Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта - Елена Ивановна Майорова

формы и содержания. Он имел вид «очень благовоспитанного юноши, скромного, изящного, всегда хорошо одетого, с нежным, симпатичным лицом. Он был похож на красну девушку…». Его начитанность поражала. Когда Добролюбов писал свои статьи и ему приходилось делать ссылки на книги, журналы и газеты, он не нуждался в справках: благодаря своей удивительной памяти он отлично помнил, где и что было напечатано.

Авдотья Яковлевна ему покровительствовала, а он, глядя на нее, переосмысливал свое отношение к положению женщины в обществе. Его «донжуанский список» был невелик. «У него было три ярких романа с девушками. Эти романы длились максимум год и драматически заканчивались разрывом», – рассказывает современный писатель Алексей Вдовин. Проживая в свободном союзе с проституткой Терезой Грюнвальд, Добролюбов размышлял в дневнике о женской судьбе, мечтал о раскрепощении любви, освобождении «сердечной» жизни. Статья «Луч света в темном царстве» о Катерине из «Грозы» Островского создана по мотивам общения с Терезой. Так Добролюбов стал одним из влиятельных апологетов эмансипации, а Тереза невольно помогла обессмертить образ Катерины. И до конца своей короткой жизни критик все чаще обращал внимание на лирические сюжеты, родственные жизни и поэзии Некрасова: образ падшей женщины, тему свободной любви, брака.

Более, чем ушедшим от него Дружининым, Некрасов дорожил Тургеневым. Тот был душой круга «Современника» конца 40-х – начала 50-х годов. Чтобы сохранить известные имена в журнале, Некрасов заключил «обязательное соглашение» с Толстым, Тургеневым, Островским, Григоровичем. Согласно этому договору они не могли печататься нигде, кроме «Современника», а за это, помимо гонорара, получали и долю доходов журнала. Таким образом, в «Современнике» создавалась редколлегия, в которую входили на одинаковых условиях два редактора (Некрасов и Панаев) и четыре исключительных сотрудника (Толстой, Тургенев, Островский и Григорович). На деле редакционную политику проводили Чернышевский и Добролюбов. Поэтому соглашение не принесло желаемого результата, сотрудники предоставили в журнал мало материалов, обнаружив, что «Современник» стал для них чуждым. И соглашение было расторгнуто.

За Тургеневым стояли и Анненков, Боткин, Колбасин, Авдеев и другие нужные «Современнику» литераторы. Но Некрасов и его новые сотрудники обладали превосходным чувством журнализма, знанием общественного настроения, осознанием реальности, и поэт свой выбор сделал. Несмотря на обвинения в конъюнктурщине, – например, Л. Толстой говорил, что поэт «потрафлял вкусу времени», – редактор не стеснялся эксплуатировать тему народных страданий именно тогда, когда она была в тренде. Старые идеалы добра и красоты сороковых годов, казалось, совсем уж поблекли, и на смену им шла новая жизнь, с другими требованиями и запросами, стало некогда восхищаться красотой, а надо было делать будничное, но нужное дело, и слово «польза» стояло на первом плане – конечно, не для себя, а для народа.

Старые сотрудники покинули журнал, уступив место не менее талантливым М. Салтыкову-Щедрину и М. Антоновичу. Тем не менее общий уровень разительно понизился. Чернышевский не рискнул обращаться к негодующим литераторам самостоятельно, а заставил Панаева умолять их дать в журнал хоть какую-нибудь мелочь: «Я рассчитываю на тебя на 2 № – бога ради, Тургенев!… умоляю тебя прислать что-нибудь для № 2, хоть краткую статью, если болезнь не позволяет тебе заниматься…»

М.Е. Салтыков-Щедрин. Художник Н.Н. Ге

Все отмечали, что Панаев из редактора превратился каким-то образом в простого сотрудника, получавшего гонорар за свои ежемесячные фельетоны. «Добрейший этот человек, мягкий, как воск, всегда готовый услужить товарищу, когда-то веселый, беспечный, любивший приятельскую компанию, находился теперь постоянно в мрачном, раздраженном до болезненности состоянии духа».

