я отвечаю. Потому что так оно и есть. Потому что несмотря на то, что мы здесь, в Борнстеде, кажется, что ничего не изменилось. И всё же, всё изменилось. Я не могу этого объяснить. Это похоже на то, как будто время движется как со скоростью улитки, так же и со скоростью света. Воспоминание из детского сада может казаться таким, будто это произошло вчера; ожидание встречи с любимым человеком в течение года может ощущаться как столетие.

— Ты слишком добра к нам, — говорит мне Зейд, наклоняясь ближе и прикладывая кончики пальцев к своей груди. — Мы тебя не заслуживаем.

— Несомненно, — соглашается Виндзор, потягивая чай. На этот раз не из его модного набора. Нет, на самом деле он подошёл за ним к стойке. Я могу только надеяться ради персонала, что он был приготовлен не в микроволновой печи. — Особенно для тебя, — он устремляет свой пристальный взгляд охотника на ведьм на Зейда и заставляет его нахмуриться. Я прекращаю спор, протягивая руку и беря Зейда за руку.

Люди пялятся на нас, проходя мимо — как парни, так и девушки, — и я чувствую напряжение в воздухе.

Эта дедовщина, эта предполагаемая традиция Борнстеда, она происходит независимо от смерти Тори.

Я слишком расстроена из-за вчерашнего, чтобы тратить много времени на сегодняшние мероприятия ориентирования. Вместо этого я нахожу местечко на площади, чтобы расслабиться за чашечкой кофе, а парни приходят и уходят.

Единственное, что я замечаю, так это то, что меня никогда не оставляют в покое. Ни на секунду.

К счастью, дождь прекратился, и тучи рассеялись, впуская в мир немного слабого солнечного света.

— Где ты был сегодня утром? — я спрашиваю Зака, когда он появляется ближе к вечеру, поменяться сменами с Зейдом, плюхаясь на сиденье напротив меня с усталым вздохом.

— На тренировке, — признаётся он, наклоняясь ко мне и кладя локти на стол. — В день проводится три тренировки; мне предписано присутствовать по крайней мере на одной из них. На двух, если я действительно серьёзно настроен попасть в НФЛ, — он протягивает руку, чтобы дотронуться до книги стихов, лежащей передо мной, постукивая пальцами по её краю. — Я подумал, что будет проще всего, если я буду ходить туда по утрам большую часть дней, — он забирает у меня книгу и тащит её через стол, кладя себе на колени. Его карие глаза поднимаются от страницы к моему лицу, когда я делаю глоток американо со льдом и притворяюсь, что понимаю, почему люди считают простой кофе таким вкусным. — «В лучах ласкового послеполуденного солнца она купается в безнравственной скромности. Каждое слово, каждый разворот страницы, каждое помешивание серебряной ложечкой в Эрл Грей. Она лжёт. И она мягко улыбается в течение многочисленных повторений».

Я наклоняюсь, кладу локти на стол, зажимаю соломинку во рту и смотрю на Зака свежим взглядом.

Мы только что познакомились во время экскурсии по кампусу. Ветер треплет его волосы, когда он невольно возбуждает меня чтением прозы. Знает ли он, как сильно мне это нравится? Понимает ли он, какой контраст создаёт, читая такую прекрасную прозу в своей командной куртке, джинсах и кроссовках и с лицом, созданным для телевидения?

— О чём ты думаешь? — Зак захлопывает книгу, держа её одной рукой, и смотрит, как я наблюдаю за ним. Он почти улыбается, но не совсем, и это прекрасно, потому что это самое искреннее выражение, которое я видела на его лице за последнее время. Я не уверена, что он позволил себе горевать по моему отцу, как будто, возможно, он считает, что этого не заслуживает.

— Ни о чем важном, — я снова сажусь, и Зак приподнимает тёмную бровь.

— «Каждое слово… она лжёт», — Зак цитирует книгу, а затем кладёт её на деревянную поверхность стола. Сам стол представляет собой огромную деревянную плиту, ровный срез ствола дерева, видны кольца и всё такое. Он был густо покрыт лаком, поэтому выглядит блестящим и гладким, но выступающий край придаёт ему шероховатый вид. Я попробовала сосчитать кольца на дереве, но сдалась после двадцати. Ему было по меньшей мере шестьдесят лет. Как минимум.

— Ты думаешь, я лгу? — спрашиваю я, когда Зак расслабляется на своём месте, защищённый тенью зонта над нашими головами. Не то чтобы я была уверена, что он вообще хотел бы спрятаться от солнца. Сегодня в тени практически холодно.

— Не намеренно, — его пристальный взгляд осматривает площадь, и я замечаю едва заметный синяк на краю его щеки, как будто, возможно, что-то случилось во время тренировки. Тогда я задаюсь вопросом, не единственная ли я здесь, кто лжёт — намеренно или нет. — В этом смысл стихотворения, верно? Говорящий видит наблюдателя как женщину со слишком большой скромностью — то есть тебя — и он видит, что она так отчаянно пытается поддержать это чувство гордости, что лжёт даже самой себе. Даже не подозревая об этом. Всё её существование — ложь.

— Довольно впечатляюще, — говорю я, пряча улыбку, отодвигая кофе в сторону. — Я не так его истолковала. Ложь не в ней самой, а в том, как люди воспринимают её. Даже поэт, знающий, какой чушью является вся эта сцена, не может не увлечься идеей того, что эта девушка такая чистая и совершенная.

Зак задумывается над этим на мгновение, прежде чем усмехнуться мне, выпрямляясь и разглядывая меня так, как он мог бы сканировать потенциальную пару.

— Посмотри на себя, настоящая студентка колледжа, готовая к ожесточённым спорам из-за стихотворения с мёртвым автором. Если бы только мы могли спросить мнение упомянутого автора, — Зак отворачивается и делает вид, что непринуждённо сидит на месте, скрестив руки на груди и обводя взглядом соседние столики.

Я узнаю этот взгляд: Зак Брукс нарывается на неприятности.

— Никто так и не потрудился объяснить мне, что именно произойдёт с Клубом Бесконечности после нашего выпуска. Легко сказать, жили долго и счастливо, не так ли? Жить с этим намного сложнее.

Зак оглядывается на меня, как будто не уверен, как на это реагировать. Он полностью поворачивается ко мне лицом, а затем снимает куртку. С лёгким испугом я замечаю, что на её воротничке пятно от губной помады.

Мои руки взлетают ко рту, и он замирает как вкопанный, опуская взгляд, чтобы посмотреть, на что это я смотрю.

— Я не… Она не попала на куртку, пока я её носил, — Зак смотрит на белую часть воротника и стирает розовую помаду большим пальцем. Если бы я была любой другой девушкой, в любой другой ситуации, я бы вежливо встала, попрощалась с ним и убежала от этих отношений так быстро, как только могли унести меня ноги.

В данном конкретном случае, после всего, через что мы прошли…

— Эй, Зак, — говорю я, наклоняясь вперёд и снова кладя локти на стол. — Если бы ты решил, что тебе больше нравится другая девушка или что ты хотел бы поцеловать кого-нибудь другого, я думаю, ты бы сказал мне, — он перестаёт теребить воротник куртки и поднимает на меня взгляд.

— Я… у меня не будет другой девушки, — теперь он звучит раздражённо, бросая куртку на землю, как богатый избалованный парень, которым он и является, но изо всех сил старается притвориться, что это не так. Но эти командные куртки? Они стоят около пятисот баксов. — Никогда, — он стискивает зубы и выглядит таким настоящим альфа-самцом со сжатыми челюстями и тёмными глазами, устремлёнными на других студентов. — Блядь.