Солнце для мертвых глаз - Рут Ренделл

Тедди посмотрел вниз вдоль погруженной в полумрак лестницы. Она не включила свет. Он увидел похожее на пещеру помещение, каменный пол, запертую на засов дверь и отвернулся.

– Я замерю альков, – сказал Тедди, – и если вы обрисуете мне свою идею, расскажете, что хотите, я сделаю наброски. Это не займет много времени, всего неделю.

Гарриет чувствовала, что остановить его во второй раз ей не удастся. Тедди сделал замеры, отошел, снял еще несколько мерок, взглянул на дверцы горки, на стенные панели, кивнул, убрал рулетку.

Ее прикосновение ему не понравилось. Он с радостью взял бы эту морщинистую, в коричневых пятнах руку с красными ногтями и отшвырнул бы назад. Но ему нужна работа. Тедди поднялся вслед за женщиной на второй этаж, то и дело останавливаясь, чтобы осмотреть картины и выглянуть в очаровательное эркерное окно. Наверху было только две спальни и две ванных. Он ожидал большего количества помещений, однако главная спальня была просторной и вытянутой по форме, с огромной и прекрасной кроватью под балдахином – сама кровать была застлана белым, с кремовым оттенком шелком, а с балдахина струился белый газ, – с картиной на внутренней стороне крыши, изображавшей нимф, богов и белого быка с венком из цветов на рогах.

Можно было сесть на кровать и посмотреть на себя в зеркало изящной формы с завитушками, висевшее над белым туалетным столиком. Это могла бы сделать Франсин. Это дом умалил и подавил бы всех, кроме нее. Лишь для нее он стал бы подходящей оправой, и Тедди представил ее обнаженной на этой кровати, а одеянием ей служили бы длинные черные волосы и то кольцо, которое он надел бы ей на палец. Он никогда не видел голых девушек, зато видел картины. Франсин была бы красивее, чем картина.

Была предпринята еще одна попытка напоить его, когда они снова спустились вниз. Рука женщины опять вернулась к его руке. Тедди отстранился, вывернувшись по-змеиному, встал и решительным шагом направился в холл, обещая подготовить эскизы за неделю. В этот момент почтальон просунул в щель письмо. Тедди наклонился, подобрал его и протянул хозяйке, прилагая все силы к тому, чтобы их пальцы при этом не соприкоснулись.

Оказавшись на улице, он понял, что его переполняет незнакомое чувство: зависть. Тедди хотел иметь этот дом и все, что было внутри. Ощущения, владевшие им сейчас, испытывала немалая часть молодых, бедных и красивых: как несправедливо, что они лишены того, чем дано наслаждаться старым и уродливым.

В воображении его собственный дом проигрывал сравнение. Сейчас тот выглядел еще хуже, чем раньше. На обратном пути Тедди купил краску, матовую и глянцевую, цвета слоновой кости и кофе, и принялся красить стены. Он не может привести сюда Франсин – во всяком случае, в то, что представляет собой дом в настоящий момент. Ирония ситуации поразила его, когда зазвонил телефон и женщина, прочитавшая объявление, обратилась к Тедди с просьбой не изготовить мебель, а сделать именно то, чем он сейчас и занимался, – покрасить дом. Вернее, одну комнату. Тедди был так оскорблен, что едва не отказался и не послал ее к черту, но потом подумал о деньгах, о том, что можно заломить высокую цену и что нужно искать заработок.

Весь вечер и весь следующий день молодой Грекс красил стены в своей комнате и гостиной, предварительно помыв их, счистив грязь и пятна и подготовив голую поверхность. Франсин так и не позвонила. Он уже начал терять надежду. В ту ночь вместо буфета Тедди приснилось, как он чистит мир, избавляется от уродства. У него была машина вроде гигантского пылесоса, которая заглатывала мотоциклы, заборы из рабицы и огромные полотна из полиэтиленовой пленки. Она прокладывала себе путь через заправочные станции и витрины магазинов уцененных товаров, ломая их и засасывая в себя, и у Тедди перед глазами только и мелькали куски чего-то красного, голубого, желтого и хромированного. Он собрался испытать машину на людях, чтобы засосать старых и молодых, уродливых, обезображенную толпу, но как только направил ее на тощего старика, вылезавшего из автомобиля, так сразу проснулся.

Женщину, которая звонила, звали миссис Трент. Она совсем не походила на Гарриет Оксенхолм, и ее дом в Брондесбери-Парк сильно отличался от коттеджа «Оркадия». Тедди оглядел ее убогую гостиную, куда, кроме массивной «тройки», обитой блестящей розовой парчой, была втиснута и другая обстановка, фанерованная шпоном под орех и покрытая лаком, и в качестве сметы назвал первую сумму, что пришла ему в голову. Вероятно, Тедди сильно занизил цену, потому что та приняла ее без возражений. Когда может начать? В среду, ответил он.

