Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

16 – 19 октября 1813 года под Лейпцигом в грандиозной трехдневной «битве народов» объединенные войска России, Австрии, Пруссии и Швеции разбили армию Наполеона. Поначалу силы сторон были практически равны: 205 тыс. человек у союзников против 190 тыс. у французов. Однако в ходе сражения к коалиции подходили подкрепления, вдобавок немецкие части, остававшиеся в рядах наполеоновской армии, стали переходить на сторону союзников. Бонапарту удалось избежать окружения, но в результате «битвы народов» он вынужден был отступить за Рейн. Империя агонизировала.

Наполеон упрямо рыл собственную могилу. Союзные монархи уже не предлагали ему мир с сохранением «естественных границ» на Рейне, Альпах и Пиренеях, но были готовы оставить Наполеона у власти, если он смирится с возвращением Франции к рубежам 1792 года. Но Наполеон продолжал сражаться. Уже на территории Франции, располагая главным образом юными, плохо обученными «мариями-луизами», он ухитрился нанести врагам несколько серьезных поражений. Однако его страна устала от неугомонного и кровожадного повелителя. Маршал Мармон открыл союзникам путь на Париж, другие маршалы вынудили Наполеона подписать отречение в пользу сына, а тем временем ловкий министр иностранных дел Талейран готовил возвращение Бурбонов. 31 марта 1814 года союзные армии вступили в Париж. Война была окончена. Несколько дней спустя в столицу своей страны в карете, украшенной почти забытым французами гербом – королевскими лилиями, въехал пожилой, тучный, страдающий от подагры человек с добродушным лицом и печальными глазами – Людовик XVIII, милостью Божьей и волей союзных держав новый король Франции, младший брат короля, сложившего в 1793 году голову на гильотине.

Для австрийской дипломатии главной задачей теперь было восстановление своего влияния в центре Европы, то есть прежде всего в Германии и Италии. Война против Наполеона вызвала подъем национальных чувств немцев. Либерально настроенные представители дворянства, интеллигентские круги, значительная часть бюргерства мечтали об объединении страны на новых условиях, более соответствующих духу эпохи. Многим из них представлялась удобной модернизированная модель «Священной Римской империи», идея восстановления которой витала в 1814 году в воздухе. Восторженный прием, оказанный Францу I во время его поездки по южной и западной Германии, свидетельствовал о том, что многие немцы видят в Габсбургах потенциальных объединителей страны. Эти люди сильно ошибались: единая Германия не только не входила в число приоритетов габсбургской политики, напротив – ее возможное появление было кошмаром, который лишал сна Франца I и его верного министра. «Если они хотят сделать меня тем, чем я был раньше, то покорнейше благодарю, – заявил император, – если же они хотят меня сделать чем-то другим, то любопытно, как это у них получится».

Единая Германия означала Германию национальную, а это противоречило и характеру дунайской монархии как многонационального государства, и природе самой власти Габсбургов, построенной на наднациональном принципе. Восстановление Германской империи означало бы для династии неизбежные проблемы с принадлежащими ей землями, населенными негерманскими народами, в первую очередь с Венгрией. Кроме того, попытка Габсбургов встать во главе новой Германии привела бы к столкновению с Пруссией, также рассматривавшей небольшие немецкие государства как зону своего влияния. Наконец, немецкие либералы, игравшие заметную роль в националистическом движении, никак не могли быть союзниками консервативной австрийской династии, которая придерживалась совершенно иных взглядов на общественное устройство и отрицала либеральный принцип суверенитета народа.

Меттерних, возведенный в 1813 году Францем I в княжеское достоинство, имел свои представления о будущем Германии. «С мыслью о системе, построенной на теснейшем сотрудничестве Австрии и Пруссии, усиленных Германским союзом, который находился бы под равномерным влиянием обоих этих государств, причем Германия не перестала бы представлять собой единый политический организм, – с такой инициативой выступает австрийский кабинет, – писал «серый кардинал» императора Франца одному из прусских министров. – Вся позиция Австрии и заключенные ею договоры проникнуты этим духом, который благодаря позитивному влиянию союза двух центральных держав предоставит Германии гарантию спокойствия, а всей Европе – основу для всеобщего мира».

