Похищенный - Макс Коллинз

Они проговорили примерно две минуты, и неожиданно Кондон попятился от ворот.

Я услышал, как он крикнул:

– Нет!

Я положил руку на рукоятку пистолета.

Затем я увидел фигуру человека в темном пальто и шляпе, который перелез через ворота, спрыгнул и приземлился почти у ног Кондона. Несколько мгновений двое мужчин смотрели друг на друга – один стоя, другой – припав к земле, словно кошка.

– Это слишком опасно! – сказал мужчина и бросился бежать. Почти на голову меньше Кондона, мужчина побежал по диагонали через улицу почти передо мной, однако я не видел его лица, скрытого опущенными полями темной фетровой шляпы.

У ворот появился кладбищенский сторож – видимо, его присутствие напугало мужчину в темном пальто – и закричал:

– Эй! Что здесь происходит?

Однако Кондон не обратил на это внимания. Старик побежал через улицу за мужчиной. Я видел их обоих и мог присоединиться к преследованию, однако профессор бегал хорошо, и я предпочел остаться сторонним наблюдателем.

Мужчина побежал на север к парку, Кондон преследовал его с криком:

– Эй! Вернитесь! Не будьте трусом!

Мужчина остановился, повернулся и стал ждать Кондона. Они углубились в парк всего на несколько сот футов. Сторож не захотел даже выйти из-за ворот; он остался внутри охранять мертвых. Кондон и его визави оживленно разговаривали у группы деревьев возле небольшого домика садовника, перед которым стояла скамья.

Кондон указал на скамью, мужчина подумал немного и сел. Кондон сел рядом.

Они сидели и разговаривали. Прошло довольно много времени.

Я подумывал о том, чтобы выйти из машины, пробраться через деревья и кусты и подслушать их, но отбросил эту мысль. Приятели этого мужчины могли наблюдать за мной, и я мог испортить все дело. К тому же я прекрасно видел Кондона и мужчину в темном пальто и в случае необходимости мог достичь их в считанные секунды.

Но ничего не происходило. Они просто сидели и разговаривали.

А я продолжал томиться, положив пистолет на колени и оглядываясь по сторонам, надеясь заметить хоть кого-нибудь еще: похитителей, сотрудников министерства финансов, случайных свидетелей – кого угодно. В эту ночь весь Бронкс был, как кладбище Вудлоун.

В конце концов, спустя целую вечность они встали.

И пожали друг другу руки.

Мужчина в темном пальто повернулся и пошел на север, исчезнув в лесистом парке. Кондон проводил его взглядом и медленным шагом пошел к машине. Он улыбался.

– Думаю, все прошло хорошо, – сказал он, садясь в машину.

– Я бы открыл для вас дверцу, – сказал я, – но мои руки онемели от холода. Вы проговорили с этим парнем больше часа.

– Больше не осталось никаких сомнений, – сказал он. – Мы имеем дело с теми, кто нам нужен. С теми, у кого находится ребенок. Теперь его возвращение лишь вопрос времени.

– И денег. Вы не подозреваете, как близко я был к тому, чтобы к вам подкрасться. Мне нужно было схватить этого сукиного сына.

– Ну и что бы из этого вышло? Вы бы только все испортили!

– Возможно, – сказал я. – Но мне начинает казаться, что эти ублюдки водят нас за нос. Вы знаете, что этот ребенок может быть уже мертвым?

Кондон побледнел, но быстро пришел в себя, под его моржовыми усами заиграла глупая улыбка.

– Нет, нет. Все хорошо. Ребенка кормят согласно диете.

Когда мы ехали к нему домой, возбужденный Кондон оживленно рассказывал Мне о своей встрече с человеком, который представился ему как «Джон». Потом он рассказал о ней Брекинриджу и на следующий день Линдбергу. Я выслушал его рассказ три раза, и каждый раз он немного отличался от предыдущего.

Мужчина в темном пальто и в темной фетровой шляпе прижимал к своему лицу белый платок, когда разговаривал с профессором через решетку железных ворот.

– Деньги у вас с собой? – спросил мужчина.

– Нет, – сказал Кондон. – Я не смогу принести денег, пока не увижу свертка.

Разумеется, под «свертком» профессор подразумевал ребенка.

В этот момент тишину ночи нарушил треск ломающейся ветки, напугавшей обоих мужчин.

– Коп! – воскликнул мужчина. – Вы привезли его с собой!

В этот момент мужчина забрался на ворота и несколько мгновений взирал на Кондона без платка на лице.

– Вы привели конов!

– Нет! Я ни за что бы не сделал этого...

– Это слишком опасно!

Я прервал Кондона и попросил его описать мужчину.

– Я видел его лишь несколько мгновений, – сказал Кондон.

