Марта Квест - Дорис Лессинг

— Да вы прямо молния, — недоверчиво заметила миссис Басс, а Марта рассмеялась и сказала, что да.

Миссис Басс сообщила об этом мистеру Коэну, и мистер Коэн вызвал Марту к себе в кабинет и продиктовал ей один документ — она справилась с этим лучше, чем он ожидал, но гораздо хуже, чем ожидала она сама. После этого ее перевели на выполнение если не высококвалифицированной, то, во всяком случае, и не простой работы: половину служебного времени она помогала Мейзи — подшивала и регистрировала бумаги, а остальное время писала короткие письма под диктовку мистера Коэна и даже — когда миссис Басс была занята — кое-какие несложные документы. Ей почему-то казалось странным, что столь недолгое обучение в Политехническом институте дало ей возможность подняться на ступеньку выше в своей квалификации, как будто мучительный процесс познания не имел никакой связи с осуществлением ее мечты о будущем. Правда, это было только начало, она так это и расценивала, однако… приходилось сознаться, что рвение у нее уже не то. Она чувствовала себя по-настоящему уставшей, что было вполне естественно. С тех пор как Марта приехала в город, ею завладела та же сила, которая заставила ее бежать с фермы. Она ни разу не задумалась над тем, к чему все это может привести, — ей было некогда. Она просыпалась рано и тут же с восторгом вспоминала, что она одна и ничья воля не довлеет над нею — только необходимо более или менее вовремя приходить в контору. Марта заставляла себя с возможно большим вниманием относиться к сухой юридической фразеологии, убеждая себя, что ее работа вовсе не так уж скучна. Когда наступало время завтрака, она ела сэндвичи и, пользуясь тем, что остается в конторе одна, читала. После работы она, как правило, шла в Политехнический институт, куда за ней заезжал Донаван, и они отправлялись на какую-нибудь вечеринку, где без стеснения лакомились земляными орехами и всякими закусками — на даровщинку, как весело, но весьма откровенно заявлял Донаван. Марта редко ложилась спать раньше часа или двух ночи. И на следующее утро, едва проснувшись, уже чувствовала голод… Ох уж эта еда! А какими ничтожными порциями ей приходилось довольствоваться! Как ни странно, но Марта, которая до тринадцати-четырнадцати лет отличалась просто неприличным аппетитом, Марта — это вечно голодное, добродушное существо — так сильно изменилась, что считала себя чуть ли не преступницей, когда ела, а поев, каждый раз давала себе слово, что отныне уже ни к чему не притронется. Зато случалось, она вдруг завернет в какую-нибудь лавочку, даже не зная зачем, накупит пять-шесть плиток шоколада и потихоньку ест их, пока ее не затошнит; тогда, испугавшись, она принимается внушать себе, что надо быть осторожней; ведь этак можно и растолстеть, испортить себе фигуру. Поэтому, когда мать присылала ей посылки с маслом, свежим деревенским сыром и яйцами — такие же Марта получала от нее и в школе, — она отдавала все это миссис Ганн, небрежно заметив, что не выносит запаха продуктов у себя в комнате. И несмотря на это, она полнела, ибо если она почти ничего не ела, то пила немало, как и все вокруг. С того самого вечера, когда она впервые попала на вечеринку, у Марты вошло в обычай, наскоро проглотив несколько сэндвичей, чтобы подкрепиться после работы, пить потом всю ночь и на заре возвращаться домой если не пьяной, то под хмельком. Но так делали все, и если бы кто-нибудь сказал ей: «Ведь ты питаешься одними сэндвичами и закусками да пьешь вино, а спишь всего три часа в сутки», — она ответила бы непонимающим взглядом своих больших темных глаз, ибо Марте ее жизнь представлялась совсем иною — полной чудесной, кипучей деятельности, которая, правда, уже начинала затихать.

Прошло месяца полтора после того, как Марта приехала в город, и вот однажды в контору неожиданно вошел Джосс; на нем был все тот же темный костюм, в котором он появлялся на покрытых красной пылью дорогах станционного поселка или за прилавком лавчонки для кафров; проходя мимо Марты, он остановился и пригласил ее пойти с ним выпить чаю. Вечером он уезжает в Кейптаун, где скоро начинаются занятия в университете. Не слушая возражений смущенной Марты, он сказал, что дядюшка Джаспер, конечно, разрешит ей отлучиться, и прошел в кабинет своего дяди.

— О, да у тебя, оказывается, целый хвост поклонников, а? — без малейшей зависти сказала Мейзи, с улыбкой поглядывая на Марту и подпиливая пилочкой ногти.

— Джосс — мой давнишний друг, — пояснила Марта, вспылив.

