Новый Мир ( № 12 2009) - Новый Мир Новый Мир

Даже лес не может скрыть усталость,

Ржавые листы.

Ветви здесь летят над головою,

Как большое знамя,

Словно с отшумевшею листвою

Лес простился с нами.

Колодец Святого Патриция в Тоскане

Пожелаешь полслова, полвзгляда, привета

На умчавшейся прочь автостраде —

И тогда городок подвернётся Орвето

Равновесья душевного ради.

И тогда обожжёшься, случайный историк,

Близ лесов на соборе и щепок

Чёрным кофе, который и сладок и горек

И, как древняя заповедь, крепок.

Жар умерит вода из бадьи, не из крана, —

Океана колодец бездонней, —

Эту б воду святую не пить из стакана —

А из сомкнутых тесно ладоней.

Каждый раз, поднимаясь на свет из потёмок,

Остужает она чьи-то споры,

Свежей негою полнит кувшины до кромок

И красавиц глубокие взоры.

Шёл сюда богатей, шёл бездомный калека,

Упиваясь водою, как чудом,

Но, знать, то, что так жаждет душа человека,

Есть повсюду, да скрыто под спудом.

Близнецы

Не разлучайте нас с болезнью,

Она несёт меня, как плот,

Она нужна мне, как Полесью

Просторы гибельных болот.

Она мой лекарь и подруга,

В ней — строгий ум и жаркий пыл.

Земля пружинила упруго,

Покуда я здоровым был.

Мне надоело, как седины,

Страницы горести листать.

И всё же мы семь лет едины,

Сиамским близнецам под стать.

Память

Громогласна людская молва,

Словно утренний крик петухов,

Одинокие меркнут слова

На краю одиноких стихов.

Быстрой жизни продлится кино,

Мимолетны провал и успех,

Я — молчун, позабытый давно,

Сердцем горестным помню о всех.

Метаморфозы

Какое новое строение,

Какой старинный матерьял!

Как знать, вернется ль настроение,

Которое я потерял?

Оно не то чтобы пропало,

Но ускользнуло наяву

И вот, как лошадь в час привала,

Поодаль теребит траву.

Оно вернется. Кнут и пряник

Бессильны, логике назло,

Чтобы обрёл дорогу странник,

Пришла бы лошадь под седло.

Но то, что создаётся внове

Для новых судеб и орбит,

Давным-давно в своей основе

Старинный замысел таит.

Не чудеса метаморфозы

Рождают этот прочный сплав,

А только вздох житейской прозы,

Где ошибающийся прав.

*     *

  *

Не всё на свете тьма и мрак —

Есть дальний свет в окне.

Обидно только, если враг

Не где-то, а во мне.

Всяк в мир приходит гол и наг.

Ну что ж? Живи с умом,

Но горько, что таится враг

В тебе, в тебе самом.

Бог хворь поможет превозмочь,

Спасенье наше в Нём.

И сменится когда-то ночь

Простым и ясным днем.

Школа

Как только вспомню об уральской школе,

В душе сильнее нежность и покой,

И почему-то думаю о воле,

Хоть дисциплины не было такой.

Суровые и строгие науки

И формулой отточенная мысль,

Казалось бы, легко давались в руки,

Вострили ум и звали душу ввысь.

Суровая и строгая природа

Жила, как книги, вечным и простым,

А трубы оборонного завода

Над головой раскачивали дым.

У тех, чьи этот дым корябал глотки,

Кто замирал при шорохе страниц,

Не прозвучат искательные нотки

В присутствии начальствующих лиц.

Там, в школе, низость примут как измену,

Но воздадут сторицей за труды

Быть человеком, знать поступкам цену,

Как цену мертвой и живой воды.

И пушкинскую тайную свободу,

Своей судьбы со мною не деля,

Мне передали, как живую воду,

Там ссыльные мои учителя.

Ужин при свече

Не там, где фортуна перстом нам сурово грозила —

Зажжем мы свечу под ветвями большого кизила.

Преломим лаваш и распустим легонечко вожжи,

Как прежде сказали бы, как говорили и позже.

Вздохнёт пусть душа, что послушно живет под уздою,

Как всякий с рожденья живёт под своею звездою.

Спят белые куры на сучьях кривых абрикоса,

Вдоль чёрного неба луны покатились колёса.

Сад с морем сомкнулся, и общий их голос всё глуше —

Он сникнет с чертой, отделяющей воду от суши.

Он сникнет с чертой, где граничат веселье и скука,

Сон с явью, ложь с правдой, жизнь с гибелью, счастье и мука.

Где ветви смоковницы с грушей сошлись, с алычою,

А длинные взгляды — с летящею в небо свечою.

Слова в наши лета все сказаны, песни все спеты,

Жизнь вряд ли позволит нам новые выбрать сюжеты.

И вряд ли того захотим — мы и старыми сыты,

Там все мы в ходу, на виду и в тени не забыты.

Там много нас, много — мечты, обольщенья, задатки.

Здесь мало нас, мало — шагреневой кожи остатки.

Горстка слов

Г. Красникову

Жизнь последний делает виток,

И пора ей подводить итог.

Ах, не жалко, что казна совсем пуста.

Слава Господи, душа моя чиста.

Пусть пред взором зимний колорит,

Вдруг душа еще что сотворит,

И хоть мир давно уже не нов,

Примет он поклон и горстку слов.

Каникулы Гегеля

Ульяна Гамаюн родилась в 1984 году в Днепропетровске, окончила факультет прикладной математики Днепропетровского национального университета им. Олеся Гончара, программист. Лауреат премии “Неформат” (2009) за роман “Ключ к полям”. Живет в Днепропетровске.

И здесь мы приближаемся к тому моменту, который вызывал наибольшие возражения со стороны Гегеля.

Сёрен Кьеркегор

Инспектор прибыл в семь минут третьего и вид имел презабавный.

Пока он стоял у конторки, нерешительно глядя на маленький латунный колокольчик, вокруг его ботинок образовалась аккуратная лужица. Черный блестящий зонт он держал на отлете, стряхивая капли, как пепел, прямо на пол. В конце коридора выросла кургузая фигурка портье и по-крабьи неловко, словно бы расталкивая сумрак локтями, зашуршала в сторону холла. Инспектор поднял воротник, смахнул воду с котелка, прислонил зонт к конторке, опустил воротник, заправил часы под манжеты, манжеты — под широкие рукава и зачем-то застегнул верхнюю пуговицу мятого, безнадежно мокрого плаща. Покончив с утомительной прелюдией, он громко и выразительно чихнул. Тут же, словно дождавшись условного знака, погас свет.

Какое-то время Инспектор, в силу врожденной деликатности или из чувства вины, томился в темноте, слепой, немой, едва ли существующий. Он уже почти растворился в воздухе, когда колючий круг света, скользнув по стенам, нащупал его котелок и стал, подпрыгивая, приближаться. Инспектор заслонился рукавом и скорее представил, чем опознал давешнего портье, второе появление которого оказалось более удачным и неожиданным, учитывая тот факт, что теперь он был ниже ростом и младше лет на десять. В одной руке он нес фонарик, в другой — огарок свечи.

Подойдя к конторке, портье положил фонарик к себе лицом, водрузил с ним рядом свечу и некоторое время с искренним изумлением их рассматривал. Инспектор, и сам похожий на огарок в стеариновой луже, тоже удивился, но промолчал.