Механическое сердце. Искры гаснущих жил - Карина Демина

– Тебе не больно?

Кейрен покачал головой. Иглы острые, и Таннис, уколов палец, ойкнула, сунула в рот. А Кейрен вздохнул и сел. Длинный хвост его обвил лапы, и кисточка смешно повисла.

– А почему ты вдруг решил… ну… облик сменить?

Приоткрыв пасть, он выдохнул. И облачко пара рассеялось в воздухе.

– Замерз?

Кейрен кивнул.

– Прости, я… принесла одежду. И одеяла надо посмотреть. Я вроде и старалась их выветривать, чтобы не плесневели. Сама не знаю почему… кому они нужны уже? Все умерли… впрочем, тебе вряд ли интересно.

Пес слабо зарычал, и Таннис села рядом с клеткой. С человеком разговаривать сложнее, человеку приходится доверять, а как верить, когда все вокруг враги? Пес же…

– Пить хочешь? – Она отошла за кружкой и, зачерпнув, протянула Кейрену. Воду он нюхал долго, кривился, но все же решился попробовать.

Забавный.

И Таннис, просунув руку между прутьями, дотянулась до кисточки. А Кейрен хвост отдернул и спрятал. Уставился этак с упреком. И по чешуе дрожь пробежала.

– Одеяла, помню… сейчас.

Очередной тайник, устроенный Войтехом – Таннис не была уверена, что знает обо всех его схронах, – уцелел. И старый сундук, окованный широкими полосами железа, выглядел почти так же, как шесть лет тому. За прошедшие годы он ничуть не полегчал. Вытаскивать пришлось, упираясь обеими ногами в стену. И то сундук выползал медленно, со скрежетом и скрипом. Одеяла, пересыпанные чернотравником, превратившимся в прах, но не утратившим своего резкого едкого запаха, уцелели. Таннис вытаскивала их по-одному, кое-как отряхивала и несла к жаровне. Конечно, от сырых одеял толку немного, но над жаровней они просохнут быстро, а там…

Кейрен, вернувший прежнее человеческое обличье, наблюдал за ней, не делая попыток заговорить. Но надолго его не хватило.

– Эти подземелья… они большие? – спросил он и добавил: – Конечно, если это не тайна.

– Не тайна. – Таннис наполняла жаровню кусками угля. Запасов его, по уверениям Войтеха, должно хватить на несколько дней, а там придется идти к докам, ловить баржу. – И да, большие… огромные.

И сама Таннис не знает, насколько огромные.

– Их построили люди?

– Люди.

Под уголь Таннис сунула бумаги и щепу. Промасленная веревка, которую Войтех использовал вместо фитиля, лежала на месте. И Таннис отпилила кусок, растрепала волокна, чтобы горели лучше.

– В древние времена. В совсем древние… еще до вас… когда только появились в мире… до смуты… и до пожара. Войтех говорил, что после пожара ваши ушли за реку и там начали отстраивать город. А Нижний людям бросили.

– Может, и так. Я не слишком хорошо историю знаю… жаль.

– Мерзнешь?

– Мерзну, – не стал отрицать Кейрен и зябко повел плечами. – Я… вообще плохо холод переношу.

– А я слышала, вы голыми на снегу спать можете.

Таннис не без труда сдвинула жаровню с места. Подтащив ее как можно ближе к решетке, она предложила:

– Грейся.

– Спасибо, – отказываться Кейрен не стал и, протянув руки к углям, блаженно зажмурился. – А на снегу… мои братья могут.

– А ты?

– А я нет.

И снова воцарилось молчание. Тишину нарушал треск пламени, далекий, но меж тем явный голос воды, которая давным-давно обжила нижние ярусы подземного города. Шелест осыпающегося камня и собственное дыхание Таннис.

– Это место нашел Войтех. – Она вдруг поняла, что если будет молчать, то вновь расплачется, а плакать на глазах у ищейки унизительно. Не нуждается Таннис в его жалости.

– Войтех – твой друг?

– Был… когда-то.

– Что с ним случилось?

Руки Кейрена теряли былую бледность, а ладони и вовсе покраснели. Огонь в жаровне разгорался, и воздух над ней дрожал. Таннис, подвинув скамеечку, присела по другую сторону жаровни.

Она ведь тоже замерзла.

Она забыла, до чего холодно в подземельях.

– Повесили, – ответила Таннис на вопрос и, подтянув верхнее одеяло из стопки, закрепила его на крюке. Крючья делал Малыш, он вечно в кузнечных цехах подвизался. И приходил, пропахший металлом, окалиной, углем и потом. Тогда ему было восемь, но шкура на руках из-за въевшейся угольной пыли стала жесткой, пошла трещинами. Левое запястье Малыша пересекал красный рубец, а старая рубаха зияла многими дырочками, словно ее моль поточила.

Не моль – искры.

– Войтех был старше нас всех. Четырнадцать лет.

– А тебе? – Кейрен медленно сжал и разжал кулаки.

– Мне… восемь, когда мы встретились. И двенадцать, когда его не стало.

