Танцы. До. Упаду. Истерический любовный роман - Иоанна Фабицкая

— Вы можете отойти? Я уже всех расставил для съемки, — разозлился фотограф.

Повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь отрыжкой Молодого. «Господи, ну почему я нервничаю так? Мне-то, какое дело?», — подумала Ядя и услышала собственный голос:

— Я фотографируюсь только в комплекте с Циприаном. Особенно сейчас, когда жена… — она назвала имя известного политика, — настояла, чтобы он лично давал ей уроки танца…

Это был блеф, но он сработал. Фотограф моментально утратил интерес ко всем остальным и занялся только Циприаном с Ядей. Пока он щелкал, продюсер заснул. Молодой был в бешенстве. Все его карты были спутан.

Через несколько минут фотосессия закончилась, и Ядя смогла, наконец, отправиться к омару. Она смело сняла его с горы льда. Но омар оказался скользкий — раз, и он уже лежит на полу, а вслед за ним рассыпалась и ледяная пирамида.

На шум из сервировочной вышел шеф-повар.

— Мать честная, мне его утром специально доставили из Марселя, — сокрушенно схватился он за голову.

Но самое плохое было впереди. Молодой и не думал спускать Яде обиду. Постучав ложечкой по бокалу, он с театральной улыбочкой произнес:

— Если всю жизнь имеешь дело только с хот-догами, разве с омаром справиться… Здесь за углом наверняка есть какая-нибудь забегаловка, почему бы вам туда не сходить?

Собравшиеся сдержанно заулыбались. А через минуту они уже хохотали во все горло, потому что Циприан подошел к оратору, профессионально выкрутил ему ухо и громко приказал:

— Чего же ты стоишь, олух? А ну гони за сосисками, и побыстрей! По одной для всех за мой счет!

«Мать честная! Ну, прямо-таки рыцарь!» — подумала Ядя не без иронии.

Во время очередных съемок пришло страшное известие. Мобильник режиссера зазвонил как раз в тот момент, когда снимали нервный срыв физика-ядерщика (дубль два). Он несколько секунд слушал внимательно, затем побледнел, уронил с носа очки и весь согнулся, будто ему дали под дых. Ужас в близоруких глазах нарастал с каждой минутой.

— Вот и все… конец, — прошептал он. — На его наполовину лысом черепе запульсировала вздувшаяся жилка. — Была жизнь, и нет жизни…

— О боже! — замерла вся команда.

— Почтим минутой молчания! — моментально овладела ситуацией секретарша. — Почтим… почтим… — Она сделала паузу, ожидая подсказки. — Простите, а кто, собственно, умер?

Режиссер посмотрел на нее не вполне осознанно и взял бумажный платок, услужливо протянутый оператором:

— Каролик… Мой… хомячок.

В связи с героической кончиной Каролика, застрявшего в трубке пылесоса, весь коллектив до конца дня был свободен. Ядя с такой скоростью неслась по лестнице, что едва не свернула себе шею. И только в самом низу она разразилась непристойным смехом. Циприан и остальные заржали еще раньше, доказывая этим, что звезды и примкнувшие к ним телевизионщики исключительно мерзкие, инфицированные бездушием люди, которые ни во что не ставят… пушных зверьков.

Отсмеявшись, Ядя призналась, что всякий раз, когда кто-то отходит в мир иной, ее распирает глупый смех. Нет, в самом деле, и она не может с эти справиться. Поэтому любые похороны для нее — катастрофа, заканчивающаяся страшным скандалом.

