Трагедия абвера. Немецкая военная разведка во Второй мировой войне. 1935–1945 - Карл Бартц

Разве не мог Догнаньи выпрыгнуть из окна и убежать? Но он не ушел бы далеко, потому что его единственной одеждой была ночная рубашка.

Доктор Тице дал ему 0,3 г люминала, чтобы тот мог выспаться. Но лекарство не помогло.

Около полуночи Догнаньи в отчаянии принялся колотить изо всех сил в дверь и кричать: «На помощь! На помощь! Помогите же мне! Выпустите меня!»

Тогда – уже после доктора Тице – ему дали еще 0,7 г люминала; на следующий день из-за сильной дозы лекарства он должен быть недееспособным и тем самым продлить себе жизнь и, быть может, спастись.

На следующее утро в восемь часов комиссар Зондереггер на машине подъезжает к больнице. Как он и предупреждал, Догнаньи переносят в автомобиль. В течение поездки он время от времени засыпает.

Заседание военно-полевого суда в Заксенхаузене длится до восьми часов вечера. Догнаньи, несмотря на дозу люминала, удивительно бодр и внимателен. Что он должен сказать в ответ на неоспоримые улики, предъявляемые ему? Он подтверждает написание радиообращения и правку короткого призыва.

– Не могу отрицать того, что я написал. Я участвовал и в государственной измене. Но я был противником покушения. Я не был активным соучастником!

Мозг его отчаянно работает. Ужасное сознание того, что придется погибнуть накануне краха. Если бы его процесс растянулся хотя бы на неделю, он был бы спасен. И тут ему приходит идея: «Я хотел бы поговорить с Гиммлером. Я пригожусь ему в качестве посредника для мирных переговоров!»

Но его не слушают.

Догнаньи был приговорен к смертной казни, это случилось 6 апреля 1945 года. 9 апреля его казнили. Месяц спустя Германия капитулировала.

Несмотря на то что Канарис был уличен собственным почерком и показаниями соучастников, и это было ясно ему самому, он до самого последнего момента все отрицал и всю вину перекладывал на своих подчиненных.

В начале апреля Гитлер приказал провести заседания военно-полевых судов СС в Заксенхаузене и Флоссенбюрге. Хуппенкотен был назначен обвинителем.

Заключенных доставили в кирпичный тюремный блок концлагеря Флоссенбюрг, который насчитывал около сорока камер. Канариса поместили в одиночную камеру 22 и – как и остальных заключенных – заковали в кандалы. Даже если он и понимал, что изобличен, то все равно жил большой надеждой на скорое освобождение союзниками, армии которых уже вклинились глубоко в Германию.

В тюрьме Канариса содержали как и всех прочих заключенных, только по распоряжению из Берлина он получал более качественное питание, нежели остальные арестованные; его кормили с кухни охраны.

Уже говорилось, что Канариса во Флоссенбюрге должны были подвергнуть дополнительному допросу. Во второй половине марта во Флоссенбюрге собирался появиться лично и Кальтенбруннер. Заключенный 21-й камеры, бывший датский шеф разведки и контрразведки Лундинг, утверждает, будто в щель двери своей камеры он видел, как Кальтенбруннер с Канарисом прогуливались по двору. Кальтенбруннер угрожал, тогда как Канарис энергично возражал, изящно и оживленно жестикулируя.

Вот только спрашивается, каким образом Лундинг узнал Кальтенбруннера. Кальтенбруннер никогда не бывал во Флоссенбюрге.

6 апреля судья СС Торбек в Мюнхене получил приказ из Главного управления СС. Тощий судья-эсэсовец покачал головой: «Ничего не понимаю. Военно-полевой суд?

Я должен председательствовать? В концлагере Флоссенбюрг? Кого судить?» Торбеку дали понять, что это совершенно секретное дело: «Все детали вы узнаете во Флоссенбюрге».

Доктор Торбек на грузовике немедленно выехал во Флоссенбюрг. Когда он сообщил там о своем прибытии, появился помощник. Но тот ничего не знал о предстоящем военно-полевом суде. Договорились, что Торбек будет ждать дальнейших распоряжений на постоялом дворе в ближайшей деревне.

В этот день поздно вечером Хуппенкотен встретился с шефом тайной государственной полиции Мюллером на его запасной квартире в Ванзее.

– Завтра, – сказал Мюллер, – вы выедете во Флоссенбюрг, чтобы там провести заседание военно-полевого суда против Канариса, Остера, Бонхёфера, Зака и Гере.

Хуппенкотен приехал в лагерь на следующий день между 19 и 20 часами вечера. Его принял комендант.