Мейзи кивнула:

— Я знаю такие пары, когда муж и жена с детства любили друг друга. — Она приподняла свою белую руку, критически оглядела ее, стряхнула кусочек кожицы с красного блестящего ноготка и добавила: — Конечно, крутить любовь с еврейским юношей — одно, а выйти за него замуж — совсем другое. Это понятно. — Она взглянула на Марту, и в ее больших карих глазах отразилось изумление: что особенного она сказала, почему Марта с такой яростью и презрением смотрит на нее? — Конечно, это не мое дело, — поспешила добавить она с обиженным видом.

В эту минуту вернулся Джосс.

— Все в порядке, — сказал он.

Марта взяла сумочку и вышла вместе с ним. Они направились в «Отель Макграта», где по утрам бывало полным-полно женщин, заходивших сюда перекусить после беготни по городу за покупками. В ресторане играл оркестр; большие двери непрерывно хлопали, и от тока воздуха колыхались листья пальм. Когда Джосс спросил, что она хочет, Марта по привычке заказала пиво. Джосс намеревался пить чай, но передумал и тоже заказал пиво.

— Что с тобой? — глядя ей прямо в глаза, спросил он. — Неужели дядюшка перегружает тебя работой? Ты точно драная кошка.

Обижаться было невозможно: он говорил так заботливо, доброжелательно.

— Твой дядюшка — настоящий ангел, — рассмеявшись, сказала она. — Он самое чудесное существо на свете.

Джосс потягивал пиво и смотрел на нее восхищенным и в то же время скептическим взглядом. Марта понимала, что он не одобряет ее напускной живости — этой неотъемлемой черты городской красотки, — но она не училась этому, живость пришла сама вместе с новым словарем и умением пить целый вечер без неприятных последствий.

— Мне кажется, тебе не мешало бы как следует выспаться, — заметил Джосс.

— Что верно, то верно, — рассмеялась она. — Я ужасно устала. Ты и представить себе не можешь, до чего утомительна жизнь.

И она понесла всякую чушь, а он слушал, время от времени кивая головой; когда же она умолкла, считая, что теперь настал его черед откровенничать, он заметил — как бы в ответ на то, что скрывалось за ее словами:

— Итак, значит, молодые люди хвостом ходят за тобой, да? — Она вспыхнула, поняв, что слишком расхвасталась, а он тем временем продолжал: — Все это очень хорошо, Марта Квест, но… — Он помолчал и раздраженно добавил: — Но меня все это не касается.

А ей хотелось, чтобы касалось, и потому она сказала:

— Я слушаю, продолжай.

— Кто же твой возлюбленный? — напрямик спросил он.

— Еще не завела себе такого, — торопливо ответила она, и это была правда: ну как могла она думать о Донаване, когда рядом с ней сидел Джосс, рассудительный, здравомыслящий, умный и мужественный Джосс.

— Это хорошо, — просто сказал он, не настаивая на дальнейших проявлениях откровенности и ничем не показывая, что этот вопрос волнует его. — Я бы советовал тебе, Марта, быть осторожнее. В конце концов, если тебе так уж хотелось выйти замуж, то ты могла бы и не уезжать с фермы.

— Но я и не собираюсь выходить замуж, — рассмеялась она.

— Вот это правильно, — спокойно сказал он и поглядел на часы. — Мне еще нужно уложиться. Мама сейчас по уши занята: устраивается в новом доме. Мои родители купили участок в модном пригороде, он называется Веллингтон или что-то в этом роде, а пока сняли временное жилье. Знаешь, какая теперь вывеска на нашем магазине? «Торговые ряды Сократа для кафров», — сказал он в заключение и посмотрел на нее, ища на ее лице отражения тех же чувств, какие испытывал сам, а ему было и грустно и смешно. И ей тоже.

— Мне очень жаль, что ты уезжаешь, — вдруг вырвалось у нее, и она протянула ему руку; он взял эту руку, крепко пожал и осторожно положил ей на колени, как бы желая показать, что с такой рукой надо обращаться более бережно. — Когда же ты вернешься? Ты будешь работать вместе с дядюшками после того, как кончишь университет? И ты долго пробудешь в отсутствии?

Вопрос следовал за вопросом: ей не хотелось с ним расставаться.

— Дядюшки очень хотят, чтобы я работал с ними, ну а я хочу уехать за границу.

— Ах да, — прошептала она с такой завистью, что он заглянул ей в глаза и мягко сказал:

— Не надо так — настанет и твой черед.

Слезы вдруг застлали ей глаза: в эту минуту ей казалось, что Джосс — единственный человек, который всегда понимал и понимает ее, с которым она может вести себя, как ей вздумается, — может даже послать его к черту, добавил сидевший в ней бесенок.