Предначертание - Вадим Давыдов

Ну, это мы как раз поглядим, решил Гурьев.

— А потом?

— Он всё равно ушёл из банка, — Рэйчел рассеянно щёлкнула замком яркой, модной сумочки-ридикюля. Она модница, подумал Гурьев. Графиня Дэйнборо. Леди Рэйчел. — Я не знаю. Почему-то он решил, что не сможет больше там работать. Уверена, его карьера не сильно выиграла от этого… Он несколько раз помогал мне с бухгалтерией. Оскар – человек, которому можно доверять.

Да мы просто тонем в океане историй, в бешенстве подумал Гурьев. Просто немыслимо, как вы изволите выражаться, леди Рэйчел. Господи. Рэйчел. Что стоило тебе использовать безнадёжно и без памяти влюблённого в тебя клерка, готового послать ко всем чертям свою жизнь ради тебя?! А ты не стала. Ну, ничего, ничего, леди Рэйчел. Зато это сделаю я. Ты даже не представляешь, с каким удовольствием я это сделаю. Рэйчел. Рэйчел. Вот ты какая, леди Рэйчел.

Он не мог остановиться. Он даже не вполне понимал, что такое с ним происходит. То есть, понимал, разумеется, понимал. Как это могло случиться со мной, думал он. Как это вообще случается с людьми? Что за сила сидит в нас, которая выстреливает вдруг, распрямляется, как пружина арбалета, посылая нам в мозг даже не стрелу, — молнию: это она! Она! Она. Стоит только увидеть её. Одну из тысяч и тысяч. Не единственную, возможно, не единственную на свете, но из тысяч и тысяч – обязательно одну. Или всё-таки – единственную?! А как же люди, которые за всю свою жизнь и сотню человек не встречают? Это я такой – сколько лет мотаюсь уже по свету, какая вереница лиц и типажей прошла перед моими глазами… И вот, вдруг – здесь и сейчас. Как же это?! Что же это такое?! У тебя есть дело, прикрикнул он на себя. Тебе нужно найти кольцо. Это проклятое кольцо… Мама погибла из-за него. Из-за кусочка золота со сверкающими камушками. Которых у меня целый мешок. Понимаешь, Рэйчел?! Кольцо?! Зачем мне это проклятое кольцо, если я никогда не смогу надеть его на твою руку, Рэйчел?! На твой палец с крошечным шрамиком на средней фаланге, едва-едва заметным, и с тоненькой голубой жилкой на сгибе, — зачем?!

— Почему вы не замужем, Рэйчел?

Гурьев видел – она в бешенстве от его вопроса, и едва удерживает себя от желания завизжать и отхлестать его по физиономии – голыми руками, без перчаток. Но на этот раз он совершенно не собирался жалеть её. Ты не нуждаешься в жалости, Рэйчел, подумал Гурьев. В чём угодно – но только не в жалости. Докажи мне это, Рэйчел.

— Прекрасные и благородные герцоги, жаждущие спасать молоденьких идиоток от нищеты и бесчестья, существуют лишь в воображении авторов любовных романов для этих самых идиоток, — Рэйчел рассмеялась, и, понимая, чего ей это стоило, Гурьев, восхитившись её самообладанием, почувствовал укол совести. — Должна вам заметить, что…

— Я знаю, — оборвал её Гурьев. — Мои манеры возмутительны, и вам предстоит приложить немало усилий, чтобы их как следует обтесать. А это непременно должен быть герцог?

— Если вы хотели меня разозлить, можете считать – вам это превосходно удалось, — Рэйчел смотрела на него тёмными от гнева глазами, и на высоких скулах полыхал почти лихорадочный румянец. — А теперь потрудитесь объяснить, для чего вам это потребовалось.

— Легко, — Гурьев усмехнулся. Рэйчел обмерла, мгновенно – не столько поняв, сколько почувствовав: в сравнении с выдержанной, словно хороший французский коньяк, яростью этого мужчины день Страшного суда покажется милой забавой отнюдь не только ей одной. — Мне любопытно, насколько вы тщеславны.

— И меркантильна?

— О, нет, — Гурьев чуть повёл головой из стороны в сторону, и серебряное пламя в его глазах убавило накал. — Не трудитесь даже притворяться.

— Вам необходимы очки-светофильтры. А мне, похоже, придётся обзавестись зонтиком от солнца, хотя в британском климате и то, и другое выглядит довольно нелепо.

— Когда вы сердитесь, ваши шутки от этого только выигрывают.

— И что это значит?!

— Это значит, что в минуту опасности вы не теряете головы. Наполеон любил повторять: страх заставляет одних краснеть, а других – бледнеть, и набирал в свою гвардию только первых.

— Вы испытываете меня?! — Гурьев с удовольствием увидел, как гнев в глазах Рэйчел сменяется недоумением и любопытством. — Ну, знаете ли!

Знаю, подумал Гурьев. Я очень хорошо знаю: бывает и так – бледнеют даже те, кто обычно краснеет. Уж в этом-то я разбираюсь.

