На Севере дальнем - Николай Шундик

Узнав, что случилось с Томом и старым негром, Гоомо помрачнел, обхватил голову руками и тихо сказал:

— Многое я в других селениях и городах видел, многое понял. Не только в нашем поселке есть люди, которые наряжаются в белые балахоны и которые своими факелами хотят поджечь всю землю. Но много я и других людей видел, честных людей. Они тоже ненавидят таких, как мистер Кэмби.

Чочой, словно зачарованный, смотрел на своего дядю и думал: «Вот таким же, наверное, был дедушка Ако».

Собравшиеся послушать Гоомо эскимосы и чукчи молча посасывали трубки, изредка переспрашивали непонятное.

— Трудно прожил я этот месяц, — говорил Гоомо. — Был в больших городах, где за стеклами огромных окон можно было увидеть много всякой вкусной пищи и где не мог я купить кусок хлеба, чтобы утолить голод. Несколько раз меня били, а однажды, назвав бродягой за то, что я пешком добирался домой, на три дня посадили в тюрьму. Но не только о плохом я хочу рассказать вам...

Гоомо стал рыться в своем истрепанном мешке. Достав свернутый в трубку какой-то журнал, он бережно развязал тесемку.

— Что это такое? — спросил Чочой.

— Много я встречал нехороших людей, но, кроме них, встречались мне настоящие люди, — продолжал Гоомо, медленно листая журнал. — Это были простые люди, они, так же как и я, искали работу и кусок хлеба. Один из них говорил мне о стране, которая называется Советский Союз. Это очень большая земля, много городов на ней, а самый главный город — Москва... Посмотрите сюда. Вот здесь и показан город Москва...

Эскимосы и чукчи склонились над журналом.

Долго в тот вечер Гоомо рассказывал о Москве, о Советском Союзе.

Чочой лежал на мягкой оленьей шкуре, подперев подбородок руками, смотрел немигающими глазами на Гоомо и жадно слушал каждое его слово. Он так и уснул под рассказ Гоомо. А во сне Чочой видел Тома, помогающего ему разыскивать чудесный лук богатыря Ако. Радуясь, что его друг снова рядом с ним, Чочой увлекал Тома за собой все дальше и дальше, а перед ним где-то далеко в утренней дымке виднелся чудесный город, имя которому Москва.

"КАЖЕТСЯ, КОНЧИЛОСЬ ТВОЕ ДЕТСТВО, ЧОЧОЙ!"

Гоомо опять стал работать пастухом у мистера Кэмби.

Через несколько дней хозяин явился в его ярангу и сердито сказал:

— Хватит Чочою без дела болтаться, пусть идет пасти стадо! Его отец остался в большом долгу передо мной... Так что, если ты, Гоомо, будешь упрямиться, заставлю мальчишку работать бесплатно.

Ничего не ответил Гоомо мистеру Кэмби, а когда тот ушел, обнял Чочоя и сказал:

— Кажется, кончилось твое детство, Чочой! Отныне ты пастух мистера Кэмби...

Так Чочой стал пастухом.

Огромные стада Кэмби находились в постоянном движении. Не проходило минуты, чтобы какой-нибудь олень не отбился в сторону. С арканом в руках Чочой, как и все остальные пастухи, бегал по речным долинам, по склонам сопок, заворачивал в стадо отбившихся оленей. Он стал молчаливым и не по-детски серьезным.

Посмотрел однажды Гоомо пристально в лицо Чочою и сказал со вздохом:

— Не ходи сегодня в стадо. Вижу я, ты совсем измучился.

Чочой поднял на Гоомо свои печальные глаза и спросил:

— А что скажет Кэмби?

— Пусть говорит, что хочет! Этот человек только тем и похож на человека, что ходит на двух ногах, но я могу его поставить на четыре ноги!..

В стадо Гоомо ушел один. Чочой долго бродил бесцельно вокруг своей яранги, затем подошел к хижине негра Джима, заглянул в оконце. В хижине было сыро и пусто — уже целую зиму в ней никто не жил.

Затаив дыхание Чочой внимательно осматривал каждый угол хижины, словно ожидая, что вот-вот откуда-нибудь появится Том и зальется своим звонким смехом. Побродив возле хижины, Чочой пошел на берег моря...

Далеко на горизонте виднелись огромные льдины, напоминавшие вершины горного хребта. Чочой остановился у самой воды, выбрал беленький камешек, вяло повертел его в руках и бросил в воду.

Далеко в море, в мираже, поднялся хрустальный город плавучих льдов. В дрожащем мареве льдины сказочно вытягивались кверху, образуя причудливые купола, шпили, колонны, башни...

Чочою вспомнилась картинка из журнала Гоомо, на которой был изображен город Москва.

— Москва! — шептал Чочой едва слышно. — Хоть бы издали посмотреть, какая она.

