Матерь Тьмы - Фриц Ройтер Лейбер

что она либо отстанет, когда мы доберемся до скал, либо, напротив, присоединится к нам, но она все время держалась поодаль». Рикер сильно встревожился, потому что он, как оказалось, никого не заметил. Как и Клаас или Смит. Но Хэммет стоял на своем.

Байерс посмотрел на Франца с каким-то странным удовлетворением и быстро закончил:

– Похороны прошли без всяких осложнений, хотя бур все же понадобился – земля была твердой. Не хватало только телебашни (этого фантастического гибрида портновского манекена и бирманской пагоды в праздничном украшении из красных фонариков), чтобы ночью склониться с высоты и одарить мир сокровенным благословением. Могила находилась прямо под естественным скальным сиденьем, которое де Кастри называл Креслом епископа, по аналогии с Чертовым стулом из Дома епископа, появляющегося в рассказе По «Золотой жук», прямо у подножия того большого скального выступа, который и является вершиной Корона-Хайтс. И, кстати, они пошли навстречу еще одной его прихоти – его кремировали в заношенном до дыр старом домашнем халате, бледно-коричневом с капюшоном.

22

ГЛАЗА ФРАНЦА, продолжавшие озабоченно обшаривать комнату, получили команду искать в тенях и полумраке не только бледное, пустое, треугольное лицо с беспокойным хоботком, но еще и худое, ястребиное, призрачное лицо мученика и мучителя, потенциального, а может, и настоящего, убийцы, гиперактивного старика, схожего с каким-то из персонажей иллюстраций Доре к «Аду» Данте. Поскольку он никогда не видел фотографии де Кастри, если она вообще существовала, этого должно было хватить.

Его разум пытался усвоить мысль о том, что Корона-Хайтс буквально пропитан аурой и материальными останками Тибо де Кастри. Что и вчера, и сегодня он сам довольно долго восседал на камнях, которые почти наверняка должны быть тем самым Креслом епископа, упоминаемым в проклятии, а всего в нескольких ярдах под ним в твердой земле находились неотъемлемая пыль (соли?) и черное кольцо. Что там было в шифрованной записке в рассказе По? «Хорошее стекло в доме епископа на Чертовом стуле…» Его стекло – бинокль – разбилось, но теперь, похоже, предстоят только действия на ближнем расстоянии, где ему вряд ли понадобится оптика. Что хуже – призраки или параментальные сущности? Или же стоит предположить, что это одно и то же? Если просто наблюдаешь за приближением того и другого, или чего-то одного из этой пары, вопрос остается, в общем-то, чисто академическим, независимо от того, с каким количеством интересных проблем это явление сопряжено на разных уровнях реальности. Где-то в глубине души Франц сознавал, что злится на сложившуюся картину (а возможно, просто восстает против нее).

– Дональдус, включите, пожалуйста, свет, – сухо сказал он.

– Должен отметить, что вы воспринимаете это очень хладнокровно, – сказал хозяин, в тоне которого странным образом смешивались разочарование и благоговение.

– А чего же вы от меня ждали? Что я ударюсь в панику? Выбегу на улицу, где меня застрелят? Или придавит обрушившейся стеной? Или разрежет летящим с высоты стеклом? Я полагаю, Дональдус, что вы тянули с точным указанием местоположения могилы де Кастри, чтобы оно произвело больший драматический эффект и, следовательно, оказалось более правдивым, в соответствии с вашей теорией идентичности реальности и искусства, верно?

– Вот именно! Вы это понимаете, а ведь я заранее предупредил, что там будет призрак, и заметил, насколько хорошо граффити из астрологических знаков могут послужить эпитафией Тибо или украшением его гробницы. Ну разве все это не удивительно, Франц? Подумать только, вы впервые посмотрели из своего окна на Корона-Хайтс, еще ничего не зная об останках Тибо де Кастри…

– Включите свет, – повторил Франц. – Знаете, Дональдус, я нахожу удивительным, что вы, уже много лет зная и о параментальных сущностях, и о крайней зловредности устремлений де Кастри, и о весьма интригующих обстоятельствах его похорон, все же не приняли практически никаких мер защиты от них. Вы ведете себя, как солдат, самозабвенно пляшущий на ничейной полосе. Конечно же, постоянно помня при этом, что я (или вы сами, или мы оба) могу в этот миг полностью лишиться рассудка. Вполне вероятно, что вы узнали о проклятии только сейчас. Но вы ведь заперли дверь на засов, впустив меня в дом. Да зажгите уже свет!

Байерс наконец-то услышал просьбу. Из большого шаровидного абажура, висящего под потолком, лилось тусклое золотое сияние. Хозяин (как казалось Францу, с несколько недовольным видом) прошел в прихожую и щелкнул там выключателем, затем вернулся в гостиную, включил весь свет там, а затем принялся открывать еще одну бутылку бренди. Окна превратились в темные прямоугольники, обрамленные золотой сеткой. Снаружи наступила настоящая ночь. Но по крайней мере внутри тени были изгнаны.

Все это время он говорил не переставая, и теперь, когда он завершил свой рассказ, голос его звучал монотонно и уныло.

– Франц, вы, безусловно, можете доверять мне. Я не рассказывал вам о де Кастри, исходя исключительно из соображений вашей безопасности. Ну а сегодня стало ясно, что вы глубоко увязли в этом деле, нравится вам это или нет. И, поверьте, то, что я говорил, отнюдь не пустая болтовня. Однако если я что и понял за эти годы, так это то, что милосерднее будет не рассказывать никому о темной стороне персоны де Кастри и его теориях. Потому-то я никогда даже не думал составить и опубликовать монографию об этом человеке. Другой причины просто не было, ведь подобная книга наверняка имела бы большой успех. Фа Лосюи знает все – от любовницы, с которой так близок, ничего не скроешь, – но у нее действительно очень глубокий и цепкий ум, о чем я уже упомянул. Честно говоря, после вашего звонка сегодня утром я попросил ее, когда она уходила, выкроить немного времени и еще раз поискать книжную лавку, где вы купили дневник, у нее талант к таким делам. Она улыбнулась и сказала, что (удивительное совпадение!) именно этим и намеревалась заняться.

Кроме того, – продолжал он, – хоть вы и говорите, что я не принимаю никаких мер предосторожности, я их как раз принимаю, и очень даже принимаю! По словам Клааса и Рикера, старик как-то обмолвился, что существуют три средства защиты от «нежелательных влияний»: серебро – самое древнее из известных, если можно так выразиться, противоядий от оборотничества (кстати, это одна из причин, по которым я поощряю увлечение Фа Лосюи ювелирным искусством), абстрактные узоры, издревле служащие ловушками для внимания (надеюсь, они действуют и на параментальные сущности; отсюда и все усложненные, похожие на лабиринты арабески, которые вы видите вокруг), и звезды, первобытный вариант пентаграммы (бо́льшую часть этих астрологических граффити на Корона-Хайтс намалевал не кто иной, как я, несколько раз отправляясь туда холодными ночами, в предрассветные часы, когда можно было не сомневаться, что там