Ад уже здесь - Сурен Цормудян

Людоед вдруг остановился и присел на корточки, разглядывая снег.

— Чего там? — тихо спросил Васнецов, присев рядом.

— Следы. Свежие достаточно. Видишь? — Крест указал не вереницу отпечатков гусеничных траков.

— Ну. И что это?

— Отпечаток характерный. Это след гусениц танка Т-64.

— И что это значит? — Николай пожал плечами.

— Те машины, БАТ-2, сделаны на базе удлиненного танкового шасси. И за основу взята ходовая часть именно шестьдесят четверки. Смекаешь?

— А вдруг это танк? По следу ведь не понять, БАТ это или Т-64.

— Не понять. — Илья утвердительно кивнул, — Но это пока единственная зацепка. Да и шестьдесят четверки достаточно редкие машины в отличие от Т-72 и всяких БМП, БМД и МТЛБ. Так что шансы велики.

— Надеюсь что ты прав.

— Ладно, блаженный, двинули дальше.

— Крест, может, хватит уже меня так называть? — поморщился Николай.

— Да-да, больше не буду, блаженный. Пошли.

Они осторожно двинулись дальше, поглядывая на овраг справа, и следы слева. Метров через сто Людоед резко развернулся и прижал указательный палец к губам. Затем присел и осторожно двинулся к обломку стены обвалившегося здания. Васнецов так же осторожно подкрался к нему.

— Тише, блаженный. Там бараны. — Зашептал Крест.

— Какие бараны? Удивился Николай.

— Двуногие.

Всего в полусотне шагов от них стоял уже знакомый БТР-152, выкрашенный в белый цвет. На борту большими черными буквами было написано — «Умрите свиньи!». Двери бронемашины украшали черные черепа. На крыше кабины сидело два человека и по крохотным огонькам, то и дело становящимся ярче, было понятно, что эти двое курят. Красные угольки папирос озаряли тусклым светом лица вокруг рта, и можно было понять, что сидят на кабине два бородатых черновика.

— …черт его знает, — усталым хриплым голосом договорил начатую фразу один из черновиков.

— Ну да. И чего нам ночью ловить тут? А ну, как и нас перебьют как Живодера команду? — Проворчал второй.

— Его грохнули средь бела дня, между прочим. Ночью наоборот безопаснее. Для нас во всяком случае. Эти же трухают ночью выходить.

— Ну не скажи. Помнишь, с месяц назад бойню на проспекте Космонавтов? Ночью ведь было.

— Да. Только что от них осталось? Ладно. Подежурим ночь да спать днем будем. А остальные в зачистку пойдут, свиней этих искать.

— А я тоже в зачистку хотел пойти. Пострелять кого-нибудь.

— Ну, иди, ежели отдыхать не хочешь. Кто тебя держит-то? Мне лично все эти замесы уже комом в горле стоят. Надоело.

— Да я бы пошел. Но говорят, что именно нам завтра в Ганину яму двигать.

— Зачем?

— А ты не слышал? Гонцы оттуда не пришли в условленное время. Еще вчерась утром должны были быть. А нету. Если завтра не появятся, то на разведку попрем.

— Да что у них там случится, могло? Место тихое. Спокойное. В запое, наверное, уроды.

— Ну, вот и узнаем. Если нас пошлют.

— Пошлют и ладно. Я не против. В дороге покемарю. Хоть какое-то разнообразие. А то лет десять уже из города никуда не выходил. Да и вообще. Я бы там и остался жить, в яме-то.

— Нафига? У нас же тут нормально на станции. Просторно. Уютно.

— А там тихо и спокойно. И леса кругом. Зверя стрелять, далеко ходить не надо…

Внезапная вспышка взлетевшей осветительной ракеты озарила призрачный мир разрушенного Екатеринбурга.

— Черт, кто это сделал? — пробормотал один из черновиков.

Где-то совсем рядом, всего в паре сотен метров, раздались выстрелы.

Людоед подтолкнул Николая в плечо, призывая его спуститься по склону в провал метрополитена, и сам последовал за ним. Позади послышалось надрывное нытье стартера, который с большим трудом все-таки завел двигатель бронемашины.

Оказавшись внизу, Людоед стал торопливо осматривать обломки здания, которое тут обрушилось увлекаемое оседающим в метро грунтом. Достаточно скоро он обнаружил лаз, образованный массивными бетонными плитами и пластами грунта. Лаз уходил вниз под небольшим углом и был достаточно узким. Чтобы двигаться по нему, пришлось снять вещмешки с боеприпасами и автоматы с плеч, таща их за собой.

— Куда мы вообще ползем? — недовольным голосом тихо пробормотал Николай.

— В метро конечно, — ответил Крест, продолжая движение.

— А вдруг там тупик дальше?

— Мы ведь не знаем наверняка. Правильно? Что тебе вообще не нравится?

— Узкое и замкнутое пространство. Вот что. — Васнецов продолжал выражать в тоне недовольство.

— А вентиляционную трубу в Аркаиме помнишь? — хмыкнул Илья.

