Черный Рассвет - Рэйчел Кейн

И затем Клэр взяла мою руку. Ее пальцы были холодными и нежными, но еще они немного жалили. Она поцеловала меня, что вышло и сладко, и солено одновременно, и это ужалило, как попавший в рану лимонный сок, но это была Клэр, и мне должно было это нравится, потому что я любил ее. Золотое кольцо с алмазом и рубинами сверкнуло на ее руке, и она была моей женой.

Кольцо моей матери. У меня не может быть кольца матери… оно потеряно…

ПРОСНИСЬ.

А затем вампиры покинули Морганвилль. Однажды, их просто… не стало. Амелия оставила сообщение, в котором сообщалось, что она оставляет город нам и что она доверяет нам управлять им должным образом. Ева унаследовала кафе, где она работала столько лет. Майкл быстро стал рок-звездой и отправился в турне, я никогда не задумывался, как ему удалось всё это организовать, учитывая употребление крови и прочее, тем более непереносимость солнечного света. Я был занят. Занят, являясь новым мэром Морганвилля. Правление семьи Моррелл было закончено, и Ричард владел подержанной машиной, Моника работала в маникюрном салоне, пока однажды ее не переехал автобус. Очень печально.

Ты всё это выдумываешь, Шейн, в своей голове. Ты должен проснуться сейчас, или будет слишком поздно.

И Клэр, моя милая и красивая Клэр, она забеременела спустя шесть месяцев после того, как мы поженились. Я помню лишь часть этого, небольшую часть, где я слушал сердцебиение ребенка, видел сонограммы и Клэр при родах, плачущую от радости после первого крика ребенка, и затем вес моей дочери у меня на руках и ее глаза, голубые как вода, смотрящие на меня.

У нее была изощренная красота, как в старом фильме, и это продолжало восприниматься все менее и менее похожим на мою жизнь и все более похожим на мечты, мечты, которые таяли и утрамбовывались, скрываясь в тенях.

Поскольку это не реально.

Это походило на скачок, подобно вырезанному куску фильма, никаких переходов. Я шел, и лил дождь, просто свет, холодный туман, который лип мелкими капельками к моей кожаной куртке. Я дрожал и не знал, почему я был под дождем, когда Стеклянный Дом был позади меня с его теплыми огнями и Клэр, улыбающейся из окна с нашей дочерью на руках. Куда я шел? Что я делал? Я испытал пузырящееся чувство паники, и затем я повернул за угол и остановился, потому что мой отец, Фрэнк Коллинз, стоял там передо мной, и он сказал:

— Привет, сын. Я пытался пробиться к тебе.

Это не был Фрэнк, который оскорблял меня, предавал и использовал. Это был Фрэнк, которого я никогда не знал, который никогда не существовал. Добрый человек с лицом Фрэнка, телевизионной улыбкой папы и глазами, цвета воды на стекле.

— Папа, — сказал я. Я не чувствовал удивления от встречи с ним, что было странно, потому что он был отчасти мертв. — Как жизнь?

— Я в порядке, Шейн. Я слышал, ты женился.

— Да.

— Ты счастлив?

Я, как предполагалось, был счастлив. Нет, я был счастлив. Я был.

— Да, — сказал я. Боль прошила меня насквозь, как она делала все время теперь, раскаленный жар и ледяной холод, язвительный, грызущий и размалывающий.

Что-то съедает тебя.

— Я рад, что ты счастлив, — сказал он. — Ты заслужил. Я горжусь тобой, Шейн.

Я затих на мгновение, перебарывая услышанное. Он не мигал. По его щекам бежали слезы, что было странным, потому что мой отец не плакал, никогда не плакал, даже когда моя сестра, Алиса, умерла.

Казалось, будто его лицо таяло.

— Ты умер, папа. И ты никогда таким на был.

— Каким таким?

— Настоящим человеком, — сказал я. — Ты никогда не гордился мной, или, по крайней мере, ты никогда не говорил этого. Ты всегда хотел больше. Я никогда не был достаточно хорош для тебя, даже до того, как я убил Алису.

— Ты ее не убивал.

— Я должен был спасти ее. Это одно и тоже. Разве ты не говорил мне этого миллион раз?

Слезы были льдом, и лед таял.

— Я сожалею, если говорил это. Я не имел этого в виду, Шейн. Я всегда гордился тобой.

Лжец. Лжец, лжец, лжец лжец.

Я протиснулся мимо него, потому что я всегда хотел услышать это, всегда, но было что-то еще, беспокоящее меня.

— Но ты мертв. — Фрэнк Коллинз, который существовал в лаборатории Мирнина, был жуликом, призраком, двухмерным изображением, мозгом в банке, не этим человеком из плоти и крови, который даже не выглядел правильно. Я потянулся и пихнул его в плечо. Он качнулся назад, реальный на ощупь. — Это не ты.

— Это то, чего хочешь ты, — сказал не-Фрэнк. — Это то, чего ты всегда хотел. Отец, который гордится тобой.

— Я хочу настоящей жизни! — Слова вырвались из меня в крике, и я знал, что это было верно, единственная истинная вещь за долгое время. — Папа, помоги мне.

— Я пытался помочь тебе, — сказал он. — Проснись, Шейн. Ты не можешь получить желаемое.

Разве не это я тебе говорил? Ты не можешь быть героем. Ты не можешь помочь вампирам на расстоянии. Ты не можешь жениться на идеальной девушке, иметь прекрасного маленького ребенка и вернуть своего отца живым, преобразованного в модель, которую ты всегда хотел.

Но теперь у тебя есть все это. Как назвать это?

— Фантазией, — сказал я.

— Разве не этого ты хочешь?

— Нет.

— Тогда проснись прежде, чем будет слишком поздно.

Его глаза были водой, они были полны воды, и я ощутил прилип ослепляющего ужаса и тошноты. Я снова чувствовал покалывающее жжение по всему телу. Даже при этом, я повернул за угол, и, не забывая поворачивать, я увидел Стеклянный Дом прямо перед собой.

Кто-то покрасил его, и он пылал неоново-белым цветом под дождем, и Клэр смотрела на меня из окна, улыбаясь и держа нашего ребенка.

Как же звали нашу дочь? Я должен это знать. Но я не знал. Не знал.

Потому что она не существует. Проснись!

— Папа… — Я оглянулся назад. Фрэнк ушел. Остался лишь тротуар, серый туман и дождь, дождь, барабанящий по моему лицу, украшающий бисером мою кожу. — Если я проснусь, то потеряю их. Я могу потерять все, но только не их. Папа… — Я не хотел этого, но я не хотел, чтобы это продолжалось. Я не мог. Я пошел назад к дому, к Клэр, ребенку, с чьим именем я так и не определился, к будущему без вампиров, где меня уважали и ценили, где мой отец любил меня и…

И я знал, что я не мог допустить этого.

Потому что я Шейн Коллинз, и у меня нет ничего из этого.

Потому что это не мой мир.

ОЧНИСЬ!

И я очнулся.

Надо мной был твердый лист стекла и вода, украшающая его бисером и капающая вниз на мое лицо. Я был под водой, за исключением моего лица. И все горело.

Вода была густой и окрашивалась в розовый от моей крови.

Я не убежал от драугов. Я вообще никогда не убегу. Некоторые люди видят, как их жизни проносятся перед глазами. Я видел будущее — всё, что я никогда не увижу, не буду иметь. Я погрузился в мечты.