База Судного Дня - Василий Анатольевич Криптонов

Тут у меня закружилась голова. Я присел на край койки, поболтал остатки вискаря в бутылке. Огляделся. Дивное состояние, даже не вижу ничего. Тьма окружает… Голова закружилась. Постой, постой, Николас, куда ты? Где ты? Кто ты?..

Перед тем как абсолютно вырубиться, я успел сделать то единственное, что считал разумным: снял штаны. Я ведь не животное какое, ей богу!

***

Я сожрал все таблетки, что были у мелкого. Вероника сбегала в туалет и принесла мне стакан воды.

– Ну, работает? – волновалась она. – Сколько времени осталось?

– Вот бы кто-то не отобрал у меня смарт, я бы сказал, сколько, – пробухтел мелкий.

– Ты вообще молчи! После всего, что устроил… А зачем ты, кстати, таскаешь с собой «Виагру»? – нахмурилась на него Вероника.

– Чтобы в случае чего – спасти мир!

Я сидел на ящике, прислушиваясь к ощущениям. Пока ощущения были так себе. И я сказал мелкому:

– Твой смартфон у меня в спальне. Можешь сходить и забрать.

Он не двинулся с места, только посмотрел на Веронику.

– Можешь выйти из угла, – разрешила та.

Я покачал головой, но слов, чтобы это прокомментировать, не нашел. Джеронимо выскочил из кладовки. Не было его долго. Достаточно долго, чтобы я успел ощутить в штанах доброкачественные шевеления. От сердца отлегло. Всё работает. Теперь я вновь с аппетитом смотрел на Веронику, но она избегала моего взгляда. Смотрела то в одну стену, то в другую, словно видела там что-то интересное.

Наконец, вернулся мелкий.

– И где ты был так долго? – накинулась на него Вероника, истомившись неловким молчанием.

– Искал смарт.

– Он на подушке лежал!

– Да? Ну, видимо, соскользнул. Пятнадцать минут осталось. Сколько времени у тебя обычно занимает прелюдия?

Я ворвался в Комнату Сексуального Уединения, ощущая в штанах столь великую силу, что ее, казалось, невозможно было контролировать. Душа пела. Из зеркала, из-под надписи «Perfeccion» на меня смотрел горящими глазами тот самый совершенный альфа-самец, которого я привык видеть.

– Рядовой Рамирез к стрельбе готов! – весело гаркнул я зеркалу. – Есть начать передергивать затвор!

Так, за пять минут до протокола зачистки, я спас, судя по ощущениям, целый мир. Тяжело дыша, привалился к зеркалу, поверхность которого запотела. Болели натруженные руки, перед глазами прыгали разноцветные круги.

– Рядовой Рамирез стрельбу окончил, – шепнул я и подмигнул почти не видному отражению.

Вероника и мелкий ждали меня снаружи.

– Ну? – спросила Вероника, машинально отстраняясь. – Получилось?

– Не то слово, – улыбнулся я. – А теперь… Теперь мне надо немного отдохнуть.

– У меня есть успокоительные и снотворные таблетки, – предложил мелкий.

От Вероники он схлопотал подзатыльник, а я лишь устало махнул рукой и направился в лабораторию. Мне нужно было немного успокоиться, прежде чем завалиться в постель. К тому же я давно хотел побеседовать со своим наследником.

Я удобно устроился в кресле, ввел команды в компьютер и повернулся, ожидая явления. Обычно лучи, рисующие изображение в воздухе, появлялись мгновенно. Сейчас же возникла задержка в пару секунд. Я не акцентировал на этом внимание, слишком уж противоречивые ощущения наполняли мое тело. Одна моя часть хотела спать, другая – нижняя – хотела осуществлять более активные действия. Причем, так отчаянно хотела, что я опасался – не разорвет ли там какой жизненно важный сосуд.

– Ну наконец-то, – поприветствовал я соткавшегося из лучей света своего двойника. – Мне о стольком нужно с тобой поговорить.

Что-то было крепко не так. Во-первых, он сидел. Почему он сидел на световой копии моего кресла? Раньше, когда я вызывал голограмму, Рамирез всегда стоял. И, говоря «раньше», я имею в виду бесчисленные разы, вереница которого уходит в глубь столетий. Теперь же он сидел и прятал лицо в ладонях, будто плакал.

Сердце у меня нехорошо кольнуло. Как и прежде, двойник выражал более явно лишь то, что на самом деле хранилось у меня внутри. Неужели в глубине души я вот так же скорчился в полнейшем отчаянии?!

