Не под пустым небом - Мария Романушко

А вторым фильмом был, конечно же, «Путь на арену» – фильм, где играет Леонид Енгибаров. Его первый фильм. Я столько лет мечтала увидеть его ещё раз! И вот, я заказала его сама для себя… Да, хорошая у меня работа. Такой подарок судьбы! Жаль, что нельзя крутить «Путь на арену» каждый день… из месяца в месяц… Но ведь есть ещё «Ожерелье для моей любимой» – его последний фильм. Так что много радости впереди…

Ну, и конечно, я буду проводить здесь регулярно поэтические вечера. Центр Москвы! Жаль только, зал не очень большой…

Готовлю первый вечер. Согласились выступить два поэта из моего семинара в Литературном институте: Саша Руденко и Коля Никишин. Ещё будут читать Гавр, Таня Неструева и я.

Директор сказал, что нужно сделать пригласительные билеты. Я написала текст и поехала к Главному Цензору – за разрешением на печать. Крамолы в моём тексте обнаружено не было. (Странно, что никто не потребовал тексты стихов, которые мы собирались читать!) Приглашение напечатали огромным тиражом – триста экземпляров. И целую неделю я распихивала эти приглашения по почтовым ящикам окружающих домов. В подъездах в те времена не было кодовых замков, так что в любой можно было войти.

Ещё отнесла по пачке приглашений в несколько ближайших школ и на саму фабрику «Дукат». Я очень волновалась, что зал не сможет вместить всех желающих услышать наши гениальные стихи.

И вот, пришёл назначенный час. Мы, пятеро, уже сидели на сцене в ожидании слушателей. Первым в зал вошёл Витя Кудрин. Потом – моя подруга Ольга Тишлер. Пришёл директор клуба и тоже сел в зале. Потянулись долгие минуты ожидания… Пришла девочка-подросток, которая сказала, что её папа тоже писал в молодости стихи, но сам не пришёл, потому что постеснялся, а её вот прислал послушать. И неведомо откуда забрёл подвыпивший мужичок. Забрёл случайно, видимо, просто замёрз и решил погреться. А по приглашению пришла только эта девочка. Витя и Ольга – не в счёт, я им сама позвонила. Вот и всё. Было пятеро выступающих и ровно столько же слушателей. Но мы решили ничего не отменять. Только перешли в мой кабинет. (Да, у меня в клубе был свой кабинет!) И вот, мы перебазировались в мой кабинет и устроили прекрасный поэтический вечер. Всем стало почему-то очень весело. И каждый читал стихи навыкладку! И наши пятеро слушателей были в восторге. И нам долго не хотелось расходиться…

А те, кто не пришёл тогда в клуб «Дукат», пусть кусают себе локти от досады! Ибо они много потеряли.

Следующим большим мероприятием, которое я наметила, был «Сбор лучших людей». Сбор лучшей молодёжи, которую я знала.

Пригласила Гедрюса Мацкявичюса и актёров из его театра: Наташу Дюшен, Ольгу Тишлер, Людочку Коростелину, Толика Бочарова, Вальку Гнеушева. Позвала своих друзей из лито в Сокольниках – Мишу Файнермана, Володю Казарновского, ребят из Литинститута. Мне хочется перезнакомить и сдружить всех хороших, достойных людей, и чтобы у них началось общение, и, может быть, всякие интересные проекты…

И все пришли! Гедрюс рассказывал о своём театре. Поэты читали свои стихи. А я вела этот вечер. По-моему, всем было интересно.

В уголке зала сидел директор клуба и слушал.

А последствия были такие.

На следующий же день меня вызвал к себе директор клуба и… после разговора с ним я написала заявление об уходе. По собственному желанию.

Директор дал мне понять, чтобы я поскорее отсюда убиралась. «Я не хочу из-за ваших сборищ потерять работу». Странно, что он просто не сказал мне: я запрещаю вам собирать этих людей. Он, видимо, понял, что запретить мне невозможно. Лучше сразу уволить.

Были и ещё некоторые последствия того единственного «сборища». Миша Файнерман и Арнольд Вакс влюбились в одну девушку, студентку Литинститута, мою однокурсницу, и бились потом за неё, как гладиаторы, только перья летели… Они реально колошматили друг друга, как два бойцовских петуха. И совершенно напрасно. Потому что Нина (так звали роковую девушку) собиралась в то время замуж за совершенно третьего. Но Миша (про Вакса не знаю) был настолько опалён этим чувством, что долго не мог с этим смириться. Он посвятил этой девушке большой цикл стихов – нежных, печальных и совершенно пронзительных… Так что русская литература от того единственного «сборища» в итоге выиграла.

