Свирель в лесу - Грация Деледда

— Обратите внимание, — заметила синьора. — В этом месте дорожка поворачивает, и проехать тут с повозкой будет не так-то просто. Прежде чем принять решение, внимательно осмотрите дорогу. Я люблю, чтобы во всем была ясность.

Возчик взглянул на место, где пересекались две довольно узкие дорожки: по одной из них он сейчас проехал, другая тянулась вдоль фасада дома и упиралась в главные ворота.

— Трудненько придется, — сказал он, обращаясь не к синьоре, а к перекрестку, образованному двумя дорожками. Однако отказываться ему не хотелось.

— Решайте.

Возчик прикидывал. По его расчетам, на разгрузку должно было уйти всего полчаса, но так как он был честен лишь наполовину, он сказал, что ему потребуется час.

— Эта работа будет стоить вам двадцать лир.

— Хорошо. Договорились. Но вы уж сдержите слово: час так час.

И синьора ушла по своим делам, возложив всю ответственность на возчика. Перед уходом она взглянула на часы. Было ровно десять.

Но прошло всего несколько минут, как она услышала гортанные выкрики возницы и поняла, что снова начались чудеса.

И в самом деле, когда она открыла окно, глазам ее представилось необычайное зрелище.

Повозка снова остановилась как раз в том месте, где перекрещивались две дорожки. Застывшая, неподвижная, словно закованная между двумя оглоблями, лошадь не желала сдвинуться с места. Она стояла как вкопанная, и глаза ее, прикрытые кожаными шорами, казались слепыми.

Возчик бился над нею и так и сяк, пуская в ход и ласку, и хитрость, и силу. Лошадь не двигалась. И помочь ему здесь не мог уже никто: ни бог, ни даже другой возчик.

И тогда он решил сгрузить уголь прямо там, где стояла повозка.

Прямо там? Как раз на том месте, которое отлично просматривается со стороны главных ворот? Разве это возможно? Ведь у ворот нередко останавливаются автомобили великосветских дам, которые наносят визиты синьоре поэтессе, словно она им ровня.

— Если вы не сгрузите уголь в подвал, я не заплачу вам ни гроша! — заявила синьора с холодной жестокостью деспота.

Возчик ничего не ответил: что ж, таков был уговор!

Но свою злость он сорвал на лошади. Это было нечто неописуемое!

Сделавшись вдруг удивительно легким и подвижным, возчик суетился вокруг лошади, то сгибаясь в три погибели, то подпрыгивая, как мячик. Он то гладил и умолял бедную скотину, то падал перед ней на колени, воздевая руки к небу, то пытался ей помочь, то хлестал ее кнутом до крови. При этом с уст его слетали страшные проклятия. Постепенно начала волноваться даже лошадь. Скованная своим тяжелым грузом, который привел ее на эту аллею, а теперь мешал проехать по ней, лошадь лягалась и ржала, и грива ее извивалась, словно клубок змей.

Борьба между животным и человеком стала походить на борьбу двух демонов. В остервенелых воплях возчика не было уже ничего человеческого.

Сначала при виде этой картины поэтессе стало смешно. Она хохотала до слез, потому что служанка передразнивала возчика, повторяя его слова: «У меня нет времени!»

Но когда возница вытащил нож, синьора перестала смеяться и вздрогнула. В этой яростной, хаотической, бессмысленной борьбе она усматривала столкновение двух сил: человека и животного, борющихся не на жизнь, а на смерть. Должно быть, таким видится человеку ад в самых страшных его кошмарах, внушенных мыслью об искуплении и возмездии.

— Ладно, сгружайте здесь! — сказала синьора.

Совершенно обессилевший возчик прекратил бессмысленную борьбу и открыл железные (синьоре они вначале показались деревянными) борта повозки. Потом он спустился в подвал, взял там корзину и перетаскал туда весь уголь на своих плечах.

Когда он кончил, был уже полдень. Возчик ни о чем не просил хозяйку, но она сама дала ему тридцать лир и стакан вина.

Наконец и синьора, которая ощущала усталость возчика острее, чем он сам, решила отдохнуть. Под наружной лестницей, ведущей из сада на террасу, стоял перевернутый ящик, на котором синьора любила сидеть. Но сейчас на ящике лежал в позе сфинкса ее черный кот. Он присутствовал при всей этой кутерьме, бесстрастно созерцая происходящее неподвижными опаловыми глазами. Уходить ему не хотелось, он пользовался отсутствием хозяйки, чтобы поваляться на ее любимом месте.

