Операцию «Шторм» начать раньше… - Николай Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В штаб вбежит растерянный — Катичев впервые увидит его таким — Ашим.
— Товарищ полковник, мятежники идут арестовывать штаб.
Станислав Яковлевич успеет доложить обстановку в Кабул Горелову.
— Выезжайте в аэропорт, высылаю подмогу, — обеспокоено отозвался главный военный советник.
И с этой минуты связь пропала как с Кабулом, так и с полками. Офицерам, выехавшим по вызову к Катичеву, отбой не дадут, и «уазик», в котором спешил к начальнику майор Бизюков, перехватит толпа. Водитель-афганец спрячется под машиной, а Николая Яковлевича тут же буквально растерзают на части.
В Кабуле Амин вызовет главкома ВВС и ПВО и прикажет стереть Герат с лица земли. Советники главкома еле удержат его от этого шага: зачем вам Хатынь и Лидице? Главком не поймет этих символов, но послушается мушаверов. Самолеты же с советскими экипажами практически вслепую, ночью, сядут в гератском аэропорту, заберут всех гражданских и перебросят сначала в Шинданд, затем в Кабул и Москву. На усмирение мятежа прилетят сто пятьдесят десантников и рота коммандос во главе с майором Шах Наваз Танаи. Танки, посланные в Герат из Кандагара, остановятся на полпути, и тогда Заплатин лично подберет два танковых экипажа и переправит их Катичеву.
К 17 марта под командой Станислава Яковлевича на аэродроме сосредоточилось шесть танков и около трехсот человек. Одни против дивизии. Но, собственно, не сама дивизия была страшна. Главная опасность заключалась в том, что в армейских складах хранились десятки тысяч единиц оружия и множество боеприпасов. Если все это попадет в руки мятежников…
Катичев предпринимает безумную попытку атаковать дивизию. По крайней мере, хотя бы посеять панику и попытаться арестовать руководителей офицерского мятежа. Но видимо, время совместной работы и службы не прошло для афганских офицеров даром. Атакующих встретил мощный огонь артиллерии. А по данным вездесущего Ашима, дивизия сама готовилась к наступлению на аэродром. Замер лишь город, ожидая развязки.
И тогда советники пойдут на хитрость. Пять танков зайдут в тыл дивизии, откроют интенсивный огонь по артиллерийской позиции. Катичев, поднявшись в воздух на вертолете, дождется, когда артиллеристы начнут разворачивать орудия, и даст сигнал замершему в засаде Танаи. Тот всего с одним танком и всей имеющейся пехотой ворвется в городок прямо через центральные ворота. И вновь плац артполка обагрится кровью, но на этот раз тех, кто только недавно сам расстреливал коммунистов. Солдаты, так до конца и не понявшие, что же на самом деле происходило в дивизии, вновь начнут переходить на сторону Танаи.
Когда Катичев приехал в дивизию, около трехсот человек уже было расстреляно, одиннадцать тысяч обезоружены, оставшаяся тысяча разбежалась. Со складов были сорваны засовы, но само оружие тронуть не успели.
Станислав Яковлевич приступит к формированию практически новой дивизии. Шах Наваз Танаи еще некоторое время будет наводить страх в провинции своей жестокостью по отношению к тем, кто участвовал в беспорядках. В середине восьмидесятых он станет министром обороны Афганистана, а 6 марта 1990 года предпримет попытку государственного переворота. После ее неудачи сбежит в Пакистан.
Юрия Борисовича Богданова похоронят в подмосковном городке Щелково, посмертно наградят орденом… Дружбы народов. Жена Бизюкова с двумя сыновьями получит квартиру в Краснодаре. Станислав Яковлевич Катичев после возвращения в Союз возглавит Челябинский облвоенкомат.
А разграбленными в Герате окажутся только два дома: Богданова, рассчитывавшегося за шерсть наличными и имевшего в доме деньги, и майора Бесфамильного. У него пропадет радиоприемник с вмонтированным в него передатчиком. Возле обоих домов люди видели местного врача…
Погибнет через какое-то время и Ашим. Он будет первым, кто захватит у душманов химические гранаты. Их решат демонстрировать в Кабуле иностранным корреспондентам, а Ашим с приклеенными усами и бородой станет давать интервью и пояснения. И все равно, несмотря на маскарад, кто-то узнает его, и, когда он появится около своего дома в Кабуле, убийца нажмет спусковой крючок пистолета.
Документ (переписка советского посла с МИД):«Запись беседы с послом Франции в ДРА Жоржем Пиррушем.
27 марта 1979 года.
…Посол спросил, были ли во время событий в Герате жертвы среди советских специалистов.
Сказал, что шальной пулей был убит один советский специалист (фактически погибло три специалиста, но об этом решили в дипкорпусе не говорить).
