Смута. Том 1 - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очень интересно, – холодно изрекла Ирина Ивановна. – Только камеры у вас, товарищ старый сыщик, будут заполнены случайными людьми, куда уголовников-то сажать станете?
– Камер, голубушка, у нас на всех хватит, – усмехнулся Войковский. – А не хватит камер – так пуля найдётся. Церемониться с убийцами, бандитами, мародёрами мы не станем. Достаточно мы с ними возились.
– То есть женщин вы не отпустите. – Ирина Ивановна внимательно разглядывала собственные ногти.
– Я же сказал, голубушка, – явите мне подробный рапорт о случившемся, – раздражённо бросил сыщик. – С точным указанием места происшествия, номера ордера, именами, фамилиями и должностями сотрудников. Будем разбираться. Окажется, что виновны, – накажем. И с задержанными разберёмся. Посидят пока в камере, ничего, не помрут.
– Сотрудники ваши мне и взятку всучить пытались! – продолжал возмущаться комиссар. – Мне! Начальнику батальона!..
– Несознательные элементы ещё встречаются, – невозмутимо заявил Войковский. – Что они вам «всучивали»-то?
– Часы! Часы золотые! Вот!
– Хм, ну да, часы. Хорошие. У меня таких нет, жалованье царское не позволяло завести. Сдайте тогда в Гохран, под расписку.
– И сдам! – буркнул Жадов. – Я не городовой с рынка, подношения не беру! А в рапорте, будьте уверены, всё отражу!
– А товарищу Благоеву я лично представлю, – сладким голосом сказала Ирина Ивановна.
– С товарищем Благоевым я уж как-нибудь сам разберусь, – не менее сладко отозвался сыщик. – Как-никак с самим товарищем Ульяновым мы на короткой ноге… ещё когда он Стариком звался и по частным квартирам марксистские кружки собирал.
– По знакомству, значит, ну-ну. – Жадов не собирался уступать.
– Как вам будет угодно, милостивый государь. А теперь, если у вас нет ничего больше важного, позвольте мне мой чай допить. Холодно, а в моём возрасте простуды противопоказаны.
– Что ж это творится-то, Ирина Ивановна? – Жадов слушал треск пишущей машинки.
Товарищ Шульц закончила печатать документ, сунула комиссару:
– Подпишите. Показания ваших бойцов я уже присовокупила. Идёмте к Благоеву. Так это оставлять нельзя.
– Так что ж происходит, а? – словно не услышал её комиссар. – Так все красиво говорили… так правильно… а по сути получается, что хватаем невинных, сажаем…
– Хорошо, что пока что просто сажаем, – пробормотала Ирина Ивановна. И добавила, уже громче: – Частично это верно, что накипь всякая полезла, чует поживу… Буржуев же и впрямь надо работать заставить!
– Работать – это да, – согласился Жадов. – Только, опять же, каких буржуев? Ехал тут давеча, видел – трое стариков в генеральских шинелях дрова разгружали. И такие старики, древние. Ну какой с них прок? Три полена несут, едва не падая. Зачем их выгонять? Другую работу не найти было?
Ирина Ивановна пожала плечами.
– Вы, товарищ Михаил, никак классового врага жалеть начали?
– Не начал, – угрюмо возразил тот. – Классовый враг – это заводчик, фабрикант, который из нас, рабочих, все соки выжимал. А немощный старик, хоть и с погонами генеральскими, – ну какой из него враг?
– Ничего, немного поработать им полезно будет, – возразила Ирина Ивановна. – Поменьше сомнений, товарищ Михаил, чем быстрее новую жизнь наладим – тем быстрее и стариков отпустим на все четыре стороны.
– Угу… наладим… – Жадов пытался бодриться. – Эх, товарищ Ирина, не моё вот это вот всё, – он повёл рукой вокруг. – Вот на стачке, на маёвке, на митинге – это я могу. Товарищам текущий момент объяснить, про борьбу нашу, про новую жизнь – тоже. Порядок поддерживать, бойцами командовать – завсегда. А вот женщин в кутузку волочить только за то, что они «бывшие»… Господу не укажешь, где, как и кем родился. Они не виноваты…
– Человек не выбирает, где родился, но выбирает, кем ему сделаться, – жёстко заметила Ирина Ивановна. – Я тоже, если присмотреться, формально «из бывших». Но я тут, помогаю, как могу, – спасибо одному товарищу комиссару, – она улыбнулась, уже мягче, стараясь сгладить, потому что Жадов заметно ссутулился, низко опуская голову. – Сейчас всем и каждому надо сделать выбор – с кем ты и за кого ты. Особенно если война случится.
– Случится, случится… – буркнул Жадов. – Не дадут буржуи нам мирно работать, ни за что не дадут. Царю бывшему подмогу пришлют… бывшие-то там, на юге, и впрямь подняться могут… те же казаки…
– Товарищ Свердлов тут выступал, ратовал за жёсткое отношение к казацкому сословию, – заметила Ирина Ивановна.
– Товарища Свердлова я понимаю. Сам ихних нагаек отведал, да так, что до конца жизни помнить буду. Понимаю, но не согласен. Казаки – народ храбрый, упрямый, драться, если что, до конца станут. Их на нашу сторону привлечь надо, а не «директивами о расказачивании» пугать.
– Всё-то мы с вами, товарищ Михаил, о высоких материях, – усмехнулась Ирина Ивановна. – А дела сами себя не сделают, бумаги себя не напишут. Торговое соглашение с Германией вот срочно готовим…
– Ага, мы им – хлеб за бесценок, скот, птицу, вообще продукты; а они нам что?.. Ещё и «право базирования военных судов» им даём!
– Германия – наш союзник, – наставительно сказала Ирина Ивановна. – Мы таким образом вносим раскол в ряды буржуазных держав, не даём сформировать единый фронт против молодой республики…
– Ира! – не выдержал вдруг Жадов. – Ну что же вы со мной так – словно на собрании! Я же к вам… я же вас… – Он покраснел, но всё-таки решился: – Любы вы мне, вот! Люблю вас, честное слово, с первого взгляда влюбился, как в романах, на самом деле!
Ирина Ивановна вздохнула. Встала из-за стола, подошла к Жадову, коснулась ладонью локтя и тотчас же убрала руку, словно боясь придать комиссару смелости.
– Товарищ Михаил… Миша. Не думайте, что я слепая, что ничего не вижу, не замечаю и так далее. Или что вас специально мучаю. Какой женщине ж не приятно, что её любят?
– Но вы меня нет, – хрипло выдавил Михаил. – Не продолжайте, я уже всё понял. Недостаточно хорош, да?
– Нет, – решительно сказала Ирина Ивановна. – Вы – мой друг. Близкий и хороший друг, которым я очень дорожу. Просто… не могу сейчас дать вам то, что вы хотели бы. Это обман вышел бы – может, другая и притворилась бы, а я не могу. Не такая. Погодите! – Плечи Жадова совсем упали, он сделался словно большая ворона, нахохлившаяся под проливным дождём. – Я говорю, как