Каптерев вернулся из Крыма, и я вернулась домой, на улицу Лавочкина.

Ранний вечер. Я дома одна. Звонит телефон. Фёдор.

– Нам надо поговорить, – говорит он своим мрачным голосом, от которого у меня всегда в районе солнечного сплетения происходит какое-то неприятное залипание.

– Я слушаю тебя.

– Нет. Это не телефонный разговор.

– Хорошо. Придёшь – поговорим.

– Нет. Дома мы говорить не будем.

– А где же тогда?

– Приезжай на Динамо. Прямо сейчас. Выйдешь из последнего вагона. Я буду там ждать тебя.

… Мы ходили по скверу, кругами, и он говорил мне:

– Ты должна, в конце концов, оставить нашу семью в покое.

– Ты хочешь сказать, что я должна уйти от вас?

– Я думал, ты давно догадаешься сделать это.

– Куда же я пойду?

– Меня это не интересует.

– Тогда давай разменивать квартиру.

– А… вот что у тебя на уме!

– Да нет у меня этого на уме. И никогда не было. Но мне же надо где-то жить. Не на улице ведь!

– Сама соображай, где тебе жить.

– И всё-таки. Ведь в той квартире, где мы сейчас все живём, и которую мы когда-то получили на всю нашу семью, там ведь есть и мои квадратные метры.

– Запомни: никаких твоих метров там нет! И ничего твоего там нет!

– Как же так?

– А вот так! Я так сказал.

– Но ведь это нечестно…

– Нечестно?! – заорал он. – А честно вести себя так, как ты себя ведёшь?! Сколько ты нам уже крови попортила?!

– Господи, да что я делаю-то плохого?

– И ты ещё будешь спрашивать?! – прошипел он. – А кто крестик на шею нацепил?

– Это моё личное дело.

– Нет, это не только твоё дело! Ты когда-нибудь о нас с матерью подумала? О том, чем нам могут вылезти твои игры с религией?

– Это не игры!

– Игры – не игры… Ну, послушай! что ты за человек такой? Почему ты всегда идёшь не в ногу со всеми?

– Как хочу – так и иду. Моя жизнь. Как хочу – так её и живу. По-моему, правильно.

– Значит, ты одна правильно, а все остальные – неправильно?

– Я так не сказала.

– Но ведь так получается! Если ты правильно, значит, все остальные неправильно? Все идут не в ногу, одна ты в ногу?!

– Да что ты заладил: в ногу, не в ногу… Мы же не в армии, чтобы в ногу ходить.

– Короче: я тебе всё сказал. Я не хочу иметь неприятности из-за тебя. Можешь жить, как хочешь. Но – не в моём доме…

Могла ли я предположить тогда, что пройдут годы (немногим больше двадцати), и Фёдор сам пойдёт креститься!

Но до тех времён ещё надо было дожить…

Я поехала к Неструевой.

– Всё, Танюша, папаша меня выгнал!

– Как выгнал?

– Открытым текстом. Послал на все четыре стороны.

– Живи у меня. Какие проблемы?

Через несколько дней позвонила мама:

– Я нашла тебе комнату, – сказала она.

– Какую комнату? Зачем? Я живу у подруги, всё хорошо.

– Но ты же не можешь вечно жить у подруги.

– Она меня пока не гонит.

Мама заплакала:

– Если ты не поселишься в этой комнате, я буду чувствовать свою вину. А так мне хотя бы легче, что я сняла тебе комнату.

– У меня нет денег, чтобы платить за комнату.

– Я сама буду платить за неё. Прошу тебя, не отказывайся. Конечно, Фёдор – чудовище, но я не могу его переделать, он такой…

– Да, он такой.

– А комнатка не так далеко от нас, на автобусе минут пятнадцать. Будете видеться с Маришкой, а то она по тебе скучает…

Ну, на Маришке я сломалась, конечно.

– Ладно, поеду в эту комнату…

Поселяюсь у клоповой бабульки.

Я её сразу так окрестила для себя – «клоповая бабуля».

Тихая улочка. Старый трёхэтажный дом, насквозь гнилой. Хозяйка в платочке и замызганном фартуке. Большая комната, выгоревший матерчатый пыльный абажур над круглым столом, покрытым плюшевой, полуистлевшей скатертью… Железная кровать с отсыревшей периной, на которую страшно ложиться. Сплю, не снимая верхней одежды, прямо на покрывале, укрываюсь своим пальто. Комната большая, квартира тихая, кроме нас с бабулей, здесь никого. Но уж очень пахнет клопами! Не знаю, почему я решила, что это именно запах клопов, но он, запах этой комнаты, был такой мерзкий, что я выдержала только неделю. Здесь невозможно было ни есть, ни спать, ни заниматься.