– Рамирез? – позвал я. – Ты в порядке?

– В порядке? – усмехнулся он после небольшой паузы. – Как я могу быть в порядке, Марселино? Всё – тлен. Тлен и разрушение. Моя жизнь – лишь крохотная песчинка в бескрайней пустыне Вселенной.

Я молчал, не находя слов от изумления. С каких это пор мой двойник – я! – изъясняется таким образом? Может, еще стихи читать начнет?

Постепенно я замечал всё больше странностей. Как будто и мускулатуры у него поубавилось, и голос звучал непривычно.

– Жизнь глумлива и несправедлива, – продолжал он вещать. – Я – само совершенство, я – альфа-самец, лучший из живущих на Земле людей. Но даже я не сумею добиться от Вероники взаимности. Она всегда будет выбирать другого, потому что я в глубине души – ничтожество. Женщины чувствуют эту слабину. Они как сверхчувствительные радары, их не обмануть.

Грусть из его голоса просочилась мне в голову. Я вспомнил, как Вероника была рядом со мной в минуту позорной слабости, и едва не застонал. Конечно! Разве теперь она воспримет меня, как мужчину?

Воспримет! Надо просто ей показать, на что я реально способен!

– Подумываю реинкарнироваться, – сообщил я двойнику. – Это тело переполнено всякими медикаментами, к тому же устало.

– Нет! – вскинул голову двойник. – Не смей! Я никогда не прощу тебя за то, что ты вызвал меня из небытия сейчас. Зачем ты отъял меня от блаженной тьмы, что окутала весь мир? Чем я заслужил созерцание этого невыносимого света? И заслужил ли этот свет созерцать меня, совершенного и великолепного, несравненного и неподражаемого?

Сердце мое колотилось тяжело и гулко – не то от «Виагры», не то от нехорошего предчувствия. На меня смотрела светокопия моего будущего клона. Смотрела черными глазами, которые выглядели знакомо. А вот остальные черты лица как будто бы плыли. Я видел себя и… не видел себя. Овал лица неуловимо изменился, форма черепа… И волосы! Как я мог не заметить? Волосы у копии почему-то отросли.

– Вероника меня не любит! – прохныкал двойник. – Джеронимо злой. И ты тоже злой! Ты убил роботов, которые меня любили. А ведь я говорил, я предупреждал, что не надо! Но ты не послушался. Несмотря на мою выдающуюся красоту и разящие наповал маскулинные флюиды, ты решил меня проигнорить. Ты отобрал у меня Веронику, и ради чего, скажи? Чтобы поболтать у нее перед носом своей вялой отварной сосиской, разглядывая порнографические картинки моего любимого друга Джеронимо (ненавижу этого мерзкого манипулятора, убил бы его голыми руками!)? И ладно бы это сделал ты. Но это сделал я! Я всем и всегда причиняю боль. Я не достоин существовать. Совершенное человеческое существо, обреченное на горечь одиночества! Если бы я только знал, я бы еще тогда, давным-давно, солгал Ремедиос, что тоже люблю ее, и скрасил бы ее последние годы жизни, вместо того чтобы сидеть тут, на этой дурацкой базе, без толку тягая штангу и расстреливая бесконечные обоймы в нелепые мишени. Думаешь, я забыл, как ты избил меня своим страшным «Дезерт иглом»? Подлец! Если ты поступаешь так с самим собой, то в тебе нет ни малейшей порядочности!

У меня потемнело в глазах. Я затряс головой, разгоняя мрак, тяжело задышал. Подкатила тошнота, но волевым усилием я смирил ее. Откашлялся и спросил существо, скрючившееся в кресле напротив меня:

– Что ты такое?

Он встал. Расстегнул голографический ремень, снял голографические штаны и, оставшись в голографических трусах, произнес:

– Я – Марселиколас Римериверос! Идеальный солдат и совершенный мужчина с комплексом неполноценности и раздвоением личности.

Глава 34

Лопата стукнула в деревянную крышку гроба. Я улыбнулся. Близок миг моего освобождения, моего триумфа. Осталось лишь очистить крышку, убрать землю и вызволить моего единственного настоящего друга. Я уже слышал его голос снизу: «Давай, Николас! Смелее! Быстрее! Ты же хочешь!»

Но завершить дело мне не дали. Откуда-то извне донесся другой голос. Вроде знакомый, но полнящийся новыми