Господин двух царств - Джудит Тарр

Ясно, что ему это не нравилось, да и почему должно нравиться? Сехмет, урча, растянулась рядом с Мериамон, приглашая вернуться к жизни. Она погладит кошку немного погодя, а сейчас она слишком устала. Ей нужен сон, решила Мериамон, настоящий, целительный сон, без сновидений.

Учиться жить заново приходилось не спеша. Иногда Мериамон задумывалась, для чего она вообще затеяла все это. Здесь был Александр, а там был Тир, и они никогда не уступят друг другу, хоть все звезды упади с неба. Александр никогда не дойдет до Египта. Он будет жить здесь и умрет здесь, потому что все люди смертны, даже рожденные от богов.

Но жизнь, раз уж завоевала ее, вовсе не собиралась ее отпускать. Она спала, и сон исцелял ее. Она ела, и к ней возвращались силы. Она снова училась ходить, медленными неверными шагами, опираясь на Николаоса, Клеомена или Таис. Гетеру она видела и раньше, во мраке, но редко; она не была так сильна, как другие, исцеление не было ее даром. Ее дар — жить и смеяться, и она могла заставить Мериамон вспомнить и то и другое.

Она первой позаботилась о том, чтобы Мериамон могла как следует вымыться, задолго до того, как кто-нибудь другой позволил ей это, и спасла ее волосы.

— Их хотели обрезать, — сказала Таис, — но я не позволила. Ох уж эти мужчины! Им никогда не придет в голову просто заплести косы. Они привыкли резать и никогда не думают о последствиях.

Но Мериамон не возражала бы, если бы их обрезали. Волосы у нее были тонкие и спутывались даже в косах. Странно, что в них не завелись насекомые. Однако было приятно лежать в теплой воде, когда тебя гладят как кошку, а потом быть в рубашке из нежной ткани, пока Таис и Филиппа расчесывали ее волосы. Влажные, они доставали почти до пояса. Мериамон удивилась. Значит, они отросли. Из-за болезни они стали тусклыми, сильно лезли, и, наверное, их все равно придется обрезать, несмотря на старания Таис.

Мериамон подложила руку под щеку. Хотя ей пришлось встать и принимать ванну, она не чувствовала себя особенно усталой. Прежде чем Филинна пришла помогать Таис расчесывать волосы, Мериамон подняла полу шатра и подвязала ее, чтобы впустить солнце и легкий ветерок. Было теплее, чем она ожидала. Смотреть было особенно не на что, кроме палатки, стоящей через дорогу, пары спящих собак да изредка проходивших слуг или воинов. Они не возражали бы поболтаться тут и подольше, но пришел ее страж, молчаливый и мрачный, и велел им всем убираться.

Один из них, однако, не ушел. Высокий, худой и неуклюжий, он подошел поближе, не опасаясь копья Нико, и улыбнулся, глядя на Мериамон.

— Ну, теперь ты в порядке, — сказал Клеомен, — раз ты приняла ванну.

— Разве я была такая страшная? — спросила Мериамон.

— Да нет, — отвечал он смущенно, — вовсе нет.

Она вздохнула. Она не знала, была ли готова к обожанию, даже Клеомена. К счастью, для мира в ее душе, он просто сел рядом и, не обращая внимания на свирепые взгляды Нико, стал внимательно разглядывать ее глазом врача.

— Все в порядке, — решил он. — Я не скажу Филиппосу, что ты была мокрой. Ты знаешь, что бы он сказал.

Мериамон знала.

— Это он послал тебя?

— Ладно, — сказал Клеомен. — Он. В разговоре, так, как бы между прочим. Он хотел знать, как твои дела. Я пришел поглядеть. Ты выглядишь неплохо, — добавил он, — если иметь в виду…

Если иметь в виду, что она выглядела как столетний труп. От нее остались кожа да кости. Она не пыталась найти зеркало. В нем она увидела бы только глаза и скулы.

— Знала бы ты, что делает царь, — говорил тем временем Клеомен. Он рассказывал какое-то время, но она проспала, как с ней еще иногда случалось. Его это не смутило. — Он собирается взять Тир. Он поклялся. Собрал целую армию рабочих, людей из Старого Тира и из деревень, механиков и всех солдат, свободных от службы.

Она этого знать не желала, но спросила, не могла удержаться:

— Зачем?

— Говорят, что он сошел с ума, — ответил Клеомен. — Тир — это остров. Ладно, говорит он, но только пока за дело не возьмется Александр. Он построит мост. Он свяжет остров с сушей. А потом им придется сдаться, как это было со всеми в этой стране, и стать ее частью.

Мериамон закрыла глаза. Ну конечно, сумасшедший. Одержимый. Заговорила Таис:

— Здесь-то все просто. Но воды вокруг острова глубокие, а тирцы не будут смирно сидеть, дожидаясь его.

— Он сделает это, — ответил ей Клеомен, который обожал царя давно и поклонялся ему даже больше, чем Мериамон. — Он привел людей с гор, они нарубили деревьев, и люди растаскивают Старый Тир по камешку — а они огромные, должно быть, их клали великаны. Ты можешь уже увидеть, каким будет мост, с самого начала стройки.

— Покажи мне.

Сначала Мериамон подумала, что никто ее не услышал. Потом Клеомен спросил:

— Что?

— Покажи мне, что он сделал, — повторила Мериамон. — Возьми меня посмотреть мост.

— Может быть, через несколько дней, — ответил Клеомен, — когда ты немного окрепнешь.

— Сейчас, — сказала Мериамон.

Она добилась своего. Клеомен был сам не рад, но обожание приносит и такие плоды. Таис пожала плечами, Филинна пыталась возражать, но бесполезно. Нико ничего не сказал. Он свирепо смотрел на Клеомена, и, хуже всего, тому пришлось нести Мериамон. Рука Нико была еще недостаточно сильна для этого, если вообще когда-нибудь будет таковой.

Они составили великолепную процессию: во главе шла Сехмет, гордо подняв голову и хвост, остальные следовали за ней. Мериамон завернули, словно мумию, так же плотно и почти так же туго. Один из слуг нес балдахин от солнца, что Мериамон совсем не нравилось — она хотела, жаждала тепла на своем лице, света в глазах, хотя они горели и слезились от его силы.

Нико это понял. Он отстранил слугу с балдахином и, ни слова не говоря, занял его место. Мериамон была рада ему. В ее возвращении в жизнь он был надежным якорем, даже с таким мрачным лицом.

Ветер был холодный, но он был свеж, поскольку они пришли к морю. Мериамон жадно вдыхала его, словно стараясь напиться. Она почувствовала себя сильнее, почти так, чтобы встать и пойти. Может быть, когда они доберутся до моста, она попробует.

Пока она была больна, лагерь передвинулся южнее, к Старому Тиру, расположившись между городом и берегом напротив острова. Клеомену пришлось нести ее дольше, чем она ожидала, но он справился. Он вспотел, несмотря на холод, и тяжело дышал, когда они шли на звуки молотков, пил и бой барабанов у царского моста. Люди кричали, некоторые пели, и слышалось на удивление много смеха.

Это был Александр. Он был в самой гуще, участвуя везде, где нужно было приложить руки. Казалось, что он одновременно повсюду. То далеко внизу на дороге, подгоняя упряжку мулов, тащивших еще один срубленный гигантский кедр, то на берегу с группой механиков, чертя палочкой на гладком песке, то на самой дамбе, карабкаясь через камни и стволы к самому концу, где вода лизала ему ноги. Было выстроено уже несколько сот метров в длину и в ширину почти столько же — толстый палец, указывающий на Тир.