Кудеяр - Николай Костомаров

— Смотрите, смотрите, — говорили опричники, — вот что называется: по бороде текло, а в рот не попало.

Трудно было Кудеяру пересиливать себя. Он положил ложку и сказал:

— Доложите великому государю, что я совершил свой третий искус.

— Мало ел, еще покушай, — сказал Малюта, — а то голоден будешь. Мясца кусочек съешь!

Кудеяр стал доставать из миски кусок мяса и при этом снова зацепил ногу покойницы, и нога, заколыхавшись с телом, ударила его в губы.

— Ха, ха, ха! поцеловался с женою, — сказал Малюта.

— Смотри, жены не съешь вместо говядины, — сказал один из опричников.

— Выпей, Кудеяр, винца, — сказал Малюта, — выпей во здравие государя.

Кудеяр, повинуясь приказанию, налил вина и выпил.

— Ну, коли наелся и напился, так пойдем, доложим царю-государю, а на ночь с царского дозволения возьмешь жену на постелю.

Они вышли. Малюта пошел докладывать царю. Кудеяр с опричниками стоял на дворе. В глазах его не было ни слезинки. Он молча и как бы равнодушно смотрел вдаль. Через несколько минут воротился Малюта и сказал: "Кудеяр, тебя зовет царь-государь, иди смело; царь-государь будет к тебе несказанно милостив".

Кудеяра ввели во дворец, повели через царские покои, обитые сафьяном с тиснеными золотыми узорами, и ввели в угольный покой. Царь стоял у окна, опершись на свой посох; против него, у дверей, в которые должен был входить Кудеяр, стояли Вяземский, Басманов и Василий Грязной.

— Ну, Кудеярушка, — сказал царь ласково, — ты совершил свой третий искус…

— Совершу четвертый, — прервал Кудеяр, — и, сжав кулаки, бросился на царя; но вдруг пол под ним раскрылся, и он упал стремглав в подклет, на полторы сажени ниже комнаты.

— Ха, ха, ха! — воскликнул царь. — Забыл, собака, а может, и не знал, мужик-невежа, что Бог повсюду охраняет помазанника своего. Ангелом своим заповесть о тебе, да не преткнеши о камень ногу твою.

В то время как Кудеяр бросился на царя, Вяземский и Басманов дернули за доску, прикрывавшую отверстие на полу. Все было предусмотрено заранее. Ожидали именно того, что случилось.

— Закройте его, пусть пропадает там голодною смертью, — сказал царь и вышел из комнаты.

V

Побег

На другой день царь, приказавши разослать по всему государству грамоты о молебствии по поводу спасения его от рук убийцы, отправился сожигать дворы и разорять вотчины недавно казненных, а дворец на время был поручен Мамстрюку Темрюковичу. При нем было оставлено несколько опричников.

Татарский посланник Ямболдуй-мурза, выехавший из Бакчисарая вместе с Кудеяром, тотчас узнал, что сделал царь с женою Кудеяра и что потом сталось с самим Кудеяром. При отправлении своего посла из столицы хан Девлет-Гирей поручил ему наблюдать, как московский царь примет Кудеяра, отдаст ли ему тотчас его жену и не станет ли стеснять его свободы. В таком случае Ямболдуй-мурза должен был немедленно требовать от московского государя освобождения Кудеяра и отпуска его из государства, иначе — угрожать царю, что за Кудеяра хан отмстит на двух сыновьях царского шурина, взятых в плен ханским сыном Адиль-Гиреем. Ямболдуй-мурза с жаром ухватился за это дело; кроме своей обязанности, он хотел угодить хану, зная, как хан полюбил своего избавителя.

О пленных черкесских князьках, сыновьях Мамстрюка, уже шли переговоры, и царь, желая сделать угодное своему шурину, обещал за избавление племянников царицы отпустить татарских пленников, поименованных в списке, нарочно присланном при грамоте крымского хана: дело останавливалось только затем, чтобы сыскать их всех. Ямболдуй-мурза пришел к Мамстрюку в дом, находившийся в слободе, и сказал на татарском языке, который разумел черкесский князь:

— Князь Мамстрюк! Светлейший мой повелитель, хан Девлет-Гирей, дал мне такое повеление: коли Кудеяру станут в Москве причинять какое-нибудь зло, то мне прийти к тебе и сказать, чтобы Кудеяра отпустили к нам, коли он вам не нужен на службе, а буде не отпустите и Кудеяра лишите живота, то хан прикажет казнить лютою смертью твоих двух сыновей, которых Адиль-Гирей взял в полон, да еще пошлет свою орду разорить вконец улус твоего отца; да еще велено мне сказать тоже и великому государю вашему, что коли ваш государь Кудеяра безвинно казнит, то светлейший хан сам пойдет войною на землю Московского государства.

Мамстрюк сначала стал было доказывать, что Кудеяра предают казни не безвинно, что он покусился на жизнь государя, а таких злодеев нигде не милуют. Но Ямболдуй-мурза прервал его и указал на то, что царь без всякой вины убил жену Кудеяра, и если Кудеяр точно покушался на жизнь государя, то сделал это, сам себя не помня, и ему того становить в вину нельзя. Мамстрюк понял, что крымскому послу все известно, и не стал более спорить.

