Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого - Бхагаван Раджниш

Если человек достиг просветления, он никогда не возвращается в другое тело. И когда Да Хуэй говорит, что «он возникает и исчезает в море рождений и смерти», то тем самым он показывает свое невежество в вопросе о просветлении.

Последнее предложение, безусловно, прекрасно и значительно, но это опять краденое; оно украдено у самого Гаутамы Будды. Будду всегда спрашивали: «Имеет ли переживание пробуждения у разных людей один и тот же вкус, один и тот же цвет, или это различно?» И он отвечал двумя изречениями. Первое: «Море безбрежно, но вы можете попробовать его где угодно и оно всегда соленое; у него один и тот же вкус». И второе: «Как при обработке сандалового дерева, каждая крупинка — это оно». Вы можете разрезать сандаловое дерево на много частей, но каждая часть будет обладать одним и тем же ароматом: он не различается у разных кусочков.

Это знаменитое выражение Гаутамы Будды. Да Хуэй просто использовал его. Тут не бывает нехватки или излишка: как при обработке сандалового дерева, каждая крупинка — это оно.

Поскольку для него не существует места, будда — иллюзия и дхарма — иллюзия. Причина, которой он объясняет, почему будда — иллюзия и почему дхарма — природа просветления — иллюзия, состоит в том, что вы не можете найти им места. Вы можете найти место для пространства? Вы можете найти место для времени? Является ли время иллюзорным? Является ли пространство иллюзорным?

Только потому, что вы не можете определить их местоположение... Они бесформенны, поэтому определить им место невозможно. Если вы берете в качестве критерия то, что все, у чего нельзя определить местоположение и на что нельзя указать, не является реальным, — тогда только те вещи, у которых есть границы, будут реальными, а вещи, которые не имеют никаких границ, не будут реальными. Тогда ваше тело будет реальным, поскольку его местоположение можно определить, но ваше сознание будет нереальным, поскольку его местоположение не может быть определено.

Да Хуэй не понимает полного смысла того, что говорит. С самого начала он вел речь о деле просветления, и там он вовсе не упоминал, что говорит об иллюзорном деле. Это было «яркое солнце в голубом небе, сияющее ясно, неизменно и неподвижно, не ослабевая и не усиливаясь. Оно сияет повсюду». У того, что сияет повсюду, конечно же, не может быть местоположения. Вы можете определить местоположение вещи, которая существует где-то, но у вещи, которая существует повсюду, не может быть места.

...проявляясь во всем. Если бы оно проявлялось в каких-то вещах, установить его местоположение было бы возможно, но если оно проявляется во всем... Если скалы — тоже будды, крепко спящие, не имеющие никакого качественного отличия от просветленных существ... Те осознают, а скалы крепко спят, но спать или бодрствовать — не составляет никакой разницы для их основной реальности.

Во всех этих утверждениях... Вот он говорит: Если вы пытаетесь схватить его, вам это не удается — вам не схватить его, ведь оно так безбрежно и так бесформенно. Если пытаетесь потерять его, оно всегда остается с вами. Вы не можете потерять его, потому что оно повсюду; куда бы вы ни пошли, вы найдете его. Оно внутри вас, оно снаружи вас. Утверждения совершенно верные, но это не его опыт.

Следующие сутры показывают, что он не может дурачить, не может обманывать: Поскольку для него не существует места, будда — иллюзия. Внезапно то, что сияло в голубом небе, подобно яркому солнцу, становится иллюзорным. И даже природа осознания, то есть дхарма, становится иллюзорной.

Три мира — ад, земля и небеса, — двадцать пять состояний бытия, органы чувств, органы действий и сознание — совершенно пусты. Он не оставляет ничего, что являлось бы реальным. Тогда к кому же он обращается? Их уши иллюзорны, их глаза иллюзорны; точно то же и с самим Да Хуэем. Все чувства иллюзорны. Вид людей, с которыми он беседует, сам факт беседы... если все иллюзорно, то он просто безумен. Какой смысл писать эти сутры? Для кого он пишет эти сутры? И если все иллюзорно, то, как вы полагаете, бумага, на которой эти сутры написаны... только чернила и бумага реальны? — несмотря на то, что писавший человек был иллюзией?

Когда вы добираетесь до этой сферы, там нет места даже слову «будда».

