Мужчина достойный любви - Терри Лоуренс

— До свадьбы остается четыре дня, — весело проговорила Мелисса.

Голос ее повис в пустоте, подчеркивая гробовое молчание, царившее в комнате, которую он когда-то считал своим домом. Но с каждым днем комната становилась все более и более похожей на монашескую келью или тюремную камеру.

Она сделала еще одну попытку.

— Мне кажется, что стоит мне появиться, как вы все время оказываетесь чем-то заняты. Вы постоянно как бы уходите из кадра.

— Нужно сделать еще множество вещей.

И множество вещей позабыть. Она забиралась в библиотеку, словно монах-книжник, когда он обслуживал за обедом бесконечную череду гостей. Иногда она попадалась ему на глаза, когда он направлялся в гараж, чтобы проверить работу нового охранного оборудования, следившего за автомобилями гостей. Или когда советовался с Кроули по поводу цветов, или когда пробовал буйабез, деловито приготовленный шеф-поваром. Не встречался он с нею только в библиотеке или в детской. Или у нее в комнате.

А сегодня она оказалась в его комнате благодаря проказливому дьяволенку с развевающимися светлыми волосами.

Рейли жестом указал на мебель, чувствуя себя неловко и напыщенно, как Реджи. Он поправил себя в уме: как Реджи чувствовал себя прежде, чем встретил женщину, которую полюбил.

— Вам что-нибудь угодно, мисс?

— Я слышала, будто вы едете на медовый месяц.

— Его сиятельство попросил меня сопровождать их. Я занимаюсь их устройством на Ямайке. Коттедж, который им предоставил герцог, нужно привести в порядок и укомплектовать персоналом. Его сиятельство хочет, чтобы для графини все было сделано по самому высшему разряду.

— И вы будете каждое утро подавать им в постель завтрак?

— Подавать завтрак — часть моих обязанностей.

Беседа двигалась с трудом, ибо вертелась вокруг мысли, как обслуживать счастье других, когда собственное улетучивается.

Мелисса потянулась к двери, двигаясь лениво, делая вид, что зашла сюда от скуки, и отчаянно пытаясь придумать предлог, чтобы остаться. Как они смогут заниматься любовью, если не могут даже поддерживать беседу?

Как только рука ее коснулась ручки двери, Рейли заговорил:

— Шеф-повар дает мне уроки. Она превращает меня во вполне сносного специалиста.

Мелисса улыбнулась, и от облегчения у нее зарделись щеки.

— Я не удивляюсь. Я начинаю верить, что вы способны делать все.

Тогда почему же он ее теряет? Она прочла это у него в глазах столь же отчетливо, как если бы от него это услышала.

Он отвернулся.

— Меня не будет месяц.

Один шаг, один маленький шаг в его направлении.

— Мне будет вас не хватать.

— Вы же будете с ребенком. Этого вам достаточно для хорошего настроения.

Движение вперед прекратилось. А она-то пыталась представить все в перспективе, показать им обоим, что умеет со всем справляться.

— Обо мне не беспокойтесь. Меня уже не раз оставляли, когда другие уезжали на медовый месяц. Моя мать сделала это своим любимым занятием. И, надеюсь, делает до сих пор. Все же я кое на что рассчитывала.

— На что же?

— На то, что когда уедут Реджи и Хелена, в нашем распоряжении будет целый месяц, чтобы обо всем переговорить.

Он не собирался позволить ей дразнить себя пряником.

— Меня этот месяц не будет.

— Вы об этом уже сказали.

И опять в комнате зазвучала тишина, напоминая ленивое жужжание сонной мухи.

Мелисса не знала, что еще сказать. Она уже полностью вжилась в это место, как и Рейли; было до абсурда легко оправдать свое присутствие здесь.

— Мы играли. Аврора вбежала сюда, чтобы спрятаться. Я сказала ей, что смешки — это крошки от хохота, и прошла сюда по ее следу. Я не отдавала себе отчета в том, что это ваша комната.

— Значит, это ее рук дело.

— Я начинаю прослеживать нечто сходное, а вы?

— Вчера она организовала для нас встречу в конюшне. А два дня назад отправила нас в деревню отослать совершенно одинаковые письма.

— На прошлой неделе она меня спросила: «А где же ухаживание»? Она думает, что это все игра. — Игра, счет которой неясен. — Рейли…

— Мисс…

Мелисса рассмеялась, когда они заговорили одновременно.

— Вы давным-давно так меня не называли. Не пользовались этим словом, как прозвищем, а только, как барьером.

— Так легче.

— Мы ведь будем жить вместе.

— В определенном смысле.

