Счастливец. Друг человечества - Уильям Локк

14

Между молодым человеком с безукоризненными манерами, высокой культурой, инстинктивным влечением к большому миру, где творятся большие дела, и безошибочным тактом, человеком мифической красоты и очарования, безграничного честолюбия и неиссякаемой энергии, проповедующим божественное право палаты лордов и утилитарную святость англиканской церкви, — одним словом, между Полем, и радикалом, прогрессивным советником Хикней-хиса, диссидентом, свободным мыслителем, баптистом или приверженцем веслейанцев[37], с мнением которых считаются даже епископы, торговцем рыбными консервами, человеком грубых, неразвитых вкусов, то есть — Сайлесом Фином, должна была бы быть пропасть шириной с Тихий океан. На самом же деле эта пропасть оказалась достаточно узкой, чтобы взаимное уважение легко перекинуло через нее мост.

Поль стал посещать мистера Фина. Привыкший к утонченным и несколько условным верованиям своего политического круга, он отдыхал в атмосфере непреложной веры этого человека. Поля занимало также его стремление к самоопределению. Мистер Фин, живший крайне одиноко (едва ли один человек в месяц навещал его, по словам Джен), был, казалось, в восторге оттого, что нашел сочувствующего посетителя, которому мог показывать свои живописные сокровища. Когда он находился среди них, печаль исчезала из его глаз, как порой исчезает она из глаз несчастной женщины, когда она находится среди своих цветов. Он любил водить Поля по дому, отмечая красоты своего собрания и давая волю своему восхищению. Он превратил одну из пристроек дома в картинную галерею, и наполнил ее шедеврами живописного безвкусия. Здесь Поль очень удивился, узнав повторения картин, висевших в других комнатах. Мистер Фин объяснил ему: «Это оригиналы».

Поль несколько мгновений раздумывал над темным значением его слов, пока они не подошли к незаконченному холсту, стоявшему на мольберте. Это была копия одного из пейзажей, висевшего на стене. Он вопросительно повернулся к хозяину. Тот улыбнулся.

— Я сам немного художник, — пояснил он. — Но так как у меня никогда не было времени для уроков живописи, то я учусь сам, копируя хорошие картины. Это Саундерс, — Поль никогда не слыхал о таком живописце, — и очень хороший экземпляр. Вещь называется «Полдень». Особенно хороша корова, не правда ли? Только этот ракурс никак у меня не выходит. Но я работаю и работаю, пока не удастся. Ведь это единственный путь.

Поль согласился и спросил, где он нашел своего Саундерса. Вообще где он нашел и всех остальных? Ни одна из лондонских выставок не приняла бы ни одного из них. Саундерс изобразил деревянную корову, очень плохо нарисованную, лежащую в тени условного дерева.

— Я купил картину у самого художника, — ответил мистер Фин. — Он непризнанный гений, а теперь он состарился, бедняга. Много лет тому назад он оскорбил Королевскую Академию и ее члены никогда не могли забыть ему этого. Он говорит, что они преследовали его всю жизнь. У меня много полотен Саундерса. — Он с восторгом смотрел некоторое время на корову, затем прибавил: — Я заплатил ему четыре фунта десять шиллингов.

Поль не мог удержаться от замечания, хотя в тоне его и не слышалось иронии:

— Хорошая цена!

— Да, я думаю. Это то, что он просил. Я никогда не мог торговаться с художником. Ведь его творчество духовное, не так ли?

И Поль удивлялся детской наивности этого человека, сына сицилианки, ходившей с шарманкой, который, выйдя в путь вместе с Барнеем Билем, составил себе богатство на рыбных консервах. Разрушить его веру в гениальность Саундерса, было бы преступлением, таким же низким, как убивать в детях веру в прекрасное. Ибо Поль видел, что Сайлес Фин находил в мире художественных иллюзий убежище от многого: не только от суетных забот большого предприятия, но, должно быть, и от суровой напряженности его веры, от его властного и подавляющего божества. Тут Бог ступал ласковой стопой.

