СЛЕПОЕ ПЯТНО - Виктор Ночкин

— Эй, сюда! Костик, волоки профа ко мне!

Я сбросил с крышки трухлявые обломки и взялся за импровизированную ручку — кусок доски, прибитый к люку дюймовыми гвоздями. Поднатужился и откинул — внизу валялась лестница, семь или восемь дощечек, прибитых к слегам. Лестницу уронили, придется прыгать. Я скинул вниз рюкзак и прислушался — как будто тихо. В таком погребе может завестись что угодно.

Костик подтащил Вандемейера и спросил:

— Слипый, а чому нэбо таке червоне?

— Красное? Мне пофиг, я дальтоник. Смотри, я сейчас спрыгну, и сразу вправо, а ты с «калашом» страхуй.

— А що там?

— Если повезет, совсем ничего.

О том, что может встретиться, если нам не повезет, я не стал говорить. Зачем? Я напоследок глянул вверх — небо в прорехах кровли выглядело как открытая рана, почему-то возникли мысли о сочащихся крови и гное… Тьфу, гадость. В голове стучало, руки ощутимо подрагивали — Выброс приближался. Уже вот-вот. Ну, удача… на тебя уповаю. Я перекинул «Гадюку» за спину, присел над люком, спустил ноги, взялся за трухлявую окантовку… и спрыгнул. Упал на левый бок, перекатился, хватая автомат, и сместился вправо. Тишина. Запах гнили — здесь влияние надвигающегося Выброса ощущалось несколько меньше, так что я различал запахи. И, к счастью, я не различал звуков. Любой звук мог означать опасность.

Фонарик я не включал, потому что все, что окажется за пределами светового пятна, будет невидимо. Лучше так… Наконец глаза привыкли настолько, что я стал замечать, как колеблется освещенность от движений Костика над люком. Тихо и спокойно! Спасибо, добрая богиня. Я оставил автомат в покое и взялся за лестницу, поднатужился и приподнял, просунул концы слег в люк. Понятно, почему лестницу убрали, иначе бы крышка не опустилась. Когда я, устанавливая лестницу, глянул вверх, глазам стало больно — темное небо, словно густая жирная масса, сочилось сквозь дырявый шифер, лезло в развалины… Костик подал мне рюкзаки, потом автомат Дитриха, наконец, самого ученого. Где-то в вышине начал нарастать глухой вой, вибрирующий на низких частотах. Я принял едва шевелящего конечностями Вандемейера, волоком стащил его по ступеням… потом посторонился, пропуская Костика. Тот, опускаясь, приподнял крышку люка, опер о торчащие деревяшки. Дитрих включил фонарик, укрепленный на жестком каркасе капюшона. Широкий луч осветил груды гниющего сора, раздолбанные ящики, россыпи консервных банок, изломанную пластиковую посуду и прочие приметы цивилизации.

Пока Вандемейер оглядывался, мы с Костиком аккуратно опустили лестницу, так, что крышка захлопнулась. И сразу стало легче.

Потребовалось не меньше пятнадцати минут, чтобы осознать, что над головой буйствует Выброс, и нам всё-таки чертовски плохо — до того полегчало, едва над головой не стало этого жирно трясущегося кровавого студня… Мы повалились на пол, в груду трухлявого податливого сора, и блаженствовали. Лично я не чувствовал ни рук, ни ног, я растекся, вжался в сырую массу, превратился в часть перегноя, смешался с прохладной грязью и радовался этому. Чтобы понять мое состояние как следует, нужно хоть разочек оказаться под воздействием Выброса.

Потом стали возвращаться ощущения — я снова почувствовал свое тело и понял, как ему, бедному, тяжко. Кровь колотилась в висках, сердце, похоже, пропускало удары и билось не в такт, пальцы дрожали. Спутники наверняка ощущали то же самое, во всяком случае, Вандемейер заговорил по-немецки, и я не понимал ни слова. Зато Костик вдруг объявил без малейшего акцента:

— У нас есть две бутылки.

— Чего?

— Я говорю, водку, которая у бандюков была, я не стал толкать, оставил. Она у меня в рюкзаке. Как чувствовал…

— Давай!

— Сейчас… рюкзак, где он? — Костик заворочался в темноте, звякнуло стекло.

Вандемейер был совсем плох, пришлось вливать ему водку в рот насильно — впрочем, он не сопротивлялся, просто не мог удержать пластиковый стаканчик. Мы с Костиком тут же накатили по второй… Водка не помогла, но ощущения начали смазываться, стало казаться, что мутит от некачественного пойла, а не из-за Выброса. Согласитесь, это совсем другое, когда от паршивой сивухи — это привычное недомогание, можно сказать, родное и близкое.

— Как-то сталкера Петрова спросили, чем отличается бандюк от военного. — Я с удивлением обнаружил, что язык заплетается. — Он отвечает: у военных водка качественная, и вообще хабар богаче с них выходит… А так — никакой разницы.