— Вы совершенно правы, Рэйчел, — Гурьев покаянно вздохнул и опустил плечи. — Раз уж вы согласились мне помогать, мой долг – предупредить вас о том, что наши приключения могут быть отнюдь не только забавны. Как и убедиться в ваших способностях не впадать в панику при самых неожиданных сюрпризах. Надеюсь, вы когда-нибудь простите меня за несколько экстравагантную форму исполнения.

— Не исключено, — пробормотала Рэйчел, отворачиваясь слишком поспешно для того, чтобы Гурьев не догадался: она пытается не позволить ему увидеть свою улыбку.

— Как называется этот банк, Рэйчел?

— Какой? — она, кажется, даже не поняла в первое мгновение, что он имеет ввиду. — Ах, это… Зачем это вам, Джейк?

— Для полноты картины.

— Собираетесь его ограбить? — она снисходительно улыбнулась.

— Думаете, не получится? — улыбнулся в ответ Гурьев.

Рэйчел некоторое время его пристально разглядывала. Потом кивнула:

— Я думаю, вы из тех, у кого получается многое из того, что хочется… Если не всё.

— Итак?

— «Бристольский кредит»… Что?

— Ничего.

Неужели она что-то заметила, подумал Гурьев. Нет. Не может быть. «Бристольский кредит». Вот, значит, как. Ладно. Я, конечно, не герцог, но мне всё-таки придётся, видимо, задержаться.

Ливерпуль – Лондон. Март 1934 г

— Я поселю вас в пансионе «Гарнелл», — сказала Рэйчел, когда они сели в купе первого класса в экспрессе, который должен был домчать их из Ливерпуля, где пришвартовался «Британник», до Юстонского вокзала в Лондоне за рекордные четыре с половиной часа. — Это недалеко от нашего дома, и…

— Я не могу жить в пансионе, — вздохнул Гурьев. — Мне нужно жильё, моё собственное. Какой-нибудь чердак, неважно, какой, но мой. По целому ряду соображений. Вы поможете мне снять что-нибудь?

— Этим я ещё не занималась, — улыбнулась Рэйчел. — У моих клиентов никогда не было подобных капризов. Могу помочь вам снять дом, если хотите.

— Дом?! — испугался Гурьев. — Что делать одному человеку в пустом доме?!

— Ну, почему же непременно пустом, — пожала плечами Рэйчел. — Наймите прислугу, камердинера.

— Вы с ума сошли, дорогая, — усмехнулся Гурьев. — Самое большое, на что я могу согласиться – это повар-японец. Мне не нужна прислуга, я всё делаю сам.

— Это чепуха, — отмахнулась Рэйчел. — В жизни, которую вам предстоит вести, джентльмен не может делать сам ничего, кроме как развлекаться, играть в бридж, гольф, крикет и поло, и…

— Рэйчел, дорогая, — мягко перебил её Гурьев. — Вы определённо решили заниматься со мной, как со своим обычным… подопечным, — ну, не нравилось ему слово «клиент», было в этом слове что-то подлое. — А это не так. У меня совсем другая цель.

— Я помню, — возразила она. — Как вы собираетесь её добиться, не получив положения в обществе?

— Не знаю, — Гурьев посмотрел в окно вагона. — А что, получив положение, её можно добиться? Ладно. Давайте вернёмся к вопросу о жилье чуть позже. Вы уже думали о моей легенде?

— Разумеется, — торжествующе улыбнулась Рэйчел. — И даже придумала кое-что.

— Замечательно, — Гурьев откинулся на спинку кушетки и заложил ногу за ногу. — Сгораю от нетерпения услышать и подвергнуть критическому разгрому.

Рэйчел слегка поджала губы:

— Это очень развязный жест, Джейкоб. Несмотря на охватившую все слои современного общества развязность, в свете подобный жест всё ещё считается недостаточно приличным. Я также попрошу вас на людях, особенно при слугах, называть меня «леди Рэйчел». Если это не слишком вас затруднит.

— Простите, — склонил голову в полупоклоне Гурьев. — Клятвенно обещаю исправиться. А вас я попрошу называть меня не полным именем, которое режет мне слух, а просто Джейк. Так сказать, в соответствии с принятой в Америке всеобщей фамильярностью. Пожалуйста. Леди Рэйчел.

— Хорошо. И с вашей интонацией тоже предстоит немало работы. Вы слишком правильно говорите по-английски, это не принято.

— Вот как?

— Некоторое подобие косноязычия и восточный выговор – неотъемлемые признаки аристократического происхождения и подобающего воспитания.

— Какой убогий снобизм.

— Перестаньте.

— Уже.

— Кстати, ваш браслет и хронометр придётся снять, потому что…

— Ни за что.

Он увидел, как у Рэйчел на скулах проступил румянец, и улыбнулся. Леди Рэйчел, подумал он. Я не знаю, на что готов, лишь бы не видеть никогда больше этого выражения на твоём лице. Но командовать у тебя не получится. И лучше тебе понять это сразу же. Прямо сейчас.