— Но как же быть, — сказал он, — наш государь бывает не в меру гневен. Ты посол, а коли такое ему скажешь, то он и с тобою невесть что учинит; а мне ему сказать то — он мне за такое слово велит язык урезать.

— Ну, так попрощайся со своими сыновьями, — сказал Ямболдуй-мурза, — хан велит их казнить самыми лютыми муками. Если хочешь, чтобы сыновья твои были живы, спаси Кудеяра и отпусти к нам.

Мамстрюк отговаривался тем, что надобно во всяком случае подождать царя, что если хан дал такое поручение Ямболдуй-мурзе, то пусть сам говорит царю, когда он вернется из похода.

— Пока он вернется, Кудеяр умрет с голоду, — сказал Ямболдуй-мурза. — Освободи Кудеяра, а я отправлю его в Крым, иначе сыновья твои погибли.

— Так вот что, — сказал Мамстрюк, — царю об этом сказать невозможно и отпустить Кудеяра к тебе також нельзя: мне за то голову снесет царь… А вот слушай… Ямболдуй-мурза, будь мне друг, и я тебе друг буду: поклянись по своей вере, что никому не скажешь; будем знать про то я да ты да третий, кого я выберу, а больше никто.

— Я клянусь тебе, что никому не скажу, — сказал Ямболдуй-мурза, — только чтоб Кудеяр был жив и свободен.

— Он будет жив и свободен, — сказал Мамстрюк. — Мои сыновья — своя кровь, мне дороже всего! Царь-государь дал мне дворцом управлять; как царь вернется, я донесу ему, что Кудеяр в подклете умер, скажу — сам себе разбил голову с голоду и досады, а я велел тело его бросить в озеро. Только в Крым отпустить Кудеяра невозможно, там Афанасий Нагой — наш посол — узнает, что Кудеяр в Крыму, и тотчас напишет царю. А пусть Кудеяр бежит в Литву; ведь он к нам и пришел из Литовской земли, ведь он литовский человек, а не московский, пусть, там живучи, имя себе переменит, а Кудеяром не зовется. Дай ему лист свой, будто ты своего татарина за делом в Литву посылаешь, и я тебе велю дать грамоту, что позволено тебе гонца послать; а государю скажу, что ты посылал о моих сыновьях через Литву гонца.

— Пусть так будет, — сказал Ямболдуй-мурза, — лишь бы я видел Кудеяра и знал, что он на воле, тогда и сыновья твои будут отпущены на волю; а буде Кудеяр из Московского государства благополучно не выбудет, твоим сыновьям на воле не быть и тебе их не видать.

Был у Мамстрюка верный, преданный слуга, родом черкес, по имени Алим, в крещении Наум. Мамстрюк доверил ему тайну и стал советоваться, как бы сделать так, чтобы и сам Кудеяр не знал и никому сказать не мог, кто его спас.

Алим, подумавши, дал такой совет:

— Помнишь ли, с месяц тому назад наш опричный человек Федька Ловчиков доносил на другого опричного человека, Самсонку Костомарова, будто он, Самсонка, хотел бежать в Литву и для того ездил к литовскому гонцу, а Самсонка в ответе государю заперся и сказал, что у литовского гонца не был и бежать не умышлял. Царь-государь велел отдать Самсонку на поруки, но из опричнины его не выбил, а я подлинно знаю, что Самсонка был у литовского гонца и бежать хотел и теперь живет в опричнине не по охоте и всех боится. Если бы тому Самсонке дать денег, с чем бы ему уйти, он ушел бы вместе с Кудеяром. Кудеяр думал бы, что его Самсонка освободил, а Самсонка знал бы только про меня, а про тебя не знал бы ничего.

Мамстрюк дал полную волю своему Алиму.

Самсон Мартынович Костомаров был широкоплечий детина, лет тридцати, родом из каширских детей боярских, служил в войске и попался в плен литовцам. Судьба бросила его во двор одного литовского пана, где обращались с ним очень ласково. Там ему зазнобила сердце дочь одного литовского земянина, жившая на воспитании при дворе жены пана, у которого находился Самсон. Девица была не прочь выйти за молодого москвитина, да и панья, ее покровительница, не находила этого неудобным, зная, что Самсон с охотою останется навсегда в Литве, но родители девицы воспротивились такому браку. Наступил размен пленных. Самсон с неохотою вернулся на родину, где у него оставалась немилая, постылая жена, с которою против его воли соединили родители еще в юных летах. У становляя опричнину, царь зачислил в нее Самсона, а из опричных вместе с другими выбрал в число тех, которые должны были находиться неотлучно при его дворе в Александровской слободе. Казни царя претили Самсону; горячего нрава и невоздержанный на язык, он с трудом мог скрывать свое омерзение к той среде, в которой находился, и, наконец, потерявши терпение, пошел к литовскому гонцу просить, чтобы он увез его с собою. Гонец не решился брать царского человека, потому что это было прямое нарушение посольских прав, но уверил Самсона, что если он сам найдет способ убежать, то король Жигимонт-Август примет его ласково и наделит поместьем. Этот же гонец сообщил ему, что отец панны, на которой хотел жениться Самсон, уже умер и панна еще не вышла замуж. После сделанного на него доноса Ловчиковым положение Костомарова было до крайности опасно; у царя оставалось на него подозрение, и при первом случае, когда царю что-нибудь не понравилось бы, царь немедленно приказал бы казнить его.