Ревнивая лампа Аладдина - Шахразада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Будур остановилась в двух шагах от разодетого Магрибинца. Из-под прозрачной пелены накидки сверкнули ее глаза.
– Как ты красив, о муж мой! – насмешливо проговорила Будур. – Сафия, поправь моему жениху кафтан… И куда делась твоя сабля, о мой жених?
– Я сам поправлю свою одежду, о свет моих очей, – проговорил Инсар, удивляясь той холодной насмешке, что была слышна в голосе невесты. – И поверь, чтобы защитить тебя, сабля мне не нужна. Древние знания и привилегии сыновей магрибской земли лучше любого оружия защищают их возлюбленных!
– Ц-ц-ц… – поцокала языком царевна. – Не надо громких слов… Особенно сейчас.
Тяжело печатая шаг в зал вошла личная стража халифа… Свет множества свечей и факелов играл на зловеще блестящих пиках, отражался на кирасах и щитах, поблескивал на изгибах парадных церемониальных одежд. Вслед за стражниками в зал вошел и халиф. Не взглянув в сторону новобрачных, он тяжело поднялся на возвышение и повернулся лицом к гостям.
– Возлюбленные дети мои! В этот торжественный вечер мы в этом церемониальном зале приветствуем пару, которую Аллах соединяет в вечном союзе. Мы называем мужем нашей дочери этого человека, сына магрибской земли, Инсара Магрибинца. И да будет так! Да возрадуется народ наш вместе с нами, как радуемся мы сами тому, что вручили судьбу нашей дочери человеку достойному и уважаемому.
Будур ахнула. Нет, не такого торжества она ожидала, не такой свадьбы. Виделись ей многодневные приготовления, вереницы заморских гостей, что прибывали бы к порогу дворца многие десятки дней. Бесчисленные дары, драгоценности, притирания и благовония. Слуги и повара, сбившиеся с ног в желании украсить стол немыслимыми яствами… А тут… Сухой тон отца, у которого хватило сил лишь на то, чтобы произнести церемониальную фразу. Жених, который стоит, сосредоточенно глядя перед собой. И нет в его взгляде ни нежности, ни любви, ни хотя бы вожделения… Стражники, разодетые, как для военного парада… Кучка царедворцев…. И все.
От злости Будур готова была расплакаться. Вдруг она поняла, что теперь полностью принадлежит этому суровому, жесткому человеку. Более она не избалованное дитя, а жена… Нелюбимая, нежеланная… Как будто ее навязали Магрибинцу, непонятно как здесь оказавшемуся.
«Ну ничего, – подумала Будур, глотая слезы. – Да пусть у меня будет даже десять мужей, я все равно буду такой же, как прежде. Нет ни у кого такой силы, чтобы заставить меня жить не так, как я жила раньше. И пусть этот Инсар страстен и силен, как никто из мужчин, виденных мною прежде, он не станет моим последним мужчиной!»
Меж там халиф продолжал:
– Отдаю тебе, Инсар Магрибинец, свою дочь с приданым, причитающимся ей по праву рождения. Отныне ты должен неустанно заботиться о ее благе, спокойствии и достатке так, как делал это я. Теперь вы муж и жена! И да будет так!
Халиф опустился на подушки. Взревели трубы, возвещая рождение новой семьи, распахнулись двери, что вели из церемониального зала в пиршественный. И немногочисленные гости потянулись к богато накрытым столам, испытывая тягостное чувство неловкости из-за полного непонимания всего происходящего.
– Возьми меня за руку, муж мой… Ведь мы пойдем по этой ковровой дорожке, а ее постелили в этих покоях всего второй раз.
– А первый был когда?
– В тот день, когда мой отец брал в жены Зухру, дочь принца Кемаля и принцессы Ситт Будур, мою мать…
Магрибинец кивнул и послушно повел невесту к помосту в пиршественном зале. Последним церемониальный зал покинул халиф Хазим Великий. Он шаркал вычурно украшенными башмаками и вздыхал, словно пришел не на свадьбу собственной любимой дочери, а на похороны самой старой из древних старух своего обширного царства.
Макама двадцать первая
Сон объял все вокруг. В этом полубреду здраво мыслить могли лишь двое. И ни один из них не принадлежал к роду человеческому. Джинния почти выбилась из сил. Одно дело – погрузить в тяжелую дрему дом Аладдина вместе с домочадцами. Совсем же другое – усыпить огромный, не спящий, кажется, никогда город. Усмирить суету, заставить замолчать спорщиков, примирить вечно ссорящихся из-за какой-то мелочи соседок… А джинния очень давно не упражнялась в колдовстве. И вот, в тот самый миг, когда ей казалось, что она уже ни на что не способна, Хусни вдруг почувствовала необыкновенный прилив сил. Обрадовавшись вовремя подоспевшей помощи, джинния задала вопрос:
– Кто ты, мой нежданный помощник?
Несколько мгновений мир молчал. Хусни уже решила, что никакой помощи и не было, а просто пришло второе дыхание… И тут раздался ответ:
– Ты не узнала меня, малышка Хусни?
– Кто ты? – и тут джинния узнала говорившего, его мягкий вкрадчивый голос. Вспомнились ей и необыкновенные глаза этого человека. Глаза, которые всегда смотрели на нее с нежностью и заботой.
– Алим… Алим-забияка…
– Умница. Но только теперь я неспящий Алим. Наш друг, да возьмет его жизнь себе без остатка Иблис Проклятый, изменил и мою судьбу.
– О Аллах! Алим…
– Не призывай Аллаха, глупышка. Не он сейчас помогает таким, как ты и я.
– Наверное, ты прав. Но что сделал этот страшный человек с тобой?
– Поговорим об этом чуть позже, девочка. Я увидел, что ты делаешь с этим городом… и немножко помог тебе.
– И твоя помощь оказалась очень нужной… Как, впрочем, и всегда. Ты первым приходил мне на помощь, ты защищал меня от гнева отца, подсказывал мне слова заклинаний, если я их забывала…
– Ты забыла кое-что еще… Например, что я был шафером на твоей свадьбе с тем человеком, который отдал тебя в лапы Иблиса Проклятого. И я был тем, кто не смог защитить тебя в те долгие мгновения, когда моя помощь была нужнее всего.
– Не казнись, друг мой. Сейчас ты помог мне… Ты не забыл малышку Хусни! Я вряд ли могла рассчитывать на большее.
– Так значит, ты не держишь на меня зла?
– О Аллах, конечно не держу! Я рада тому, что ты сейчас рядом… Даже если ты очень далеко…
– Я сейчас действительно рядом. Теперь я – живая игрушка нашего черного друга, Инсара. Я его главный советчик, его разум, его предчувствия и его главный враг. Ибо он, словно женщина, всегда выслушивает меня и… поступает наоборот.
– Да, это на него похоже…
– Скажи мне, Хусни, ты по-прежнему любишь его?
Хусни рассмеялась.
– Алим, ну как я могу любить того, кто попытался отдать мою душу врагу всего человеческого? Как я могу любить предателя? Скорее, – задумчиво добавила Хусни, – я ему благодарна…
– Благодарна?
– Конечно. Разве я не обрела новых умений? Разве не могу теперь подобно ветру или мысли перемещаться по миру? Разве не дано мне совершать чудеса? Разве не могу я творить добро? И разве не могу я сейчас говорить с тобой, даже если нас разделяют моря и пустыни?