Реализации этого проекта Австрии удалось добиться в договоре о создании Германского союза, который стал частью итоговых документов Венского конгресса европейских держав, подписанных 9 июня 1815 года. Это был союз князей, а не народов: в качестве его основателей выступили австрийский император, пять королей (Пруссии, Баварии, Саксонии, Ганновера и Вюртемберга), семь великих герцогов, десять герцогов, двенадцать князей, один курфюрст, один ландграф и четыре вольных города (Бремен, Гамбург, Любек и Франкфурт). Последний стал местом заседаний Союзного совета, состоявшего из представителей государств – членов союза. Председательство в совете закреплялось за Австрией. Границы Германского союза в основном соответствовали границам «Священной Римской империи»: в него не вошли как негерманские земли Габсбургов, так и восточная часть владений прусского короля.

В Италии Меттерних видел «географическое, а не политическое понятие». Он не скрывал своих опасений: «Единая Италия возможна лишь как соединение самостоятельных частей, из которых состоит этот полуостров. Такое соединение может иметь лишь форму республики». Поэтому новое государственно-политическое устройство Италии, одобренное Венским конгрессом, не содержало никаких элементов, общих для всех государств, расположенных на Апеннинах. Прежние князья, изгнанные Наполеоном из своих владений, получили их обратно – в том числе младшие ветви Габсбургов, тосканская и моденская. В состав самой австрийской монархии было включено Ломбардо-Венецианское королевство с центром в Милане. Высшая власть в этом псевдоавтономном образовании принадлежала вице-королю, которым впоследствии стал один из братьев императора, эрцгерцог Райнер, однако на практике его полномочия сильно ограничивались центральным правительством. Австрия стала доминирующей державой на Апеннинском полуострове.

Кроме того, решениями Венского конгресса Австрия была восстановлена в границах 1797 года, за исключением небольшой области Брейсгау, отошедшей к Бадену, и южных Нидерландов, ставших частью новообразованного Голландского королевства. Таким образом, через шесть лет после самого тяжелого из своих поражений габсбургская монархия вернула себе практически все утраченное в ходе войн с Францией, расширила свои владения в Италии и вновь стала одной из ведущих европейских держав. Выражаясь языком торговли, которую порой так напоминает дипломатия, Вене удался блестящий гешефт: «Россия, вынесшая на своих плечах главную тяжесть борьбы с Наполеоном, получила 2100 кв. км земли с 3 млн населения; Австрия – 2300 кв. км с 10 млн, а Пруссия – 2217 кв. км более чем с 5 млн немцев»[42].

Политика князя Меттерниха полностью оправдала себя. Однако до появления устойчивого баланса сил в масштабе всей Европы, равно как и восстановления консервативного внутриполитического устройства в ведущих европейских странах, что оставалось целью австрийской политики, было еще далеко. Непрочность военных и дипломатических успехов коалиции продемонстрировали «Сто дней» Наполеона, который в начале марта 1815 года бежал с острова Эльбы, где находился в ссылке, и в считанные дни восстановил свою власть во Франции. Победа союзников при Ватерлоо навсегда покончила с «корсиканским чудовищем», но тревога и волнения, испытанные европейскими монархами в эти дни, заставили их искать новые способы укрепления консервативной системы в Европе. Австрии предстояло сыграть одну из ведущих ролей в этом процессе. Многолетняя схватка с революцией, в которой Габсбургам ценой огромных усилий удалось загнать противника в угол, должна была быть продолжена иными, невоенными средствами.

V. Felix Austria? (1815–1848)

Ангел-хранитель легитимистской Европы

«Наша страна, или лучше сказать – наши страны, относятся к числу наиболее спокойных, поскольку без всяких революций могут наслаждаться большинством нововведений, которые вырастают из пепла государств, потрясенных политическими беспорядками… Личная свобода абсолютна, равенство всех сословий перед законом безусловно, все несут одинаковое бремя; существуют титулы, но не привилегии. Нам не хватает разве что Morning Chronicle!» Так спустя десять лет после окончательного падения Наполеона писал в Лондон своей пассии, жене русского дипломата Доротее Ливен, князь Клеменс Меттерних, добившийся в 1821 года небывалого со времен Кауница почета: император Франц назначил его «канцлером правящего дома, двора и государства».