Прозрение - Эмма Драммонд

На протяжении следующих ста лет англичане и голландцы медленно, но упорно продвигались на север, в глубь континента, нимало не беспокоясь о том, что на те же земли, которые приглянулись им, претендуют двигающиеся на юг африканские племена. Ни европейцы, ни африканцы не собирались уступать друг другу – неизбежные стычки отличались жестокостью и беспощадностью. Голландцы разучились жалеть и прощать; англичане еще больше укрепились в желании покорять и властвовать. На какой-то период времени белые переселенцы, забыв о взаимной неприязни, объединились в борьбе против чернокожих – у голландцев не было другого выхода, они целиком и полностью зависели от британской армии. Территории в глубине континента были открыты для всех поселенцев… Увы, выходцам из Европы пришлось дорого заплатить за право жить в этой стране: голландцы отдавали свои жизни в войнах за обладание вожделенными землями, английские солдаты жертвовали собой, повинуясь приказу начальства…

На землях Южной Африки установился мир – дурной, но все же мир: мир между голландцами и англичанами, мир между белыми и черными. Но тут были открыты полезные ископаемые, веками скрывавшиеся в недрах этих земель: несметные запасы золота, алмазы небывалых размеров… Наверное, только святые могли бы сохранить дух миролюбия при виде таких богатств, но ни англичане, ни голландцы святыми не были…

В ходе первых же боев с бурами бравые британские солдаты с ужасом обнаружили, что противник оказался куда коварнее и хитрее, чем они могли себе представить; воевать с голландскими переселенцами оказалось во много раз труднее, чем с африканскими племенами. Битва при Маджубе оказалась для англичан самой настоящей бойней, и Британской короне пришлось скрепя сердце отказаться от своих претензий на власть над двумя государствами, основанными бурами.

Но положение в обоих этих государствах оставалось весьма напряженным: англичане не хотели мириться с дискриминацией, а буры пользовались каждым удобным случаем, чтобы напомнить уроженцам Британских островов, что они находятся в чужой стране. На протяжении следующих полутора десятков лет солдаты в красных мундирах патрулировали территорию своих собственных колоний—не столько для поддержания порядка, сколько для устрашения зарвавшихся соседей, не скрывавших свое желание выжить англичан из Южной Африки. Владения Британской короны в Южной Африке были обширны и необжиты – солдатам, привыкшим к зеленым лугам и промышленным городам старой Англии, трудно было привыкнуть к новому месту службы.

Одним из населенных пунктов, в котором приходилось нести службу небольшому британскому гарнизону, был поселок Ландердорп, расположенный в Натале. Неказистые домишки под жестяными крышами, выстроившиеся по обеим сторонам пыльной дороги, и скромная церквушка в самом конце ее – вот и весь поселок. Ручеек, из которого черпали воду, редкие деревца, дававшие негустую тень… Чуть поодаль от поселка хаотически располагались крытые соломой хижины чернокожих африканцев, придававшие своего рода экзотический шарм этому забытому Богом месту.

На все четыре стороны от поселка расстилался вельд – бескрайняя желто-зеленая южноафриканская степь. Вельд обладал каким-то непонятным притяжением: многие люди готовы были махнуть рукой на все опасности, чтобы пересечь его. Далеко не всем удавалось благополучно завершить свое путешествие. Летом немилосердные лучи солнца выжигали траву и высушивали реки. Зимой в степи завывали ледяные ветры, по ночам травы покрывались инеем. Осенние грозы переполняли ленивые реки, и мутные потоки заливали все окрестности, но грозы весенние покрывали землю роскошными коврами диковинных цветов…

Дикие пейзажи южноафриканской степи порой приводили англичан в самый настоящий восторг: европейцы, привыкшие к жизни среди зеленых сочных лугов, цветущих садов, извилистых песчаных тропинок, соединявших живописные деревушки, подолгу молча смотрели на черневшие на фоне невообразимо синего неба плоские вершины холмов, с трудом веря, что все это им не снится. На десятки миль вокруг не было видно никаких следов пребывания человека – лишь степь, ветер, холмы, покрытые колючими зарослями алоэ, да экзотические животные, которых раньше уроженцы туманного Альбиона могли увидеть только в зоопарках. Здесь не было родных запахов свежеиспеченного хлеба, свежего парного молока, доброго темного пива… Африканская степь несла лишь два аромата – свежего, чистого воздуха и доброй, плодородной земли.

По ночам солдатам снились родные деревни – лай собак, крики детишек, резвящихся у прудов, мычание коров, лениво жующих сочную траву на просторных пастбищах, позвякивание колокольчика, подвешенного к косяку двери сельской лавки… Единственными звуками, нарушавшими тишину вельда в окрестностях Ландердорпа, были раскатистые выстрелы – офицеры армии Ее Величества охотились на диких животных. Иногда в синем небе раздавались пронзительные крики аасфогелей – стервятников, круживших над степью в поисках добычи. По ночам солдатам приходилось крепко затыкать уши: вой зверья, шнырявшего по окрестным холмам, просто не давал заснуть.

И все же, как бы странно ни могло это показаться, Ландердорп – этот крошечный поселок, затерянный в глубине далекой колонии, – представлял для Британской короны стратегический интерес: он служил перевалочным пунктом на железнодорожной ветке, соединявшей Ледисмит с Иоганнесбургом. Здесь, на этом полустанке, разгружали товарные вагоны, и в Ландердорп съезжались фермеры со всей округи, чтобы сделать здесь немудреные покупки.

В лавках Ландердорпа не торговали изысканными шелками – женщины Южной Африки носили домотканые платья, гораздо лучше подходившие для той жизни, которую им приходилось вести. Коммерсанты не торговали здесь элегантными абажурами, клетками для птиц, тонкими духами, кружевными зонтиками от солнца… Суровые обитатели Наталя не проявили бы к этим товарам ни малейшего внимания – весь круг их интересов ограничивался акрами их земли… Впрочем, пожалуй, некоторое любопытство вызывали у местных обывателей «чужаки» – пассажиры поездов, выходившие на ландердорпский перрон поразмять затекшие ноги…

Далеко не все фермеры были голландцами по происхождению – некоторые из них были родом из Англии; но жизнь в суровых условиях колонии сделала их немногословными и немного угрюмыми. Что касалось самих буров, то далеко не все из них были фанатичными приверженцами «бурской веры», но многолетняя изоляция от многолюдных городов привила всем этим людям презрение к «чужим» и ко всему чужому. Впрочем, некоторые из этих суровых фермеров не утратили любопытство—страсть к познанию окружающего мира. Но у всех местных жителей без исключения: и у угрюмых молчунов, и у тех, кто время от времени позволял себе отпустить шуточку по тому или иному поводу, и у совершенно безразличных к «внешнему миру», и у более любопытных – была одна общая черта, без которой, наверное, они не смогли бы выжить в таких условиях, – упорство и целеустремленность.