Таннис сунула ладони меж колен. Так, на корточках, она могла сидеть долго, и Войтех смеялся, что, даже если вытащить из-под задницы Таннис лавочку, та не заметит разницы.

– И да, он заслужил виселицу, если хочешь знать… по вашим законам.

– Закон не для нас, – мягко заметил Кейрен. – Закон для всех.

– Ага, конечно…

– Как вы познакомились? – Кейрен отвел взгляд, но от решетки не отступил, и держал его вовсе не жар, исходивший от угля.

– Обыкновенно…

…в многоквартирных домах царит свое равновесие, шаткое, на грани хаоса, но все же равновесие. И ссоры, которые время от времени вспыхивают, и пьяные драки – часть его. Здесь, при всем многообразии обитателей, все всех знают, и оттого чужаки, появление которых не такая уж редкость, сразу оказываются на виду.

Войтех был чужаком.

Он сидел на лестнице, опираясь на стену и уперев ноги в кованые перила.

– Пропусти. – Таннис спешила.

Сегодня она разоспалась – уже почти рассвело, а Таннис к мостам добираться. Старуха же, с которой Таннис сговаривалась, не станет ждать, отдаст салат другим девчонкам, благо желающих хватает. И Таннис останется без заработка.

– Куда идешь? – поинтересовался худой парень в кожанке, почти новой, с железными заклепками на лацканах и латками на локтях. Таннис как-то сразу сообразила, что латки эти для красоты стоят.

– Не твое дело.

– Не скажешь, – спокойно ответил парень, – не пущу. Хотя… дай угадаю, к пристани? Салат небось привезли? И охота тебе возиться?

Неохота. Вставать затемно. Бежать. Слушать ворчание старухи, перебирать пучки свежего хрупкого салата, который надобно промыть, и тщательно, чтобы ни комочка земляного не осталось. Вода ледяная, и пальцы сведет судорога. А потом надо к рынку нестись. И толкаться, выискивая местечко или отстаивая от других, кому оно тоже надобно… хорошо, если без драки уступят. Орать, срывать голос, расхваливая салат… продавать пучки и надеяться, что товар разойдется раньше, чем увянет…

– Забудь. – Парень поднялся и руку протянул, представляясь: – Войтех.

– Таннис.

Руку он пожал осторожно. И то, пальцы у Войтеха были сильными, а рука не по возрасту крупной.

– Пойдем лучше в парк, – предложил он. – Заработаешь больше.

Ей и хотелось верить, и не хотелось.

– Чтоб мне сквозь землю провалиться! – поклялся Войтех, ударив себя кулаком в грудь. И слово сдержал, хотя позже Таннис узнала, что сквозь землю он проваливался частенько и большей частью по собственному желанию.

Под землей вообще было очень даже интересно.

– Что вы делали в парке? – Кейрен слушал ее рассказ очень внимательно, так, словно ему и вправду было не все равно. А Таннис говорила… она давно уже ни с кем не разговаривала, чтобы вот так, просто и глядя в глаза.

Глава 15

Его свидетельница была близка.

И недосягаема.

Она вернулась живой и осталась, сидела рядом, по другую сторону жаровни, возилась с древними изгвазданными до полной потери вида одеялами, пытаясь просушить их. А Кейрен всерьез опасался, что одеяла эти вспыхнут.

Забавная.

И серьезная. Смотрит на угли, время от времени ворочает их металлической палкой с крюком на конце, разбивает крупные, вытаскивает на поверхность рубины нижних, вздыхает. И от дыхания ее над углями поднимаются серые былинки пепла.

Его свидетельница была задумчива.

Там, наверху, что-то случилось, наверняка важное и, возможно, страшное, изменившее ее. Она ведь уходила веселой, а вернулась…

– Чем занимались? Потрошили чистюль, – ответила Таннис, закрепляя на крюках очередное одеяло. На темной дерюге расплывались темные же пятна, о происхождении которых Кейрен велел себе не задумываться. Из одеяла сыпался мелкий сор и сгорал, не успев коснуться углей. – Кроме Войтеха нас было пятеро. Если со мной считать.

Восемь лет.

В семь Кейрена выслали в школу, и он, привыкший к домашнему уюту, долго не мог приспособиться к новым порядкам. К тому, что вставать приходится на рассвете и что будит не старая нянька скрипом дверей, ворчанием, запахом ментоловой мази для суставов – с возрастом у нее суставы начали болеть всегда, а не только на погоду. К тому, что дортуар – не комната и делить его приходится с дюжиной мальчишек, каждый из которых сильнее Кейрена.

И что в дортуаре топят редко и едва-едва.

Холод царит постоянный, и малые силы уходят всецело на борьбу с ним.

А в классах ничуть не лучше. Форма тонкая, и шерстяная курточка с эмблемой школы ничуть не греет, а чулки из грубой шерсти вызывают зуд. Кейрену не хватает усидчивости. И внимания. Он ерзает, отвлекается и остается в классе, когда остальные уходят.