Но это не делает будду иллюзорным, это только делает слово неприменимым. В таком опыте никакое слово не применимо. Все слова используются лишь для ориентировки. Когда человек становится пробужденным, он не может сказать ничего о своем опыте пробуждения. Это верно: там нет даже места для слова «будда».

Если даже слово «будда» не применимо, то где же тогда истинная таковость, природа будды, просветление или нирвана? А он вел речь об «этом деле» в начале сутр, где оно простиралось через все пространство. Вы не могли схватить его, потому что оно было слишком обширно, и вы не могли потерять его, потому что как вы потеряете его? Куда бы вы ни шли, вы найдете его. Вы в нем, вы есть оно.

Те утверждения были совершенно верными. Но теперь он говорит: Если даже слово «будда» не применимо, то где же тогда истинная таковость? Где же теперь великая идея истинной таковости, или природы будды, или просветления, или нирваны? Теперь все отрицается.

В этих небольших сутрах он проделал немалую работу! То, что он говорит в начале, и говорит очень ясно, он отрицает в конце. Это просто интеллектуальная гимнастика. Это верно, слово «будда» произвольно — не потому, что существование того, ради чего мы пользуемся словом «будда», иллюзорно, а потому, что переживание так велико, что даже слово «будда» не может вместить его.

Неверно, что опыт таковости иллюзорен; на самом деле это одна из величайших дисциплин осознания, создававшаяся в течение тысячелетий.

Если человек может высказывать, чувствовать и переживать природу таковости, татхаты, его не затронет страдание, его не затронет удовольствие, его не затронет неудача, его не затронет успех. Он просто скажет: «Таково положение дел. Так происходит в природе. Я — только свидетель. Вот успех проходит передо мной, подобно облаку. Скоро последует неудача, совсем как ночь следует за днем. Этот момент — удовольствие, скоро он принесет страдание, но я совершенно в стороне — они даже не касаются меня. Я за пределами их хватки».

Это один из величайших подходов к реальности, доступных пониманию человека: идея «таковости». А Да Хуэй называет это иллюзорным! — и тогда выходит, что и просветление иллюзорно, и природа будды иллюзорна, и нирвана иллюзорна. Нужно спросить Да Хуэя: как же ты можешь называть что-то иллюзорным, если в сущем нет хоть чего-нибудь реального; с чем же тогда сравнивать?

Вы можете назвать что-то иллюзорным только благодаря тому, что что-то другое реально. Но если нет ничего реального, тогда нет и ничего иллюзорного тоже. Они должны существовать вместе. Он не говорит о том, что реально; фактически, все великое и реальное он называет иллюзорным. Что же теперь реально? Если же он говорит, что не бывает ничего реального, тогда он не имеет права называть что-нибудь иллюзорным.

Так великий Фу сказал: «Опасаясь, что люди воспримут все как аннигиляцию, мы временно устанавливаем пустые наименования».

Он продолжает цитирование просветленных людей без контекста. То, что сказал великий мастер Фу, не означает того, что желает этим сказать Да Хуэй. Он вкладывает это в контекст: он называет все иллюзорным — просветление, буддовость, таковость, нирвану, — а потом цитирует мастера Фу: опасаясь, что люди воспримут все как аннигиляцию, если им сказать, что все иллюзорно...

Вот почему будды не говорили такого. Они для того и говорили о просветлении, таковости, природе будды и нирване, чтобы люди не восприняли это как тотальный негативизм, абсолютную пустоту, аннигиляцию.

Мы временно устанавливаем пустые наименования.

Все эти наименования пусты, но подразумевает Фу совершенно другое. Того, что Да Хуэй желает приписать ему, он не подразумевает.

Он говорит: «Мы даем временные, пустые названия — но эти пустые названия даются реалиям, а не иллюзиям. Они условные и пустые, потому что не могут вместить безбрежной реальности нирваны, просветления, таковости, природы будды. И лишь для того, чтобы дать небольшую подсказку, мы используем условные, пустые названия».

Но когда человек приходит к переживанию сам, он становится способным увидеть, что все названия были только временными.

Сказать им с самого начала, что все иллюзорно... Они уже и так в страдании, в глубоком мучении, а он говорит им, что нет возможности выбраться из этого, потому что все, что могло бы вывести их за пределы, — иллюзорно! Но самое странное то, что он не называет иллюзорным человеческое страдание: ведь их печаль иллюзорна, их эго иллюзорно, их интеллект иллюзорен, их ум иллюзорен — а он не упоминает об этом.