Лазурное море - изумрудная луна (СИ) - Евгения Кострова

Он перевел взгляд на распластанные и костлявые ноги девушки, и в глазах его поселились призраки ночной мглы, что окружают полнолунную звезду, что вселяют ужас, кружа в замерзших дубовых чащах, лики их бледнее березовой коры, мечи же рассекают лунный свет.

— Я не смог излечить все твои ранения, когда ты попала в одну из древних ловушек. Твое тело пронзили зубы золотых кобр, они как копья вонзаются в человеческую плоть, — и руки его двинулись к окровавленной тесьме, мягко проводя подушечками пальцев по мягкой ткани, сцепленной платиновыми брошами. Движение было настолько красивым и изящным, что мысли о боли покинули ее, оставляя лишь мимолетное воспоминание, и разум заполняла картина его запястий, ладоней, покрывающих кожу, внимательный взгляд из-под опущенных ресниц, за которыми она не могла разглядеть сапфировые зеркала.

— Попробуй опереться на локти, — в голосе человека не слышалось никакой властности, но она не волею подчинилась, чувствуя как скользит горячность солнечных линий по обнаженным груди и спине, и в то же мгновение его руки обхватили ее, легко поднимая и перенося обратно на мягкие покрывала. И Иветта сожмурила глаза, почувствовав, как жар отдается пульсацией в раскрытых ранах.

— Мне следовало дождаться твоего пробуждения, но я хотел приготовить для тебя чистую одежду, — и кивком головы он указал на темно-зеленый бархатный сверток, лежащей на низком стеклянном столе возле кровати, перевязанным серебряными нитями. И только тогда она поняла, что лежит перед ним полностью открытой и незащищенной, так берега не способны противостоять морским приливам. Губы ее раскрылись, и в воздухе затаилась немая просьба, но позже вновь сомкнулись, и Иветта молча, потупила взор, прикрываясь дрожащими руками от его смирного и тихого взора, скользящего по женскому телу. И он, смерив ее долгим и внимательным взглядом, словно оценивая, может ли довериться дикой и безмолвной девочке, накрыл ее плечи чистой простыней, и когда руки его взметнулись вверх, Иветта расслышала в воздухе звон золотых браслетов, от которого по позвоночнику прошел обжигающий холодок. Ткань покрыла кожу ласковым воздушным поцелуем, и тогда девушка подняла встревоженные глаза, пристально рассматривая на смуглой коже тяжелые амулеты. Украшения тонкими ободками змеиной волной проходили по обоим запястьям, и архаичные руны плелись по кайме, и на разрыве восставали два песчаных тигра, в озлобленном оскале, взирая друг на друга, растопыривая когтистые лапы. Такие обереги вручались в качестве награды лучшим охотникам на вепрей или заклинателям, усмиряющим непокойные души мертвых, что возрождались в качестве прислужников отпрысков ночи и населяли ужас на города, расположенные вдали от благодатного и сверкающего Сиона. Иветта лишь единожды видела такую реликвию на одном из странников, что забрел в одну из таверн, в которой она провела несколько месяцев спокойной жизни, надраивая котлы и отчищая грязные полы, сдирая кожу с рук от горячей воды и жестких тряпок. Но жизнь была лишена бесконечных погонь и нескончаемого страха перед всадниками Империи, которые могли оказаться в любом городе и селении, надвигаясь как темные тучи, вздымая вверх флагштоки с черными развивающимися флагами и блеском золотых масок на холодных, как лесные туманы, лицах. Когда ее добрый хозяин, приютивший девушку без лишних вопросов, увидел на мужчине похожий браслет, то поклонялся ему, как верховному жрецу, как если бы увидел перед собой сошедшего с одного из лотосовых престолов бога. В тот день из подвалов и подсобках выкатывали самые большие и старые бочонки с лучшими восточными винами. Хозяин даже раскрыл сундук с бесценной семейной реликвией, что прятал под кроватью — платиновую чашу, что передавалась ему из поколения в поколение, лишь бы нечаянный гость смог коснуться губами лучших посудных приборов, которые можно было отыскать во всем захудалом городишке, и остался в довольствии от званого угощения и накрытого монаршего стола. Никогда еще прежде Иветта не видела такого количества собравшихся людей и приготовленной еды в одном месте, даже она смогла в кухонной суматохе людской стащить ломоть сладкого макового каравая с густой и щедрой апельсиновой начинкой. И, спрятавшись в садах, пристыжено давилась слезами за совершенную кражу, но продолжала смаковать вкус сладкого хлеба, что таял во рту. А потом, подперев рукой подбородок, с замиранием сердца вслушивалась в рассказы о бравых подвигах человека с золотым браслетом, что в назначенный день сечи, низвергал темных отпрысков в глубины небытия своим размашистым, громадным клином, таящегося в металлических ножнах за спиной. Иветта смотрела, как тихое пламя камина отсвечивало в огранке крупного рубинового камня на рукояти меча, в котором была запечатлена золотая огненная птица, как в старинных преданиях, что рассказывали деревенские сказители у костров. И она представляла себе птиц с кристальными глазами, сияющих ярче звезд и перьями, что жгуче огня и угля, и обманчиво блеск пламенных крыльев можно принять за восход, что отпугивал злых духов, подстерегающих детей в ночи, чтобы забрать в свои подземные обиталища.

— Не беспокойся, я не прикасался к тебе. Только обрабатывал раны и залечил белоснежные рубцы, оставленные в качестве подарков от тех шрамов, что нанесли тебе ритуальные ножи, — произнес мужчина низким голосом, поднимаясь с кровати и направляясь к матовым пиалам и позолоченным кувшинам с высоким горлом, запах мирры окружал. На нем была темная туника без рукавов, расшитая золотыми и серебряными цветами адониса, подпоясанная широким кожаным ремнем со свисающими на пояснице ножнами, обтянутыми сафьяном. И когда он встал перед ней в полный рост, она смогла тщательней рассмотреть его великолепно сложенный силуэт. Открытые сильные руки охватывал табачно-медный дым, и мужчина, подняв над пиалой один из кувшинов, наполнил хрустальное дно горячим молоком, от которого повалил приятный пар, и Иветта пыталась успокоить неровное дыхание, сдержать всхлип, прорезающий пылающее горло. Голод мучил и истязал ее многие месяцы, когда она была в странствии. И любой глоток воды, самая грязная и мутная капля спасали от гибели. Она помнила, как спускалась в подземные колодцы, что находились в занесенных пустынями городах, охраняемые каменными армиями, чьи бессмертные воины даже в вечном сне своем вздымали щиты и возносили лунные копья. Она пробиралась сквозь могильные рубиновые комнаты с застывшими во времени менестрелями, что продолжали игру на лире, и чтецами, удерживающими в мраморных руках святые тексты; обходила яшмовые королевские залы с праздничными столами полными остекленевших яств и вина, увешанные узорчатыми полотнами, блуждала между роскошными спальнями, засыпанными золотыми монетами и жемчужными ожерельями, атласом и шелком. Из цельного черного оникса выстраивались глубокие бассейны, на высушенном дне которых были лишь разбитые черепки сосудов и расколотых мечей, золотых чашей, в которых искрилась хрустальная вода из высохших фонтанов. И много дней искала девушка проходы к рекам, скрывающимся глубоко под землей, потому что слышала эхо бьющихся о камни капли, и звук направлял все дальше, все глубже, к основам грандиозных дворцов. И духи показывали ей путь к источнику спасительной влаги, сопровождая и направляя на опасном пути, остерегая от проклятий, что стискивали души живых.