Слезы пустыни - Башир Халима

Была у нас смешная, шалая арабская девушка по имени Далия, которая вечно дразнила меня и укоряла в бессердечии, потому что я не интересовалась мальчиками. Всякий раз, когда кто-нибудь пытался за мной ухаживать, я его прогоняла. А вот она влюбилась бы по уши, скажи ей кто-нибудь пару ласковых слов. Так нечестно, объявила Далия. Ей придется охотиться за мужем, а моя семья мне его обеспечит. От ее родителей проку нет. Она далеко не красавица — какие у нее шансы выйти замуж?

Для родителей, действительно переживавших за своих дочерей, существовали исламские университеты. Они предлагали такие же курсы, но обучение было раздельным. В нашем университете раздельными были только общежития. Отец мог бы отправить меня в исламский университет, но он прежде всего хотел найти для меня лучшее учебное заведение. В деревне есть такая поговорка: «Не клади дрова рядом с огнем» — то есть юношей и девушек лучше держать подальше друг от друга. Но отец доверял мне, и у него были передовые идеи.

Наши деревенские были убеждены, что я осталась без шансов на замужество. Кто захочет жениться на мне теперь, утверждали они, когда я стала такая ученая? Вся эта учеба не нужна, чтобы растить детей и вести дом. Но отец был не согласен. Он утверждал, что женщина должна иметь возможность в жизни полагаться на саму себя, а не только на мужчину. Люди гадали, где он набрался таких радикальных идей. Но я, конечно, была рада, что у него такие взгляды, и чувствовала, что отличаюсь от других загавских девушек.

У городских студенток было одно большое преимущество перед нами, деревенскими, — и это стало для меня сильным потрясением. Однажды вечером мы с Ранией рассказывали соседкам по общежитию о нашем обрезании. Те пришли в ужас и очень заинтересовались, сказав, что с ними такого никогда не делали. Сначала я не могла поверить: я была убеждена, что через обрезание проходят все. Тогда Далия предложила мне посмотреть, и, разумеется, ее половые органы оказались нетронутыми.

Я была поражена. И что же, другие девочки в школе не смеялись над ней, спросила я. Ведь это непристойно? И как ей теперь найти мужа? Далия засмеялась. У них в школе было много таких, сказала она. В таком виде создал нас Бог, так что же может быть в этом плохого? И какой из мальчиков в университете отвернется от нее только потому, что она полноценная женщина?

На самом деле это большое достоинство, добавила она. Мы, обрезанные, даже не подозреваем, чего лишились. То, с чем мы родились, было даровано нам Господом. Разве это правильно, что мы прошли через чудовищную боль и кровопотерю во время обрезания, риск заражения и даже смерти, зная, что в будущем роды могут обернуться настоящей проблемой?

Чем больше я размышляла о словах Далии, тем сильнее подозревала, что она права. Этому не было прощения. Тому, что меня обрезали, не было прощения. Заставить маленького ребенка пройти через ад смертельно опасной пытки и увечья — этому не было прощения.

Чем больше я изучала в университете анатомию человека, тем отчетливее понимала, насколько чудовищными могут быть отдаленные последствия того, что сотворили со мной в детстве. Все части тела наделены специфическими функциями. Замена мягкой, податливой плоти плотным кольцом рубцовой ткани может вызвать только проблемы во взрослой жизни, в особенности при родах. Возможно, я отличалась от большинства женщин загава образованностью и независимостью, но мне, конечно, хотелось иметь семью. А шанс на то, что мой ребенок умрет при родах — или умру я сама, — из-за обрезания значительно увеличивался.

И еще был вопрос наслаждения. Далия не назвала вещи своими именами, но сказала достаточно, чтобы я поняла: Рания и я потеряли не только в области физиологической — нас лишили возможности испытывать чувственное наслаждение. И эту потерю нам до конца жизни никто не восполнит.

Чем больше я об этом думала, тем больше гневалась и чувствовала себя в каком-то смысле обманутой. Семья и племя воспользовались моей отроческой невинностью и украли у меня нечто драгоценное. Я была ничего не подозревающим ребенком, и они убедили меня, что поступают правильно, что это знаменует мое превращение в женщину — а в действительности отобрали у меня возможность стать ею.