— Конечно, помню. Потому и не нравится.

— Кончай ныть. — Отрезал Людоед. — За каким чертом ты тогда пошел ночью непонятно куда?

— Да ладно. Мне что и сказать ничего нельзя?

— Ты уже сказал. Я тебе ответил. Не отвлекайся.

Тупиком оказался обломок бетонной плиты, который они смогли опрокинуть, и впереди развернулась черная бездна. Крест посветил фонарем. Метротоннель был тут обрушен частично. Из-под основного завала торчал вагон электрички, раздавленной огромной массой. Дальше свод был осыпавшийся, накрыв пол и рельсы слоем обломков разных размеров, пылью и грунтом. Сверху свисали обломки труб, кабелей и проросшие корни деревьев. Крест присел на обломок плиты и оперся спиной на сдавленный вагон.

— Привал, — вздохнул он.

Николай присел рядом, стягивая с лица марлевую повязку и заводя с глаз на шапку прибор ночного видения.

— Знаешь, Илья, — пробормотал он, — Если бы там, в Московском метро на мне не было респиратора и ПНВ, то отец узнал бы меня. Он бы узнал меня… — Васнецов выронил предметы из рук и сильно прижал к лицу свои ладони. Он старался сдержать слезы и напрягся изо всех сил. Но вырвался стон, и слезы потекли как вода из взорванной плотины. — Господи, Людоед, как больно, — вскрикнул он. — Как же больно… Отец… Мама… Дядя Володя… Подружка Славика… Рана… Та семья в джипе… Сынишка Ветра… Вандалы которых я убивал… Дочка китайца этого… Как же жалко всех! Почему ты говорил, что мы ненавидим людей? Мне ведь жаль их! Мне их жаль, Крест!

— А знаешь почему? Сказать тебе, почему тебе их жаль? Знаешь, почему ты только и делаешь, что жалеешь их?

— Почему? — всхлипнул Николай.

— Да потому что для тебя они обречены. Они уже все мертвы. И мертвые и еще живые. Для тебя. Ты не одержим мыслью об их спасении. Ты все время сомневаешься. Ты думаешь иногда, что может быть ХАРП это выход. А к жизни относишься только как к боли. И жалость эта к людям, лишь блеклая тень твоей жалости к самому себе. Это твоя слабость и твой эгоизм. Ты мазохист и потому истязаешь себя, провоцируя боль. Разве можно сказать после этого, что ты любишь людей?

На Васнецова эти слова подействовали несколько отрезвляюще, и он на удивление резко перестал плакать.

— Но это ведь не так…

— Тогда утри сопли, если это не так.

Васнецов вздохнул, ловя воздух дрожащими губами.

— Хотя может ты и прав, — тихо сказал он. — Знаешь, я всегда любил одиночество. Но сейчас мне так одиноко, что страшно.

— А ты не был никогда одинок. Это все мнимое. Ты жил в относительном уюте среди своих. Не был ты одинок.

— А ты? — он взглянул на Людоеда.

— Я? Знаешь, блаженный, одиночество, это когда умирает душа. Свою душу я сам убил. Даже не тогда, когда пустил ракеты и понял, скольких жизней это стоило. А когда взмахнул своим мечом. — Крест достал сигарету и закурил, пряча огонек в рукаве шинели.

— А как же Нордика?

— Нордика? — Людоед улыбнулся, покачав головой, — Она святая. Она надежный друг. Она хороший боец. Она умна. Конечно, я к ней не равнодушен. Она мне как сестра. Но это ведь не то, что надо ей.

— Любовь? — Николай тоже покачал головой, — Что это такое?

Крест вздохнул.

— Любовь, это когда ты не променял бы возможность держать в свое руке ее ладонь даже на тысячи ночей с роскошными блудницами.

— Но Нордика ведь ждет тебя. И будет ждать. Ты не хочешь иметь детей? Ты ведь говорил, что они должны рождаться…

— Я женат на радиации, — тихо засмеялся Крест, — в таких браках дети не рождаются. Все, хватит трепаться. Пошли. — Он раздавил окурок ботинком и поднялся.

— Мы идем дальше?

— Разумеется.

Двигались они осторожно. Сверху свисали фрагменты отделки тоннеля, куски породы и грунта. Причудливые изгибы и паутины корней деревьев, пугающих поначалу своей кажущейся противоестественностью. Под ногами хрустели мелкие обломки, некоторые из которых лязгали о рельсы путей. Сделав еще около сотни шагов, до их слуха донесся какой-то вой. Путникам пришлось насторожиться и продолжать движение в готовности к любой неожиданности. Монотонные завывания усилились, и воображение уже начало свою любимую игру в невиданных и смертельно опасных монстров. Но разгадка оказалась насколько неожиданной, настолько и простой. Из свода тоннеля, где произошло большое обрушение грунта, торчала большая, ржавая местами до дыр, водопроводная труба. Другой конец ее, видимо выходил на поверхность и малейший порыв ветра заставлял ее издавать жуткий вой.