Некрасов выражал недовольство своим заместителем из Европы: «Чернышевский, малый дельный и полезный, но крайне односторонний… успел в течение года наложить на журнал печать однообразия и односторонности». «…Не могу поверить, чтоб, набивая журнал круглый год повестями о взятках, можно было не огадить его для публики». Правда, тут же Некрасов сознается, что «других повестей нет», однако недовольство Чернышевским сквозит в письме очень явственно. Еще более недоволен Некрасов Панаевым. «Напиши Панаеву, – читаем мы в письме Некрасова Тургеневу, – что не один я бешусь, зачем он пачкает «Современник» стишонками Гербеля и Грекова, за что я ему написал на днях ругательство». А когда перепечатка в «Современнике» нескольких стихотворений Некрасова вызвала целую цензурную бурю не только против журнала, но и против самого автора, то негодование Некрасова, считавшего главным виновником происшедшего Панаева, буквально не имело границ. «Панаев неисправим, – писал главный редактор Тургеневу, – такие люди, как он, и трусят и храбрятся – все не кстати. Впрочем, Панаева винить смешно: не гнилой мост виноват, когда мы проваливаемся».

Некрасов с Панаевой вернулись в Россию летом 1857 года. Чувства поэта к Авдотье Яковлевне себя практически изжили, но не видеться с ней он не мог – она играла большую роль в редакции журнала. Когда она снова уехала во Францию, Некрасов вздохнул с облегчением. Всем было очевидно, что поэт устал от этой женщины. Д.Я. Колбасин рассказывал Тургеневу: «Панаиха, говорят, совсем заездила Некрасова, и он начитает впадать в мрачность…»

Уехавшему для лечения обострившегося туберкулеза и встретившемуся на юге Франции с Панаевой Добролюбову поэт писал о своих изменившихся обстоятельствах: «Ангела я себе приискал… Чудо! Я не шутя влюблен». «Напишите мне что-нибудь об Авдотье Яковлевне, – просил он в следующем письме. – Вы, верно, ее скоро встретите; если она огорчена, то утешьте ее как-нибудь: надо Вам сказать, что я ей кратко, но прямо написал о своих новых отношениях».

Новое увлечение – чья-то содержанка, хористка Ксения Павловна Ефимова, вдвое моложе Авдотьи. Некрасов переманил ее деньгами, поселил в своем имении, познакомил с сестрой. «…Четыре дня у меня малиновки пели на душе. Право! Как было хорошо, – признается Некрасов. – То-то бы так и осталось – да не осталось». Николай Алексеевич вскоре стал тяготиться обществом своей новой избранницы. «Зачем я все это затеял? – спрашивал он себя. – Только и отрады, что деньгами, авось, развяжусь». Так поэт и поступил. Согласно конторским книгам «Современника», с 1862 по 1865 год хористка Ксения Ефимова регулярно получала деньги из кассы журнала – примерно по 350 рублей ежегодно. К пенсиону неизменно прилагался бесплатный номер «Современника». Поэт не упускал возможности «сеять разумное, доброе, вечное…».

Но Панаева спешно возвратилась в Россию. Правда, Некрасов уже освободился от очередного наважденья, но присмотр за ним требовался. Идти на разрыв с Панаевой Некрасов не решался. Это выводило его из себя. «Без сомненья, наиболее зла сделала мне эта женщина, а я только минутами на нее могу сердиться… Черт бы ее взял! Когда ж она умрет?»

Но до их окончательного разрыва оставалось еще несколько лет.

В этот период Панаева, чувствующая, что теряет Некрасова и ничего не может с этим поделать, нашла себя в заботе о малолетних братьях Добролюбова, Володе и Ванюше. Чернышевский