Но назад дороги не было. Сделанного не воротишь. Я поклялась себе, что, если у меня когда-нибудь будет дочь, я никому не позволю украсть ее женское естество. Она проживет жизнь, благословенная тем, что дал ей Бог, и такой, какой ее, безусловно, задумала природа.

Далия совершенно не скрывала, чего ожидает от будущего мужа. Она хотела выйти замуж по любви и на равных делить обязанности с мужем. Она не станет заводить семью, пока не обеспечит себе карьеру. Она получит юридическую степень и вполне сможет обеспечивать половину семейного дохода. Слушая Далию, я все больше проникалась ее идеями. Я уже не была зашоренной деревенской девчонкой и переняла кое-какие городские повадки.

Далия любила шокировать меня рассказами о своей ранней юности. Я была возмущена — но при этом втайне взволнована, — услышав, как она гонялась за мальчишками и целовалась с ними. Как пробовала алкоголь и несколько раз сильно напилась. Как врала родителям, чтобы ходить на дискотеки и в ночные клубы, танцевать до упаду и развлекаться до поздней ночи. Но хуже всего было, когда она рассказывала мне о разных своих приключениях с городскими негодниками.

— Нет, нет, нет, ничего мне больше не говори, — просила я, делая вид, что затыкаю уши. — Ничего больше слышать не хочу!

— Видишь, насколько другая жизнь у нас! — восклицала она. — Приезжай в город и оставайся с нами. Твой отец мог бы оплачивать расходы на проживание, по крайней мере, пока ты не начнешь работать врачом и не станешь зарабатывать. Давай, тогда ты в самом деле будешь свободна.

Я качала головой:

— Мои родные никогда не согласятся расстаться со мной, а я не могу заставить их жить в городе. Их хватает там на три-четыре дня, и они уже рвутся домой. Говорят, что кругом толпы, люди неприветливые, воздух дурной.

— Да зачем тебе твоя семья? — возражала Далия. — Ты можешь жить самостоятельно.

— Вот я тебе кое-что расскажу, — ответила я. — Когда-то вся наша семья жила в Хашме с моим дядей Ахмедом. Ночью к нам забрался вор. Мы проснулись и бросились за ним, но никто из соседей не пришел нам на помощь. В деревне, если слышишь, что кто-то гонится за вором, бросаешься на помощь — неважно, в чей дом он пытался влезть…

Далия пожала плечами:

— Ну и что?

— Погоди, это еще не все. На следующий день пришли соседи и спросили, что за крики были ночью. Моя мама была очень расстроена.

«У нас был вор в доме, а вы не помогли! Эх вы! — сказала она им. — Отчего вы не пришли к нам на помощь, как в деревне?» Они не знали, что сказать.

— И что? Славная, занятная история. Какое отношение она имеет к желанию остаться в городе?

— Но тогда мне придется жить без моих односельчан. Без людей, среди которых я выросла. А перевезти в город всю деревню я не могу, правда же?

Далия засмеялась:

— Похоже, ты навсегда останешься деревенской девчонкой!

Первые три месяца в университете оказались для меня испытанием, откровением и радостью. Общение со сверстниками-студентами стало проверкой и стимулом для меня. У меня появились хорошие друзья, и я даже начала находить приятным мужское окружение. Я с нетерпением ждала предстоящих лет обучения, горела желанием получать знания и развиваться. Здесь не особенно чувствовалось, что власть в стране захватили темные силы, мало верилось в то, что страхи моего отца могут сбыться.

Этому не суждено было продлиться долго.

Однажды, в конце первого семестра, проснувшись утром, я ощутила в воздухе какое-то странное электрическое напряжение. В общежитии стоял глухой гул, все переговаривались шепотом. Выяснилось, что в университетский городок явилась зловещая тайная полиция: целые толпы в штатском плюс полицейские в хаки. Пока никто из нас не знал, зачем они здесь, но все мы в глубине души чувствовали, что они явились не с добром, и нам было страшно.