– Но вы сидели и разговаривали с ним целый час!

– В темноте. К тому же шляпа его была опущена, а воротник пальто поднят, – заметил Кондон. – Но я осмелюсь сказать, что рост у него около пяти футов восьми дюймов, возраст – от тридцати до тридцати пяти, вес – вероятно, около ста пятидесяти фунтов. Волосы светлые или каштановые.

– Вы сказали, что он не снимал шляпы.

– Да, но цвет я смог определить по его бакенбардам и волосам вокруг ушей. У него были миндалевидные глаза, как у китайца.

– Какой-нибудь особенности его речи вы не заметили?

– Да. Буквы "т" он произносил как "д", а "к" как "г".

– То есть он немец?

– Мне он показался скандинавом.

После непродолжительной словесной перепалки между ними мужчина побежал через улицу (передо мной, сидящим в припаркованной колымаге) к парку.

Кондон побежал туда за ним, и они сели на скамью возле хижины садовника.

Кондон утверждал, что поругал мужчину за то, что тот вел себя оскорбительно.

– Вы мой гость! – сказал он.

После того как Кондон воодушевленно прочитал ему лекцию по этике выкупа, наступило молчание, которое нарушил «гость».

– Это слишком опасно. Мне могут дать тридцать лет. Или казнят на электрическом стуле. А я всего лишь посредник.

Кондону его слова не понравились.

– Почему это вас казнят?

– Если ребенок умрет, то меня казнят.

– Умрет?! Что вы здесь делаете, если – ребенок умер?

– Ребенок не умер, – сухо проговорил мужчина, что вселило в Кондона надежду. – Меня не казнят, если он не умрет?

– Я учитель, а не адвокат, сэр. Ребенок хорошо себя чувствует?

– Лучше, чем до похищения. Мы даем ему все продукты, список которых опубликовала в газете миссис Линдберг, и даже больше того. Скажите ей, чтобы она не беспокоилась. И полковнику тоже скажите, чтобы он не беспокоился. Ребенок в полном порядке.

– Можете вы доказать, что я разговариваю с нужным мне человеком?

– У вас есть письмо с моей подписью. Такая же подпись была на записке, которую я оставил в детской кроватке.

Здесь я перебил Кондона и сказал:

– Но записка была не в кроватке, она была на подоконнике.

Кондон сделал небрежный жест рукой:

– Это небольшое несоответствие – ничто по сравнению с доказательством, которое мне удалось получить.

Сидя со своим «гостем» на скамейке, Кондон вытащил из кармана полотняный мешочек, открыл его и извлек английские булавки, которые он взял в детской Линдбергов:

– Что это такое?

– Булавки с кроватки ребенка.

Тут я с сомнением покачал головой, и Кондон сказал мне:

– Таким образом, я доказал, что это похитители, и больше нет и тени сомнения в том, что я действительно разговаривал с человеком, который вошел в детскую и поднял ребенка с кроватки!

– Профессор, – сказал я, – не надо быть гением, чтобы догадаться, что эти булавки могли быть приколоты к постели ребенка.

– Но он опознал их как булавки, которые были на кроватке ребенка Линдбергов.

– Да, конечно. Как будто он мог предположить еще какого-то ребенка. Ну да ладно. Продолжайте, продолжайте.

Кондон попросил мужчину назвать свое имя.

– Джон, – сказал тот.

– Меня тоже зовут Джоном. Откуда вы, Джон?

– С севера. С места, которое находится дальше, чем Бостон.

– Чем вы занимаетесь, Джон?

– Я моряк.

– Bist du Deutche?[8]

На этот вопрос Кондона мужчина ответил озадаченным взглядом; профессор переспросил его на английском:

– Вы немец?

– Нет, – сказал Джон. – Я скандинав.

После этого Кондон принялся пространно объяснять «Джону», что его (то есть «Джона») мать, если она еще жива, без сомнения, осудит эту недостойную деятельность. Затем, в связи с тем, что было холодно. Кондон потратил еще немало времени на то, чтобы убедить своего «гостя», у которого был сильный кашель, надеть его (то есть Кондона) пальто.

Ребенок, сказал «Джон» профессору, находится на корабле («на горабле», произнес он). Корабль стоял на якоре в шести часах плавания, и его можно было узнать по двум кускам белой материи на мачтах. Сумму выкупа повысили потому, что Линдберг нарушил указания и обратился в полицию; кроме того, похитители решили отложить деньги на случай, если им понадобятся адвокаты. Банда похитителей насчитывала шесть человек, двое из которых – женщины. Босс «Джона», или «номер первый», был «умным человеком», который работал на правительство. «Номер первый» получит двадцать тысяч из требуемых семидесяти а «Джон» и еще двое мужчин и две няньки получат каждый по десять тысяч долларов.