А. Пузанов». Документ (переписка советского посла с МИД):«Запись беседы с послом Ирака в ДРА Аль-Шави.
27 марта 1979 года.
…Посол… сказал, что правительство Ирака считает недавние беспорядки в провинции Герат явлением нормальным для любой революции. Революция, свергшая определенные классы, всегда сталкивается с их сопротивлением, поэтому это не вызывает удивления.
А. Пузанов».Глава 15
ГЕРАТСКИЙ ДУШ ДЛЯ «БЕЗБОЖНОГО» КАБУЛ А. — «ЧЕТВЕРКА» ИДЕТ ВА-БАНК. — ПРЕЕМНИК — ТОТ, КТО ХОРОНИТ. — ПЕРВАЯ ПРОСЬБА О ВОЕННОЙ ПОМОЩИ. — СЛУШАЙТЕ «ГОЛОС АМЕРИКИ»…Холодным оказался гератский душ для Кабула. Святая святых, надежда и опора — сама армия! — посмела выступить против революции и народной власти. Кому тогда можно верить?
Нешуточными оказались и антиправительственные группировки, к марту поднявшие голову, и в особенности «братья-мусульмане». Правительство поспешило окрестить их «братьями-дьяволами», но идеи, провозглашенные ими, находили все большую поддержку в стране. Поставив во главу угла борьбу за чистоту ислама, объявив своей конечной целью исламскую революцию «без Советов и Запада», они сумели за год поднять против «безбожного» Кабула вполне реальную силу. К тому же правительство Тараки нет-нет, но и само давало поводы для недовольства собой. Было казнено несколько мулл, наиболее активно выступавших против правительства, а «Пуштунвалай» в кодекс чести включает и кровную месть. Месть же верующего за своего учителя священна, и, по афганской пословице, даже если она настигла противника и через сто лет, все равно это сделано быстро. Недовольство в армии тоже родилось не на пустом месте: по декрету Ревсовета земля отбиралась не только у помещиков, но и у среднего сословия. А именно из него состоял костяк офицеров афганской армии, да и служивого люда тоже.
И когда вслед за гератским мятежом вспыхнуло восстание дивизии в Джелалабаде, уже на юге страны, это подлило масла в огонь борьбы и среди высшего эшелона власти, все еще выбирающего формы и методы руководства. Оказалось, что с уходом «Парчам» и изгнанием из армии сторонников Кадыра эта борьба не только не прекратилась, а, наоборот, усилилась. Теперь уже халькисты сами разделились на две группировки: «твердых» — во всем поддерживающих Тараки, и аминистов — идущих за Амином и исполняющих только его распоряжения. В определенной мере плохую услугу Афганистану оказали создаваемые под звуки литавр политорганы в армии, призванные, казалось бы, укреплять власть. Но державший под своим присмотром армию Амин сделал все, чтобы политработниками назначались только преданные ему люди. И уже назывался Хафизулла «командиром Апрельской революции», и размеры его портретов стали достигать размеров портретов самого Тараки. Невооруженным взглядом было видно, что «верный ученик» если еще и не стал на одну ступень с «учителем», то это — дело недалекого будущего.
Оно могло наступить для Амина — с его огромным организаторским даром и мощной поддержкой в армии — хоть завтра, но находились рядом с Тараки еще четверо его любимых «сыновей» — главные участники переворота 1973 года и апрельских событий — Ватанджар, Гулябзой, Сарвари и Маздурьяр. И если Амин видел в них лишь распутную, дорвавшуюся до власти, выпивок, женщин и гуляний молодежь, то Тараки все же почитал их заслуги перед родиной и революцией и тоже держал хоть и за младших, но сыновей. Четверка платила ему своей преданностью, и именно от них пошло определение «твердых» халькистов. В отличие от «учителя», они к тому же не только видели, но и на себе ощущали мощное давление Амина, который пока только намеками, деликатно, но старался подвести Тараки к тому, чтобы убрать их из руководства страны. Дабы не позорить революцию, не разлагать остальных.
Еще верил Хафизулле Тараки, но в то же время Ватанджар с товарищами казался ему той стеной, тем последним бастионом, за которым он может чувствовать себя уверенно. И потому тянул Генеральный секретарь, ничего не предпринимая и надеясь, что все образуется как-нибудь само по себе.
Но 27 марта на заседании Революционного совета Ватанджар и Гулябзой, уже чувствуя на затылке грозное дыхание Амина, предприняли первую попытку если не свалить, то хотя бы остановить мощное восхождение Амина к единоличной власти, а значит, к их изгнанию, в лучшем случае со всех постов. А повод представился более чем благоприятный — на заседании шел разговор о мятежах в Герате и Джелалабаде.