Была и другая причина, в которой Поль едва ли сознавался себе самому, того, что он находил отдых в обществе старика. Вуаль, которую он так искусно набросил на свое прошлое и поддержание которой требовало постоянного напряжения, была не нужна здесь. И Барней Биль, и Джен свободно говорили о нем. Сайлес Фин знал все о Блэдстоне — о том, что он был натурщиком, о его бесславной карьере на подмостках. Поль мог говорить с ними свободно, без вечного подсознательного чувства необходимой замкнутости. В своих собственных глазах он все еще был принцем из волшебной сказки; но Сайлес Фин и двое его друзей хранили память о тех днях, когда он пас свиней. Принц из волшебной сказки, который пас свиней, — романтическая фигура, и Поль не сомневался в том, что он — романтическая фигура. Даже Джен, вопреки своему прочному здравому смыслу, допускала такую мысль. А Барней Биль открыто провозглашал это, хлопая его по спине и видя немалую свою заслугу в том, что помог принцу выйти на дорогу в его королевство. И мистер Фин, несмотря на их горячие политические и богословские споры, относился к нему со странной и глубокой почтительностью.

Тем временем Поль продолжал свой путь к славе. Случайные визиты в Хикней-хис были хотя и редкими, но всегда значительными эпизодами его деловой жизни. На нем лежала парламентская работа для полковника Уинвуда, работа с мисс Уинвуд, работа для Лиги молодой Англии. На нем лежали его общественные обязанности. Наконец, была София Зобраска. Он начал также писать, живописно защищая свои взгляды, для серьезных еженедельных и ежемесячных изданий. Потом наступило Рождество, и он оказался в Дрэнс-корте, несколько нуждаясь в отдыхе и намереваясь поработать в тишине этого дома. Но большое количество гостей, среди которых был лорд Френсис Айрес, главный лидер оппозиции, угрожало этим его стремлениям.

В день Рождества к обеду приехала принцесса из Четвуд-парка. Ему пришлось поклоняться ей издалека и большую часть вечера — с чувством жестокой ревности. Лорд Френсис, холостяк и очаровательный господин, каким и должен быть человек, обязанностью которого было поддерживать добрые отношения между членами парламента, взял принцессу Софию в плен и удерживал ее в отдаленном углу своими медоточивыми речами. Она смотрела на него своими изумительными затуманенными синими глазами, как, случалось, прежде смотрела на Поля. Он возненавидел лорда Френсиса, считая себя выше его, как когда-то считал себя выше Билли Гуджа. Он был лучшим человеком, чем Френк Айрес. Френк Айрес был просто попугай. А ему приходилось, улыбаясь, выслушивать пустую болтовню мадемуазель де Кресси. Он был очень холоден и вежлив, когда прощался с принцессой у двери ее лимузина.

— Ah, que vous êtes bête[38] — рассмеялась она.

Поль лег спать раздосадованный. Она сказала ему в лицо, что он глупец. Так это и было. Он подумал о всех тех блестящих и полных собственного достоинства словах, которые мог бы сказать ей, если бы проклятая машина не укатила слишком быстро. Но на следующее утро лорд Френсис встретил его в пустынном по-зимнему саду, улыбнулся и дружески протянул ему руку. Поль скрыл свою ненависть под маской вежливости. Несколько минут они говорили о безразличных вещах. Потом Френк Айрес внезапно сказал:

— Думали ли вы когда-нибудь о том, чтобы выставить свою кандидатуру в парламент?

Поль, бродивший со своим спутником между опустевшими клумбами, сразу остановился. Главный лидер политической партии — чертовски важный тип! Для молодого политика он значит куда больше, чем даже премьер-министр или тем более какой-нибудь статс-секретарь. Если лидер оппозиции роняет предположение, что человек мог бы выставить свою кандидатуру на выборах в парламент, это значит, что тот при ближайшей свободной вакансии или на общих выборах с полной уверенностью будет выставлен в качестве кандидата, имея за собой силы всей партии. Ведь это часть обязанностей лидера — находить кандидатов.

— Конечно, — ответил Поль не слишком умно. — При случае. Когда-нибудь.

— Ну, а если скоро?

— Скоро?

У Поля закружилась голова. Что надо понимать под словом «скоро»?

— Хорошо, — рассмеялся лорд Френсис, — не завтра. Но очень скоро. Видите ли, Савелли, я буду говорить откровенно. Партия уже в течение долгого периода явно бездеятельна. Посмотрите на большинство из нас. Нам нужна молодая кровь — не старые заики, — чтобы, возвращаясь к власти, мы могли располагать группой деятельных людей в расцвете сил. Я знаю, разумеется, — моя обязанность знать это — что вы сделали для Лиги молодой Англии, но я пропустил вашу речь в Хикней-хисе осенью. Вы имели огромный успех, не так ли?

— Им, кажется, понравилось то, что я сказал, — скромно ответил Поль. — Когда же вы слышали об этом?

— Вчера вечером.

— Уинвуды — самые дорогие люди на свете, — произнес Поль осторожно, — но они предубеждены в мою пользу.