Когда синьора подошла к ящику и толкнула кота, он отодвинулся на краешек, освобождая ей место, и снова лег, прижавшись к телу хозяйки. Ведь в мире, особенно в мире фантазий, места хватает всем!

От прикосновения к шерстке кота, пригревшегося на солнце, синьоре стало тепло и как-то радостно на душе. Она словно растворилась в ликующей природе, ощутив себя ее частью. Она чувствовала, что связана со всем, что ее окружало: с солнцем, накалявшем ее укромный уголок; с желто-розовым садом; с трепетавшими на ограде листьями плюща, такими ослепительно-алыми, что казалось, они могут затмить своей яркостью даже сгорающее от любви сердце; с полукруглым сводом, образующим вход в ее убежище, — эта арка была для нее волшебным мостом, переброшенным из действительности в мечту.

Легкий шум, слабый шелест, словно от пролетевшего мимо крохотного дирижабля, вернул синьору к действительности, и она увидела рядом с собой маленькую птичку, крылышки которой отливали всеми цветами радуги.

Кот хищно кинулся на птичку, но она взлетела и растворилась в пестроте кустов и деревьев, отразив на прощанье в своих черных бархатных крылышках все краски осеннего сада.

Кот помчался за ней, прыгнул на ограду и замер там, раздосадованный своим бессилием. Потом, разочарованный, вернулся к хозяйке. Та смеялась, сидя на своем ящике: ведь птичка, привлекшая внимание кота, была вовсе не птичка, а саранча.

Вдруг весь сад пришел в движение. Из того угла, где застряла повозка, подул северный ветер, и красные листья дождем посыпались с акации. И те, что уже лежали на земле — сухие и мертвые, — тоже вдруг ожили, сначала затанцевали, потом взвились в воздух. Цветом они походили на солнце и на землю, и хотя были всего-навсего сухими листьями, сорванными ветром, выглядели они все-таки более живыми, чем те, что еще висели на ветках. Но и в этих, таких живых, листьях уже чувствовалась безумная жажда растратить себя и вернуться в небытие.

Кот снова начал прыгать, на этот раз за листьями, пытаясь поймать их на лету. То была грациозная игра счастливого животного, и она длилась до тех пор, пока холодный ветер не заставил хозяйку вернуться домой.

Третье действие происходит в светлой прохладной столовой, где за столом сидят жена, муж и сын.

Над простонародьем тарелок и вилок, над ландшафтом из фруктов возвышаются поэты стола: графин с вином и кувшин с водой. Первый хранит в себе скрытый огонь, готовый в любой момент вырваться наружу, второй покорно отражает окружающее, в том числе и своего собрата, зажигая в своих хрустальных боках такой пожар красок, что над столом возникает радужное сияние.

Мы снова находимся в заколдованном круге счастья. Особенно довольна женщина, хотя она и зябнет. Но теперь, когда погреб превращен в угольную шахту, проблема зимы разрешена, и синьоре чудится вечная весна, тем более что напротив сидит ее юный сын.

Она весело рассказывает о приключении с углем, о жестокости и жадности человека и о невиданном упорстве животного.

— Эта бедная лошадь казалась мне символом!

— Мама, это была не лошадь, а мул!

Синьора обиделась: муж и сын явно подшучивали над нею.

— Ну и ладно, — сказала она. — А мне показалось, что лошадь. Ведь дело не в форме, а в сущности. Разве не огнем является твердый черный уголь, добытый в холодных недрах земли?

— Добытый волею человека, — сказал муж.

— По необходимости, — заметил сын.

И тут они затеяли спор. Проблемы и проблемы, без конца! Чтобы их разрешить, надо о них забыть, а забыть их можно лишь во сне, да и тогда они являются в сновидениях.

Так или иначе, синьора решила вздремнуть, что, впрочем, она имела обыкновение делать ежедневно.

Спальня ее была залита солнечным светом, а она знала, что спать на солнце вредно. Поэтому, прежде чем растянуться на постели под шерстяным одеялом, она задернула шторы.

Лежа на кровати, она представляла себе широкие просторы родины и своих предков, которых жизнь вынуждала отдавать на заклание любимого ягненка. Насытившиеся его мясом, согретые его шкурой, из благодарности они сделали его своим богом. С помощью диких коней они побеждали далекие расстояния, из кремня высекали огонь и, построив на возвышенностях каменные гнезда, спали рядом со своими мертвецами, надеясь впитать от них во сне вечную мудрость и проснуться еще более живыми, чем раньше.

Мало-помалу жар сердца согрел поэтессу, и она погрузилась в сон.

Бедняки

(Перевод Л. Завьяловой)

Они жили в пещере как святое семейство — отец, мать и ребенок.