Затем, уже в воскресенье, Торбека доставили в лагерь на служебной машине. Его провели к коменданту и Хуппенкотену, который объяснил ему обстоятельства судебного процесса военно-полевого суда. Он обрисовал судье СС комплекс проблем, связанных с делом Канариса, он же сам по распоряжению Гитлера будет выступать обвинителем.

Затем эсэсовского судью проводят в помещение, в котором лежат пять следственных дел под охраной СС, и Торбек, как он показывал, приступает к их изучению.

Первое судебное заседание – против Остера – начинается в 15.30. Оно проходит в столовой.

В состав суда входят: судья СС Торбек в качестве председателя и двое заседателей. Один из них – комендант лагеря, имя второго до сих пор не установлено. С торца стола справа сидит Хуппенкотен. Перед каждым лежит обвинительное заключение.

Вводят Остера. Он бледен, но владеет собой.

На нем спортивные гетры, спортивные брюки, поверх белой рубашки без галстука – кожаный жилет.

Хуппенкотен оглашает обвинительное заключение. Остер обвиняется в намерениях государственного переворота. Затем в вину ему вменяются связи с врагом и разработка планов покушения. Остер заявляет, что он никогда не желал убийства Гитлера.

Его допрашивали по пункту обвинения в государственной измене, при этом обвиняли в том, в чем на него показали соучастники заговора. Генералу ставили в вину беседы с Гальдером и переговоры Бонхёфера с Гёрделером.

– Контакты с противником были необходимы, – защищается Остер, – поскольку только тогда путч имел смысл. Я признаю эти контакты. Но я отказывался от всего этого дела, поскольку уже тогда не верил в его успех.

Хуппенкотен потребовал смертного приговора.

Последними словами Остера на этом заседании военно-полевого суда были: «Я не могу отрицать своего участия. Больше на подобное я уже не пойду. Я прошу отправить меня рядовым на фронт».

Суд вынес ему смертный приговор. Произошло это в 19 часов.

После перерыва на ужин, продлившегося до 20 часов, военно-полевой суд собрался вновь.

Ввели Канариса. Он одет в серый шерстяной костюм. Говорят, он выглядел свежим и несломленным.

Хуппенкотен огласил обвинение. Он обвинялся в укрывательстве информации и пособничестве планам государственной измены. Потом его допросили о беседах с Гальдером. Ему предъявили его же собственные записи.

Хотя Канарис и признает, что знал обо всех этих планах, но возражает:

– Я был шефом абвера, моей задачей было соучаствовать в заговорах против фюрера, чтобы позднее их раскрывать.

Когда Канариса стали опрашивать о событиях 20 июля, он говорит, что ничего об этом не знал.

И тогда происходит драматическая очная ставка между Канарисом и Остером. Канарис стоит перед столом, напротив эсэсовского судьи, Остер находился справа от адмирала.

Генералу излагают показания Канариса.

– Все, что говорит адмирал, не соответствует истине, – заявляет Остер.

Тогда Канарис умоляюще поворачивается к нему:

– Остер, я же только притворялся.

Кровь бросается в лицо Остеру.

– Нет, не так. Я все же не законченный подлец и отвечаю за то, что совершил. Все было так, как я сказал.

Судья СС – Канарису:

– Вы утверждаете, что Остер лжет?

Канарис ищет лазейку, он все отрицает: свою собственную подпись, свои переговоры с другими; он ничего не признает.

– У вас есть что еще сказать? – спрашивает председательствующий.

– Прошу разрешить мне, – отвечает Канарис, – искупить вину на фронте.

Незадолго до полуночи выносится приговор; он гласит смертную казнь. Утром 9 апреля – уже в понедельник – Канарис и Остер были казнены.

Точно так же поплатились своей жизнью Бонхёфер, Зак, Гере и Штрюнк[24]. Доктор Мюллер, в отношении которого Мюллер-гестаповец не верил, что тот был способен выдать дату наступления на Западе, пережил крушение Третьего рейха.

Таков был конец шефа германской военной разведки и его организации. Вина за раскрытие заговора внутри абвера большей частью лежала на самом абвере. Его руководители чувствовали себя слишком неуязвимыми и недооценивали опасностей хранения письменных свидетельств. Они считали невероятным, чтобы кто бы то ни было из посторонних осмелился провести обыски в их служебных помещениях или арестовать сотрудников абвера.

Канарис долгое время не без оснований полагал, что своим предложением ввести звезду Давида для евреев обеспечил себе неприкосновенность со стороны Гиммлера и Гитлера.

Но в конце концов события стали развиваться по-иному, и в результате одна из самых драматических и двусмысленных глав новейшей германской истории обрела свой горький конец.