— Это все из-за наших дурачеств в институте, — прорвало ее. — Были у нас парни из Музыкальной академии, и на всех мероприятиях, стоило им выпить, они пели один и тот же рефрен: «Пусть ангелов сонм твою душу возьмет, и из юдоли сей в небеса унесет…» Сначала в стиле heavy metal, потом в манере Джеймса Брауна, а уж когда ребята начинали копировать Кравчика[33], мы все просто писались от смеха. Ну и потом, уже на настоящих похоронах, как только я слышу первые слова, мне конец. Не могу сдержаться, потому что перед глазами все время стоят их идиотские морды. Наверное, придется написать в завещании, чтобы на моих похоронах, тьфу-тьфу-тьфу, не исполняли этого, а то ведь я из гроба, наверное, вывалюсь.

Колоритный анекдот из Ядиной жизни всем запал в душу, и тут пошло-поехало: стоя на перекрестке у студии, веселая гопкомпания начала горланить похоронный гимн, корчась от истерического смеха. Издали это напоминало безумный обряд какой-то секты. Когда наконец все разошлись, еще долго с разных сторон неслось «Ангелов сонмы».

Именно в тот день Циприан впервые проводил Ядю до самого Повислья, и с той поры делал это уже всегда. По дороге они заходили в невзрачную кондитерскую выпить шоколада с красным перцем или жасминового чаю. Кондитерская была совсем крохотная, в ней помещался только один столик с двумя стульчиками, словно специально поставленный для них. Но в этой тесноте была своя прелесть. Она сближала, настраивала на откровенность. Когда они зашли туда в первый раз, то просто сидели и молчали, лишь изредка обмениваясь изучающими взглядами. Это продолжалось так долго, что шоколад совершенно остыл. Ядя на миг забыла, что Циприан — жалкий придурок, а он упустил из виду, что именно таких баб он на дух не переваривает.

Постепенно скромная квартирка на Повислье превратилась в бурлящую тестостероном пещеру. У каждого из мужчин были свои цели. Самую четкую цель поставил перед собой Эдя. Он уже давно чувствовал, что его сердце, прежде похожее на смятый лоскуток, наполнено последней любовью. Ядя занимала все его мысли. Он думал о ней, даже когда занимался привоями фруктовых деревьев. Привои были нежные и капризные, и надо было, как следует укрыть деревья перед первыми заморозками. Должно быть, поэтому он упустил самое главное. Однажды вечером, взобравшись на чердак, он застал у нее этого телевизионного щеголя. В придачу Готя, малолетний предатель, показывал этому вертопраху самую лучшую модель виселицы с опускающейся платформой!

Эдя без сил рухнул на диван рядом с соперником. Натужно улыбаясь, он оценивал свои шансы на матримониальном ринге:

— искусственная челюсть;

— крашеные усы;

— волосы: давно и неправда;

— общая мускулатура в стадии атрофии;

— камни в почках и гипертония;

— эндопротез тазобедренного сустава;

— сексуальная активность по десятибалльной шкале: два (ну, если удачный день плюс виагра, то четыре).

Что тут скрывать, 7:0 в пользу Циприана. Но в душе Эдвард был боец. Он не сдастся и, пока его не покинет надежда, будет стоять до конца — по всем законам чести. А надо будет — вложит в боксерскую перчатку оловянный шарик, и — бац! — этого красавчика в зубы. Нечего тут сидеть и… нравиться!

А Циприан сидел… Мало того! Он сидел все чаще и все дольше на купленном в рассрочку диване! Ну не мог он долго выдержать перед своей суперсовременной плазменной панелью — сорок два дюйма, — что-то гнало его в мир. И лучше всего через парк, вдоль ограды, мимо пропахшей мочой станции «Повислье», перескакивая через три ступеньки, стук-стук. И вроде бы ничего такого не происходило, но, тем не менее, его как магнитом тянуло на этот обжитой чердачок. В убогой квартирке без домашнего кинотеатра, без джакузи и даже без нормального сортира (у Яди он был настолько маленький, что дверь не закрывалась, если присядешь с большими делами, а сикать приходилось на полусогнутых ногах, потому что иначе так трахнешься головой о потолок, что с него сыпалась штукатурка) он мог проводить часы и часы.