— Ну, работать вместе. Проживать в одном и том же доме.

— Если вы не хотите выходить за меня замуж…

— Я не могу.

— …То нам следует держаться друг от друга на определенном расстоянии.

Она пыталась, черт бы его побрал. Она пытается уже целых десять дней.

Она походила по его комнате и провела рукой по железной стойке постели со стороны изножья. Из коридора доносились голоса. Она страшно хотела распахнуть дверь. Но ради него она разговаривала тихо.

— Полагаю, кое у кого полезут глаза на лоб, если меня увидят выходящей из вашей комнаты.

Невозмутимый, как всегда, он заметил, что персонал, возможно, не удивится.

— Они люди проницательные.

Они уже давным-давно вычислили причину его дурного настроения, подумал Рейли. Уже десять дней он ругается с поставщиками и лается с рабочими. Советы, которые давала ему шеф-повар вперемежку с рецептами, пропадали втуне. Он терял последние остатки репутации безупречного человека. Он терял Мелиссу и ничего не мог предотвратить. Жизнь, которую он жаждал, разваливалась на мелкие кусочки и разлеталась во всех направлениях, точно бомба с медленно работающим взрывным устройством. Он не в состоянии собрать достаточно быстро отдельные куски, чтобы скрепить их воедино.

Она направилась к дверям.

— Не хотите ли чашку чаю? — выпалил он.

Она покачала головой, но осталась. И когда оглянулась, сердце его опять забилось сильнее.

— Здесь вовсе не так, как я ожидала увидеть. Думала, что у вас тут все по-спартански, все по-военному. А вы превратили комнату в дом в доме.

Превратил? Он видел то, что прямо-таки бросалось в глаза и что она вежливо старалась не замечать. Что проку мужчине от постели, когда он давно лишился способности спать, когда рядом с ним нет любимой женщины? Что толку от оштукатуренных голых белых сверкающих стен, если их не оживляют цветные пятна ее картин? Одежда его покоится в шкафу, подобно привидениям. Когда-то она впитывала запах его духов во время страстных объятий. Теперь же она пахнет отбеливателем и стиральным порошком, жесткой водой и горячим утюгом.

Мелисса отвернулась от платяного шкафа. С молчаливого его согласия она прошла в соседнюю комнату, по ее мнению, напоминающую уютную берлогу. А ему это место представлялось гостиничным номером, со столами, оказавшимися лишними в других частях дома, с потертым диваном, лампой с порванным абажуром, зачиненным и повернутым к стене. С молчащим телевизором. С молчащим радио.

Она вернулась назад, в спальню. Кивнула в сторону фотографий, выстроившихся на комоде, и он прокомментировал:

— Шестнадцатилетний парнишка с квадратной мордой. Смотреть практически не на что.

Она улыбнулась, разглядывая взятую в руки фотографию в рамке.

— Регби? — спросила она, указывая на полосатую форменную рубашку.

Рейли вспомнил раскисшее глинистое поле, окруженное муниципальными домами. Бедфорд-хауз был за несколько миров оттуда, от рабочих поселков и заводской сажи, определявших облик его детства. В Бедфорд-хаузе он обнаружил нечто ценное: упорядоченность, существование вне времени, мир, который стоит сохранять и оберегать. Но если она не пообещает ему делить его с ним, то он станет столь же пустынным и бесплодным, как вытоптанные поля его юности.

Она поставила фотографию на место, проводя пальцами по следующей.

— Двое моих братьев, я и отец.

Мелисса улыбнулась, поскольку эти четверо мужчин смотрели на нее так, словно встретились впервые. У всех у них были, как и у Рейли, квадратные челюсти и плотное телосложение. У Роберта был драчливо вздернутый подбородок, глаза Майкла поблескивали, переполняемые добрым юмором, а у самого Рейли было и то, и другое, плюс чувство сдержанности, отделявшее его от всех прочих, а также настороженность, с которой он изучал Мелиссу, видя в ней то чашу-дарохранительницу, то сверкающую острую бритву. Любить ее, а затем потерять означало причинить себе боль на всю оставшуюся жизнь. Отпустить ее означало разрезать себя на мелкие кусочки.

Он прицепил к зеркалу комода снимок, сделанный «Полароидом». Уголки снимка слегка загнулись.

— Мои родители, — пояснил он, когда взгляд ее остановился на этой фотографии.

— Они выглядят очень счастливыми.

— Сорок лет вместе!

— Вы мне говорили.

— А вы разве слушали? — И он впервые за все эти дни до нее дотронулся. Он почувствовал, как она вся задрожала, как все ее тело затряслось, словно ива, жаждущая нагнуться.