Стременчик - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но бедность была не страшна ему, потому что для него не много было нужно, а радовался тому, что брата вытащит из грязи.
Этой счастливой переменой он хвалился Фрончковой, которая, как женщина, не такая легковерная, только усмехалась и качала головой. Она не верила в исправление повесы и пьяницы.
Именно, когда уже назначенный магистром Грегор из Санока для возвращённого брата надеялся найти место в военном дворе воеводы Сандомирского, однажды из постоялого двора, где тот находился, дали ему знать, что раненый, пьяный, ограбленный Збилут лежал в кровавых тряпках, нуждаясь больше в лекаре, чем в службе. Грегор поспешил к нему.
Побитый Збилут, который имел время протрезвиться, не признавался в том, что его во время игры ограбили и побили, но придумал сказку, как на него ночью напали негодяи.
Он поклялся, что совсем был не пьян, и что стал жертвой разбойников. Оказалось, что и купленный конь исчез, потому что его взяли торговцы лошадьми, и доспехов не было, и одежды не нашлось. Словом, весь этот поход, на который Грегор отдал в поте лица собранные деньги, пропал. Поверить неловкой лжи Збилута было невозможно. Брат ещё колебался, говоря себе, что зависимый и испорченный человек не сразу может исправиться, хотел его спасти, но через несколько дней он нашёл залепленного пластырями бездельника до бесчувствия пьяным.
Ужас и отвращение, несмотря на жалость, возмущение, его охватили. Он поднял руки, закрыл глаза и позвал хозяина:
– Делай с ним что хочешь, я больше не хочу о нём знать!
Не спасу его, а себя погублю…
Но это было легче сказать, чем исполнить.
Протрезвевший, вылечившийся Збилут начал с того, что продал и пропил остальные вещи, потом встал около замка на часах и ждал брата.
С обычной логикой подобных ему людей он громко кричал:
– Что он думает? Что я тут буду с голода умирать, когда он у короля ест и пьёт? Брат я, или не брат! Должен меня так содержать, как надлежит. Я свои права знаю и не позволю…
Грегор, осведомлённый об этом нападении, которое на него готовилось, с христианским смирением нёс этот крест Господа. Пока имел надежду спасти человека, готов был на всякие жертвы, отчаявшись в этом, он решил уже ничего не делать, а унижение стойко вынести.
Счастливый случай избавил его от того, с чем бы неминуемо столкнулся, если бы королева в тайном посольстве не приказала ему ехать в Венгрию к императрице Барбаре.
Когда Збигнев Олесницкий должен был улаживать внутренние дела государства, споры со Свидригайллой, крестоносцами, гуситскими авантюристами, королева тем временем, отчасти без его ведома, либо вовсе его не ставя в известность, предвидела осложнения в Венгрии и Чехии, по-женски готовясь ими воспользоваться.
Она не имела даже отвращения к гуситам, которых Збышек оттолкнул как еретиков. Она готовила в их рядах партию, которая могла бы посадить на трон маленького Казимира.
Также с помощью императрицы Барбары, что едва ли похоже на правду, она надеялась уже обеспечить Владиславу венгерскую корону.
Император Сигизмунд болел, Барбара с хладнокровием и коварством очень испорченной женщины плела заговор с королевой Сонькой, обнадёжив её, что выйдет замуж за Владислава и сделает его королём Венгрии.
Это предприятие было тогда еще едва робко начато, никто об этих мечтах королевы-матери знать не мог, кроме императрицы Барбары; тем временем, однако, усердно старались заполучить влиятельных людей в Венгрии и Чехии.
Королеве Соньке было не достаточно для Владислава польской короны и вероятного великорядства в Литве для Казимира, её опьяняла та странная мысль, что её сыновья будут царствовать над Польшей, Венгрией и Чехией.
Ей пришла чудовищная мысль – пожертвовать сына пятидесятилетней императрице Барбаре, жизнь которой, своевольная и бесстыдная, ни для кого тайной не была. Все трудности этого гигантского и дерзкого плана не отталкивали королеву Соньку.
Она знала, что доверить это никому не могла, потому что никто бы не потакал этой дикой и отвратительной мысли, однако Соньке казалось, что должна была работать для обеспечения сыну великого могущества, и в тишине не переставала интриговать в Венгрии и Чехии.
Её предприятие покрывала самая строгая тайна, а Грегор из Санока, осуждения которого королева боялась, так же мало знал о том, как и другие, потому что ему ничего не говорили.
Сонька, зная, что он был верен ей и королю, был умным и ловким, пользовалась им только как инструментом, когда нужно было отвезти письмо или предназначенные для Венгрии и Чехии деньги.
Чрезвычайно деятельная, королева умела молчать, а сыновей так приготавливала к слепому послушанию ей, что ни малейшего сопротивления с их стороны ожидать не могла.
Её власть над детьми была безграничной. Король Владислав, хоть подрастал и вскоре должен был стать совершеннолетним, при матери чувствовал себя только мальчиком.
Невидимая рука государыни двигала на дворе всем, придавало направление, удаляла и привлекала людей. Своих детей она ловко умела готовить к тому, что должны были выполнять её замыслы; пробуждала в обоих большие амбиции, жажду славы и власти.
Присмотревшись к правлению Ягайллы, который сам собой мало или ничего не делал, она старалась закалить их характеры, чтобы никому не дали собой командовать.
С Владиславом, мечтательным рыцарем, дело шло у неё успешно, когда подстрекала его к войнам и захвату, но такой от него энергии, какой требовала, добиться не могла. Как Ягайлло, он был добрый, мягкий, щедрый… Рядом с мужеством, которое уже в мальчике было самозабвенным и неудержимым, Владислав имел почти женское сердце. Нуждался в любви, не старался, чтобы его боялся кто-то другой, кроме врага на поле битвы.
Казимир, также обещающий быть мужественным, казался более склонным к закалке и был больше в себе замкнутым.
Грегор из Санока, который общался с ними, согласно указаниям королевы, должен был оказать на них обоих влияние.
Неохотно удаляла его Сонька от детей даже на короткое время, но где нужно было сохранить тайну, привезти какое-нибудь слово, которое по дороге ничьему уху достаться не должно было, там приходилось ехать магистру Грегору.
Поэтому и теперь исчез он из Кракова и никто не мог сказать, куда он направился.
Как раз, когда Збилут его поджидал, напиваясь в пивнушках и угрожая брату, Грегор был на пути в Венгрию.
Судьбе было угодно, чтобы в какой-то ночной ссоре с негодяями, с которыми сцепился Збилут, он не был побит, но противников своих покалечил. Схваченный с картёжниками уже не первый раз, он попал в городскую тюрьму, и