Немало дум передумал Чочой, глядя на изображение Москвы в журнале Гоомо. Это были еще совсем детские думы, и это были красивые думы-мечты: они согревали сердце и вселяли надежду на что-то лучшее в жизни.

И вот сейчас, глядя на мираж, Чочой мысленно спрашивал себя: «Но когда же, когда же все это будет?» И вдруг, словно молния, вспыхнула мысль: «Надо бежать! Да-да, надо бежать отсюда! Дядя же говорит, что та земля, на которой стоит Москва, совсем близко, за проливом, вон в той стороне, где виднеются льды. Бежать, обязательно надо бежать!..»

Увлеченный своей мыслью, Чочой весь подался вперед, словно готовясь взлететь.

Неожиданно чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо и рванула так, что Чочой не устоял и упал на спину. Он открыл глаза и увидел над собой Кэмби.

— Природой любуешься, щенок? — процедил Кэмби. — А того не знаешь, что тридцать оленей отбились от стада.

Чочой сжался и, как затравленный зверек, смотрел на Кэмби немигающими глазами.

— Встать сейчас же! — уже в полный голос закричал Кэмби и затопал своими короткими, толстыми, как тумбы, ногами.

Чочой вскочил и отбежал в сторону, не зная, что ему делать дальше.

— В тундру, в тундру, щенок, вон к тем сопкам! — Кэмби указал коротким пальцем на далекую гряду сопок. — К перевалу беги! Туда отправился Гоомо с пастухами. Завернуть оленей всех до единого!

Чочой сорвался с места и что было духу побежал от Кэмби. Страх перед хозяином был настолько велик, что он бежал без оглядки до тех пор, пока не потемнело в глазах. Только тут Чочой оглянулся назад и убедился, что Кэмби остался далеко позади. Тогда он выбрал сухую кочку и сел.

Чочой знал, что ему надо торопиться, но подняться уже не было сил. «Сколько суток надо бродить за отбившимися оленями? Может, двое, а может, и больше... Я не могу дальше идти, лучше лечь вот здесь и умереть», — думал Чочой. Он и в самом деле вдруг повалился на спину, раскинув руки.

Над ним голубело высокое небо. Пусто было в небе, так же пусто было и в душе Чочоя. На миг ему показалось, что, кроме него, нет никого под этим пустынным небом. Даже мистер Кэмби на какое-то мгновение показался несуществующим, словно видел его Чочой когда-то очень давно, во сне.

Но вот перед глазами встал любимый дядя Гоомо, единственный родной человек.

— Гоомо, дядя Гоомо, он пошел искать оленей... Трудно ему будет, надо помочь ему, — прошептал Чочой. Собрав силы, он встал и понуро поплелся в сторону горной цепи.

Время клонилось к вечеру, подул холодный ветер. Рваные, из нерпичьих шкур торбаза пропускали холодную воду. Чочой шел, как в забытьи, часто спотыкаясь о кочки. Вдали появился слабый свет костра. «Наверное, пастухи там решили ночевать», — приободрился мальчик.

Однако долго еще шел Чочой, а костер казался все таким же далеким, как в первую минуту, когда был замечен. Силы покидали мальчика. Он все чаще и чаще останавливался, иногда на какое-то мгновение забывался сидя, но пронизывающий до костей мокрый ветер не давал спать. Чочой с трудом поднимался и брел дальше.

К пастухам он подошел уже под утро, когда те поднялись от костра, собираясь отправиться дальше на поиски оленей.

Гоомо увидел Чочоя еще издали и, слегка сутулясь, пошел навстречу. Он присел перед мальчиком на корточки; его смуглое лицо с впалыми щеками, с мелкими добрыми морщинками возле узких глаз осветилось мягкой, печальной улыбкой.

— Что, Кэмби в стадо прогнал? — спросил Гоомо и, тяжело вздохнув, добавил: — Ты, однако, очень голоден?

Чочой судорожно проглотил слюну и ничего не ответил. Гоомо достал из сумочки, привязанной к поясу, кусочек прэрэма[25] — последний свой запас — и отдал Чочою. Тот с жадностью съел прэрэм и только тогда пошел вслед за Гоомо к костру.

Целый день бродили пастухи по тундре, по сопкам, но отбившихся оленей не нашли.

Чочой шел за Гоомо, ни о чем не думая. К вечеру у него разболелась голова, начался кашель.

Гоомо приложил большую шершавую ладонь к его лбу и, покачав головой, сказал хрипловатым, простуженным голосом:

— Плохо дело, Чочой: в тебя вселился огонь. Домой надо...

Еще одну ночь провели пастухи в тундре. А наутро Гоомо попросил их продолжать поиски, а сам усадил-больного Чочоя к себе на плечи и понес в поселок Кэймид.

Порой Гоомо останавливался, выбирая сухой холмик, осторожно укладывал Чочоя у себя на коленях. И снова он начинал говорить мягким, задушевным голосом о чудесной земле, где живут свободные люди.