Сочинения в двух томах. Том 2 - Макс Пембертон

это единственная почти не населенная страна, где можно добывать уголь. Правда, он несколько низшего качества, чем антрацит, который мы привыкли употреблять, тем не менее и он является весьма драгоценным, когда другого добыть нельзя. Мы загружаем судно на всякий случай, если вдруг капитан решит выйти в море до окончания этой зимы. Это, конечно, будет главным образом зависеть от наших друзей в Европе: мы их попугали, пусть же поуспокоятся немного!

— А кто у вас работает в угольных шахтах? — спросил я.

— Наши гости, — усмехнулся доктор, — честные английские моряки, суда которых погибали на полпути от места назначения. Мы предложили им на выбор — работать в рудниках или же жить свободно среди льдов и снегов.

— Но как они могут жить при таких условиях?

— Жить? — усмехнулся доктор. — Да они и мрут как мухи!

— Я, как вижу, попал в шайку самых отъявленных мерзавцев и негодяев! — воскликнул я, возмущенный до глубины души.

— Почему не сказать «в содом настоящих дьяволов»? — спокойно, с прежней усмешкой заметил доктор. — Это было бы приличнее. Но вы все забываете, что сами явились сюда непрошеным, и теперь вам волей-неволей приходится оставаться с нами.

При этом он рассмеялся так цинично, что я не выдержал и с нескрываемым презрением отвернулся от него.

Осбарт как будто прочел мою мысль на лице, когда я, глядя на далекий океан, всей душой призывал свободу, зная, что только оттуда и могла она прийти ко мне. Он ласково взял меня под руку и сказал мягким, успокаивающим тоном:

— Не будем разбирать нравственность друг друга. Нам надо еще многое осмотреть, а вы, вероятно, скоро проголодаетесь, и нам надо будет вернуться домой. Я хочу показать вам теперь только одно место, наше кладбище.

Это не особенно улыбалось мне, тем не менее я последовал за ним к той части маленького залива или бухты, на которую выходил скалистый дворец. Это была сторона, противоположная той, куда выходили окна моей спальни. Мы поднялись на самую вершину скалы, затем по большим, грубо высеченным в скале уступам стали спускаться по лицевому скату. Достигнув одного из ходов, мы вошли в него и очутились в узком, темном проходе, освещенном судовыми фонарями. Ход этот вел к одному из ледников, обращенных лицом к морю.

Перед нами вставала громадная стена из чистого, светлого льда, замыкавшая небольшую полужелезную пещеру, которой оканчивался ход и в которой мы стояли. Взглянув на встававшую перед нами в полумраке ледяную стену, я невольно вскрикнул от ужаса: во льду были вырублены углубления и все они были заняты трупами. Это были в основном матросы, в том виде, в каком их застала смерть. Лица их были обращены к нам, некоторые сохранили печать мирной кончины и спокойствия смерти на лице, другие, напротив, возбуждали ужас своими искаженными лицами. У некоторых выкатились глаза, другие оскалили зубы или простирали вперед сжатые кулаки. Ничего более ужасного, более страшного и потрясающего я не видел в своей жизни. Я боялся взглянуть на этих мертвецов, и вместе с тем что-то тянуло, что-то заставляло меня смотреть на них, точно какой-то магнит тянул к этой страшной ледяной стене. И эти мертвые лица, эти мертвые глаза, казалось, смотрели на меня со зловещей усмешкой. Мне начинало казаться, что это уже не мертвецы, а живые люди, страшные привидения. Очнувшись наконец, я заметил, что доктор Осбарт внимательно наблюдает за мной.

— Странное место, не правда ли? — сказал он. — Осмотрите же его хорошенько: как знать, может быть, когда-нибудь и вы будете здесь лежать!

— Боже упаси! — воскликнул я с ужасом.

— Почему же! Я лично предпочел бы лежать во льду, чем быть зарытым в землю. И заметьте, этот лед не составляет части того ледника, что громоздится позади: он отделен от главной массы стеной скал.

— Ужасное зрелище! — повторил я.

— Ужасное?.. Нет, почему же? Все это были наши друзья, наши товарищи. Я даже люблю навещать их, с ними как будто можно говорить, и, в сущности, как знать, быть может, они действительно слышат нас!

Эти слова доктора положительно поразили меня. Я с недоумением посмотрел на него. И только собирался было задать ему один вопрос, но он вдруг пришел в такое возбужденное состояние, стал выкрикивать какие-то несвязные слова, плакать и хохотать, что я начал опасаться за его рассудок.

— Да, они слышат нас! Слышат! Все! Все! Дик, негодяй ты этакий, ведь ты же слышишь меня? Старый Джэк, проснись! Проснись, говорю тебе! Грим, ты убил многих на своем веку, ну-ка шевелись! Есть работка! Есть работка! — в исступлении кричал доктор, и лицо его было бледно и искажено до неузнаваемости, а голос раздавался под сводами пещеры, повторяясь глухим эхом по нескольку раз.

Не сомневаясь более, что доктор Осбарт — помешанный, я, в ужасе от этого открытия, потащил его за собой из пещеры на солнце и свежий воздух. Но, когда мы очутились на берегу озера, силы оставили меня и я готов был заплакать, как дитя, безотчетно, беспричинно. Мои нервы были слишком возбуждены, и теперь наступила реакция. Однако вскоре свежий живительный воздух успокоительно подействовал и на меня, и на доктора, который теперь совершенно пришел в себя, но оставался рассеянным и молчаливым и расстался со мной у дверей моей комнаты, не сказав ни слова, кроме короткого: «Прощайте, всего хорошего!»

XVII

СТРАШНЫЕ МИНУТЫ

В продолжение нескольких последующих дней я не видел ни доктора Осбарта, ни капитана Блэка. Они как будто забыли обо мне. Но негр, по-прежнему прислуживавший мне, продолжал неустанно заботиться, чтобы я ни в чем не нуждался. Книг у меня тоже было много; гулять можно было где угодно. Пользуясь этим, я часами бродил по скалам и по зеленым луговинам, причем имел случай убедиться, что наш оазис был окружен со всех сторон непрерывным кольцом снежных гор, за которыми тянулись бесконечные снежные равнины, так что бежать по суше было совершенно немыслимо. За это время я раза два видел Четырехглазого и от него сумел получить несколько ответов