Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

В Рио-де-Жанейро к ее прибытию подготовились весьма хорошо, посольство Аргентины в Бразилии разослало по почте тысячи открыток, убеждающих бразильцев объединиться для ее достойной встречи и провозглашающих ее лидером всех женщин. Впрочем, пропаганда, судя по всему, не достигла большого успеха, так как, не считая обеда, данного в ее честь министром иностранных дел Бразилии, Эвой занималась в основном аргентинская колония. Посольство Аргентины устроило в ее честь великолепный бал, на который были приглашены все местные гранды и дипломаты, прибывшие на конференцию. Джордж Маршалл отклонил приглашение под тем предлогом, что ему нужно готовить свою речь. Но на следующий день Эва лично отправилась послушать его выступление, сопровождаемая Хуаном Брамульей, с которым она поддерживала видимость самых дружеских отношений, и слушала американца с выражением полнейшей сосредоточенности. Позже она пила шампанское с Маршаллом и Брамульей и обращалась с ними равно любезно – перед тем как сделать последний рывок в своем путешествии.

Как ее ожидали дома, можно не обсуждать: плакаты, оповещающие о ее возвращении, расклеили по всему городу за много дней. Собрать достаточно большую толпу на военном или гражданском аэродромах, находившихся далеко за городом, представлялось затруднительным; для пышного и шумного приема куда больше подходил порт, который служил как бы воротами города. А чтобы быть уверенными, что толпы окажутся достаточно большими, у рабочих собрали регистрационные карточки – столь же необходимые им, как карточки социального страхования американским рабочим, – обещая вернуть в порту, куда грузовики доставляли «людей без пиджаков» из всех провинций.

Такое изменение программы повлияло и на решение Эвы о посещении Монтевидео. Она бывала в Уругвае в юные безденежные годы, когда временами отправлялась за границу, чтобы провести уик-энд с другом на морском побережье, как поступали многие аргентинцы среднего достатка. Но теперь она обдумывала свой визит не без колебаний. Маленькая республика Уругвай, которая лежала через реку от Буэнос-Айреса – разумеется, то была самая широкая река в мире, – все время правления Перона сохраняла независимость от Аргентины и ее влияния больше, нежели все остальные латиноамериканские страны, и предоставляла убежище аргентинским оппозиционерам, которым приходилось бежать из страны и которые в периоды массовых арестов дюжинами пересекали реку в крошечных лодочках или на частных самолетах, чтобы найти теплый прием у дружественных уругвайцев. Вдоль всего пути Эвы от аэропорта до города стояли плечом к плечу полицейские и военная охрана.

На следующее утро она увидела Буэнос-Айрес, сияющий белизной в ярком свете солнца и плывущий, словно поплавок, в мутных водах Рио де ла Плата. Когда корабль вошел в гавань, миновав старый яхт-клуб олигархов, сирены всех судов в порту принялись завывать, буксиры загудели «добро пожаловать», флаги и вымпелы взвились на мачтах и вантах, а в доках и на широких улицах, ведущих в город, огромные массы «людей без пиджаков» выкрикивали ее имя. Может быть, их согнали сюда, конфисковав карточки, и подкупили бесплатным путешествием, едой и развлечениями, но никакой подкуп или угроза не могли вызвать того жара, с каким они выкрикивали имена Эвы и Перона. Эва лишний раз подтвердила, насколько велико – хотя оппозиция не желала этого осознавать – ее воздействие на умы большинства простых людей страны, то самое мистическое и романтическое влияние, которым в Европе пользовались лишь короли, да и то в прошлом, и которое звезды Голливуда и игроки в бейсбол имеют на некоторых американцев. Образованный человек может бежать от тревог жизни, находя утешение в книгах, музыке или картинах; менее культурный, чье существование зачастую более тяжко и более бесцветно, должен видеть свою мечту во плоти. Эва стала символом этой мечты для многих тысяч, может быть, даже миллионов простых людей, которые вообще не разбирались в политике, и не перестанет служить воплощением их мечты и после смерти, до тех пор пока им не предложат лучшую мечту.

Перон, разумеется, приехал в порт, чтобы приветствовать жену. Говорили, что он собирался ждать ее в море на президентской яхте, но никто не мог представить, что их встреча в порту и публичное приветствие будут исполнены такого драматизма. Эва стояла на палубе, махая рукой и утирая слезы, слезы были и в глазах Перона – плакать для мужчины в Аргентине считается вполне естественным.

Эва, вероятно, чувствовала огромное облегчение оттого, что она – снова дома, и не только потому, что здесь она могла рассчитывать на самый горячий прием, но и потому, что необразованной девушке, какой она была всего несколько лет назад, земля вне Аргентины казалась неведомой и невообразимой, а карта мира представлялась чем-то фантастическим. Юная девушка с похожим прошлым, которая уехала из Хунина примерно в то же время, что и Эва, и устроилась домашней прислугой в Буэнос-Айресе, была до глубины души потрясена, увидев корабли, и доки, и реку за ними. Реку она посчитала той самой рекой, на берегу которой жили когда-то, как они говорили, русские эмигранты; а когда ей объяснили, что та река находится в другом полушарии и что мир – круглый, она залилась неодолимо заразительным смехом и вскричала: «О, может быть, я – бедная деревенская девушка, но вам меня не одурачить!»

Разумеется, Эву учили в школе, что земля – круглая, но, как ни посмотри, она вернулась из волнующего и утомительного путешествия и ее еще не до конца покинул деревенский страх перед «заграницей».

Но теперь она снова была дома, и в соборе звонили колокола. Там шла благодарственная месса, разноцветные голуби – их красили в розовый и голубой – кружили и садились и снова кружили в сияющем небе; из аэропланов сыпались на город оливковые ветви, украшенные лентами цвета флагов всех наций. «Демокрасиа», ее собственная газета, напечатала четыре страницы ее фотографий, а четыре страницы даже в самой популярной газете, почти половина стоимости выпуска. Никакого государственного мужа или генерала, который бы выторговал мир для Запада, не принимали бы с большим почетом. «Кларин», газета перонистов, провозгласила весьма сентенциозно: «Эвита сделала для своей страны то, что не мог сделать ни один посол. Сегодня все страны ожидают вести любви и мира и шумно требуют ее вмешательства, которое положит конец нищете и голоду во всем мире».

Но в наиболее фешенебельных кинотеатрах хронику с репортажем о ее прибытии встречали шумом и свистом, из-за чего кинотеатры закрывали, или же мертвой тишиной, которую сменяли бурные аплодисменты, какой бы эпизод ни шел следом – будь то футбольный матч или рассказ о быке-производителе. А на севере независимая газета «Интрансихенте» была закрыта за то, что опубликовала карикатуру, где Эве объясняли, что в Швейцарии всегда встречают своих гостей гнилыми помидорами.