— Не смешно, — заметил Костик.

— Зато правда.

Дитрих порывисто вздохнул. Луч его фонаря качнулся и заскользил по подвалу.

— Как вы, Вандемейер?

— Что это за гадость вы мне дали? Заговорил! По-русски! Хороший признак.

— А что?

— Сперва мне казалось, что Зона давит на меня снаружи, а теперь и внутри то же самое… О готт, какое дерьмо… Дайте воды, Слепой. Не то я умру.

Свет фонаря обратился в мою сторону. Я налил в стаканчик, дрожащий в протянутой из мрака руке.

— Пейте и живите.

Дитрих шумно выхлебал и задумчиво протянул:

— Хотя, возможно, лучше бы я умер.

Где-то над нами бушевал Выброс, но в чем Дитрих был прав — паршивая водка придавила организм изнутри, и давление выровнялось. До нас доносились раскаты грома, но я не мог сказать наверняка, есть ли физический звук, или это мое тело отзывается на Выброс, трансформируя непривычные ощущения в образ звука, который подсознательно связан с потрясением, угрозой, разрушением.

Костик, похоже, как и я, не то чтобы пришел в норму, но как-то свыкся, притерпелся. Во всяком случае, он перешел на украинский.

— Слипый, чуешь, я цю кляту горилку колы видкоркував, то крышку загубыв…

— Да и Зона с ней. Потерял, и ладно.

— А рештки? Допыты треба.

— Давай. Я думаю, хуже, чем есть, уже не будет.

И верно — хуже было просто некуда. Столько поганой сивухи натощак мой организм не смог бы принять без эксцессов, но теперь бедному организму было не до мелочей. В голове зашумело, перед глазами все плыло… помню, мне стало смешно, что Вандемейер так прыгает, поскольку луч его фонарика раскачивается, потом сообразил, что это я головой качаю, а вовсе не Дитрих… но это показалось ещё более смешным. Я хихикнул, никто не обратил внимания…

Когда именно в голове начало проясняться, не помню — я несколько раз пытался взять себя в руки, потом снова впадал в забытье. Мне будто что-то снилось — люди, цифры, формы и объёмы. Когда я наконец почувствовал, что соображаю, в убежище стояла тишина. Костик спал, мерно посапывая, — вот железный организм. Вандемейер бодрствовал, шуршал в темноте плотной тканью комбеза. Фонарик он выключил. Было темно, сыро, пахло гнилью. Кое-где, будто огни святого Витта, светились пятна плесени.

Вместе с ощущением реальности происходящего пришли все признаки похмельного синдрома. Я нащупал в рюкзаке банку энергетика и выдул залпом.

— Слепой, вы пришли в себя?

— Да я и не вырубался. Кажется.

Когда сидишь под Выбросом, не имеет большого значения, в сознании ты или нет, и тем более нет значения, что ты сам об этом думаешь. Выброс растворяет все: мысли, чувства, память, ощущение времени…

Дитрих помолчал, пошуршал комбинезоном… потом заявил:

— Я думаю, Выброс закончился. Во всяком случае, мне уже не так плохо.

— Жизнь прекрасна, Вандемейер. Несмотря ни на что, она прекрасна!

— Вы говорите неискренне. Что тут ответишь?

— Вы учёный, вам положено быть скептиком. Но просто поверьте мне на слово.

— Может, нам лучше выбраться на поверхность?

— Костик спит. Может, и вы передохнете?

— Я бы предпочел отдыхать на поверхности.

— Опасно. Выход из схрона — опасное дело. После Выброса с севера Зоны движутся мутанты, иногда у них случается гон, когда стаи перемешиваются, и мчатся не разбирая дороги, все породы вместе. И потом сейчас могут сместиться аномалии, нужно быть предельно осторожным. Неизвестно, что где выскочит.

— Интересно. Значит, аномалия возникает там, где её не было до Выброса?

— Ну… да. Наверное.

— А здесь, в подземелье? Здесь тоже может возникнуть? А прямо в том месте, где я сижу?

— Теоретически рассуждая, это возможно. Но практически — не знаю. Если кому-то выпало оказаться в точке, где возникла новая аномалия, он не расскажет.

— Мой ПДА снова ловит четкий сигнал. Во время Выброса были сильные помехи, искажения просто невероятные. А что творилось с магнитным фоном…

— Вы занимались работой, что ли? — Ни фига себе. — Вы трудоголик.

— Ну, я только поставил аппаратуру на запись, Взыскующие сами могут искать в голосе Зоны свое Слово, сколько им заблагорассудится. В каком-то смысле для моей миссии весьма удачно, что мы попали под Выброс… но теперь, я думаю, нужно выходить на поверхность.

— Но Костик спит…

— Я не сплю. Треба выходыты, мабуть. Це прымищення мен и не подобаеться.

— А я думал, тебе понравится. На нашу «Звезду» немного похоже. Хотя у Гоши водка получше, конечно.