Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина - Любовь Федоровна Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Филипп, роскошно одетый, с царской диадемой, утонувшей в его густых мелких кудрях, торжествующий, счастливый, улыбался направо и налево, отвечая на поздравления.
Зазвенели форминги, запели чистыми голосами флейты, ликующая эпиталама[38] разлилась по улицам Пеллы:
…Сладкое яблоко ярко алеет на ветке высокой,
Очень высоко на ветке; забыли сорвать его люди.
Нет, не забыли сорвать, а достать его не сумели!..
Торжественная процессия медленно направлялась к царскому дворцу, щедро украшенному цветами.
А потом во дворце был длительный пир, многолюдный, с обилием еды и вина, с музыкой, с пением, с плясками…
Молодую жену, золотоволосую Клеопатру, отвели в ее покои. Она ушла, как велит обычай, молча, не приподняв покрывала.
Уже давно наступила ночь, а пир был в самом разгаре. Филипп, пьяный и буйно-счастливый, сидел среди своих гостей. Его окружала вся македонская знать, блистающая пышными нарядами и драгоценным оружием. Здесь были линкестийцы из древнего рода Вакхидов; властители из рода Оронта, который издревле владел властью Орестиды; наследники рода Полисперхона, владетели Тиофейской земли…
Рядом с царем сидел полководец Аттал, дядя его молодой жены Клеопатры, раскрасневшийся, надменный, самодовольный… Тут же был и Парменион, известный военачальник, тесть Аттала. И суровый Антипатр, который даже на этом пиру был трезв и сдержан. И вся родня Антипатра была здесь – его сыновья, его зятья, его племянники.
Был на свадьбе своего отца и Александр. По праву он сидел близ царя. Он хотел бы уйти к друзьям, в дальний угол мегарона, но это было недозволено. И друзей посадить рядом недозволено тоже. Лишь Гефестион, Черный Клит – брат Ланики – и сын Пармениона, Филота, были допущены к столу царского сына.
В очаге пылал большой огонь, ветер загонял из верхнего отверстия в зал волокна дыма и копоти. На столы всё подавали жирное мясо, рыбу с острой приправой, зелень и сочные яблоки и всё подливали в кратеры вина…
Уже никто не слушал аэда[39], и он сидел, опустив на колени формингу. Все что-то говорили, смеялись, ели и пили и снова пили и пели что попало.
Александр молчал, лишь изредка пригубливая чашу с вином. Иногда он взглядывал на отца и тут же, нахмурясь, опускал ресницы. Филипп весь вечер не замечал Александра, не глядел в его сторону.
«Каким чужим он мне стал, – горько думал Александр, – каким чужим и даже враждебным!»
Давно ли они с отцом стояли в одном строю перед грозным врагом! Ему хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не видеть и не слышать того, что здесь происходит.
Против него за столом сидел, развалившись, рыжий Аттал. Красный от вина, с мокрым лоснящимся ртом и черными, как маслины, глазами, он был отвратителен Александру. Аттал уже чувствовал себя самым близким человеком македонскому царю, он уже снисходительно поглядывал вокруг себя на царских этеров и полководцев. Александра он словно не видел, его пьяные, маслянистые глаза глядели на царского сына как на пустое место.
Заметив, как вздрагивают у Александра ноздри, какое бешенство сверкает в его глазах, Гефестион старался отвлечь его разговором, начал было читать первый пришедший в голову стих «Илиады».
Но тут грузно поднялся Аттал. Вскинув кверху свою чашу и расплескивая вино, он громко провозгласил, обращаясь к гостям:
– Теперь молите богов, македоняне, чтобы боги даровали нашему царю Македонскому Филиппу законного наследника!
Александр вскочил, будто его ударили плетью.
– А меня, негодяй, ты что же, считаешь незаконным, что ли? – крикнул он.
И, размахнувшись, швырнул в Аттала свою тяжелую золотую чашу.
Филипп, не помня себя от ярости, выхватил меч и бросился к сыну. Но тут же, споткнувшись, пошатнулся и с грохотом свалился на пол.
Александр, пылающий, будто охваченный заревом пожара, вышел из-за стола. Он обернулся к отцу с презрением и насмешкой:
– Смотрите, друзья, мой отец хочет идти в Азию, а сам не может дойти от стола до стола!
Филипп поднялся, не выпуская меча. Гости поспешно окружили его, встали между ним и Александром.
Александр в негодовании, глубоко оскорбленный, тут же ушел со свадьбы отца. А наутро, как только рассвело и стало видно дорогу, Александр сел на своего Букефала и уехал из Македонии в Эпир, к Олимпиаде.
Олимпиада, увидев Александра, вернулась к жизни. Такой радости она не ждала. Ее любимый сын с нею, не с отцом! Значит, впереди еще возможна и власть, и могущество, и торжество над ненавистными людьми. Кроме того, что Александр своим присутствием, будто солнцем, озарил ее дни, он воскресил все ее надежды. Ведь все-таки, как ни безумствуй Филипп, сын Олимпиады – наследник царя, будущий царь!
Укрывшись в эпирском дворце, Олимпиада и Александр проводили дни, обдумывая свою судьбу. Они ждали. Ждали вестей от Филиппа – ведь не уйдет же он в Азию, оставив здесь Александра!
Скороходы один за другим уходили из Эпира в Македонию и потом один за другим возвращались с разными вестями. Царь Филипп собирает и снаряжает войско, готовится к большому походу… И снова: царь Филипп снаряжает войско… И опять: царь Филипп снаряжает войско. И главным полководцем его идет в Азию Аттал…
И вот наступил день, когда вестники принесли важную новость, нарушившую тишину эпирского двора, – у Клеопатры родился сын!
– Ты понимаешь, что грозит моему сыну? – обратилась Олимпиада к брату, царю Александру.
– Но что может грозить Александру? Ведь он старший, – возразил брат.
Александр Эпирский боялся Филиппа. Он окружил Олимпиаду теплотой и вниманием, но никак не мог скрыть свои опасения. Если Филипп разгневается и двинется к нему, в Эпир… Сдобровать ли им всем тогда?
– Ты недальновиден, брат мой, – резко и настойчиво продолжала Олимпиада, – а я тебе скажу, что будет дальше. Клеопатра заставит Филиппа признать своего сына наследником, и тогда Филипп отстранит Александра от царства.
Александр слушал эти тревожные речи, и ему становилось не под силу сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Неужели отец, который доверял ему, еще шестнадцатилетнему, царство, которому он предоставил честь решить битву при Херонее, с которым он делился, как полководец с полководцем, своими военными замыслами, – неужели он теперь отстранит Александра? Как это может быть?
– Как это может быть? – повторил и царь Эпирский. – Александр – старший сын царя. Что можно сказать против его права наследовать царство? Нет, тут ничего сказать нельзя.
– Можно, – глухим голосом возразила Олимпиада, – можно