Тедди отправился в галерею «Шенил», чтобы выяснить, не выразил ли кто-нибудь желания купить зеркало. Никто. Вообще-то он не хотел продавать его, но сделал бы это, если бы кто-либо дал за него запрашиваемую цену в восемьсот фунтов. Галерею от Сент-Джонс-Вуд отделяло немалое расстояние, но, с другой стороны, Тедди было по пути, поэтому он вышел из метро и направился к Оркадия-плейс. Чтобы просто взглянуть. В первый раз он не заметил медальон с двумя херувимами, сложившими крылья, и ряд голубых и зеленых плиток под свесом крыши, а еще не помнил, видел ли он соколиные головы на столбах ворот.

Больше никто не позвонил. Тедди нашел в телефонном справочнике номер «Второго дыхания» и записал его на той же бумажке, где записал домашний телефон Франсин. Все те выходные, пока он красил стены, мыл «Эдсел» и делал наброски, он думал о Франсин. Не о том, что она чувствует, думает, делает или испытывает к нему, не о ее отношениях с той жирной светловолосой теткой, которая набросилась на него, а исключительно о том, как она выглядит, как пахнет и как звучит ее голос. Тедди мысленно усаживал Франсин то на стену между зубцами, то на белый пьедестал и ловил себя на том, что рисует ее лицо вместо эскизов шкафа. Всего он сделал семь рисунков, прежде чем его удовлетворило то, что получилось.

Глава 19

Ноэль разговаривала с ней, как глава семьи Викторианской эпохи, вдруг обнаруживший, что у горничной появился ухажер. Франсин прочла достаточно романов о том периоде, чтобы сразу распознать позу и тон. Она слушала молча, но не смиренно. Вчера, во вторник, во «Второе дыхание» заходил молодой человек и спрашивал ее, у него был простонародный говор и надменный тон, как будто у него есть право ходить, куда он хочет, и делать, что ему нравится, и сказал Ноэль, чтобы та передала записку. Да кто он такой? И кто она, Франсин, такая? У нее не какая-то там лавка, а солидное заведение, и нечего заводить здесь всякие интрижки, об этом не может быть и речи.

– Что за записка? – спросила Франсин.

Ноэль недобро рассмеялась.

– Я отдала ее Джулии. Спроси у нее.

Франсин не спросила. Она спросила у отца. Ричард уже целую неделю был в Лондоне, никуда не уезжал, и когда в тот вечер он вернулся домой, дочь спросила, есть ли у него записка, адресованная ей. Джулия была на кухне, готовила ужин.

Ричард нахмурился.

– Франсин, ты знаешь этого мальчика?

– Конечно, знаю. – Она произнесла это противоестественно резко. Резкость была довольно нехарактерна для нее, поэтому взгляд отца стал озабоченным. – Он друг приятеля Холли, ну, они знакомы. Вместе учились в университете. Приятель Холли познакомил нас.

– Познакомил? – сказал Ричард. Слово зловеще повисло в воздухе.

– Представил мне его.

– Должен признаться, я удивлен. Судя по всему, он грубиян; Джулия говорит, что у него примитивная речь. Тебе он нравится?

– Что было в записке? – снова спросила Франсин.

– Что-то о том, чтобы ты позвонила ему. – У Ричарда на лице появилось страдальческое выражение. – Он говорит, что у тебя есть его номер. Это так, Франсин?

Та не ответила. Возможно, и ответила бы, если бы не вошла Джулия. Франсин узнала платье, которое было на ней: «Джин Мюир» из бледно-голубого крепа висело в магазине Ноэль практически с тех пор, как Франсин пришла туда работать. Медленно, мучительно она сама пришивала к нему пуговицы. На мачехе оно выглядело как столкновение базовых цветов: синего, желтого, красного.

– Ноэль больше не пустит его в магазин, – сказала Джулия, – можешь в этом не сомневаться. Чтобы зайти, нужно звонить в дверь, и если она увидит его, то просто не откроет. Она дала мне слово.

«Две старые ведьмы» – вот такие слова пришли в голову Франсин. Именно Холли так описывала их, сейчас Франсин испытала шок, потому что редко пользовалась таким грубыми терминами.

– Мне не нравится работать в этом магазине, – сказала она.

Джулия никак на это не отреагировала.

– Ужин на столе.

– Потерпи немного, Франсин, – с мольбой произнес отец. – А вдруг получится. Ведь ты там работаешь всего месяц.

– Да, этот мир скоро заскрипит и остановится, если все будут бросать работу, как только условия покажутся им не идеальными. Пошли ужинать.