Шмагия - Генри Олди

— Я говорила! Говорила тебе, дураку! Вот! вот оно!… что мне теперь делать? Что мне делать, ты подумал?! Этот же меня к ногтю…

«Она сейчас его ударит! — в изумлении подумал колдун. — Овал Небес, точно ударит! Ребенку плохо, а она… Кто ее к ногтю? Неужели я?!»

Впрочем, тут стало плохо самому Мускулюсу.

Потому что на его глазах ребенок растянулся гармошкой.

Словно опытный шулер-гадатель взялся тасовать колоду Тарота. Шут, Папесса, Император, Любовники, Рыцарь Жезлов, Туз Пентаклей, Висельник… младенец, мальчик, подросток, юноша, зрелый мужчина, старик, глубокий старик… Цепочка людей растянулась от шипастой стены кустов до горбатого вяза. Миг — и колода собралась воедино, упав набок под собственной тяжестью. Бессмысленным козырем, крапленой картой перед Андреа лежал памятный старец-хитрован, с которым они болтали в «Хромом Мельнике» о левитации. Старец выглядел еще старше, еще дряхлее, хотя это казалось невозможным. И уравнения Люфта-Гонзалеса были здесь абсолютно ни при чем.

На траве лежал покойник.

Выпавшей картой оказалась Смерть.

«Смерть означает не только ту грязную работу, которую мы давно должны сделать. — Малефик сам разразился кашлем, машинально вспомнив „Толкование смыслов Тарота“, и закончил знакомым пассажем Кольрауна: — без отрыва от основной работы».

Удовольствие ниже среднего: остаться в лесу с ведьмой и трупом на руках.

Но беда не ходит в одиночку.

Мускулюс готов был дать голову на отсечение, что мертвец — полный маг высшей квалификации. И по всему складывалось, что голову таки придется дать.

На отсечение.

* * *

Со стороны Юстовых оврагов раздалось ржание и возбужденные крики.

Затрубил рог.

Вскоре незваные гости, кем бы они ни были, окажутся на Ежовой Варежке. Это судьба. Пакостная судьбишка, рожон, против какого не попрешь. Колдун дивился самому себе: главным чувством, одолевавшим Мускулюса в идиотской, безнадежной ситуации, была жалость.

Сочувствие.

Мишенью для душевных соболезнований, несообразных к месту и моменту, служила рыжая бедняжка Мэлис.

Вся наивная история о бродяжьем семействе, которое приютила добросердечная ведьма, оборачивалась жесткой, злой былью. Маг-покойник при его уровне маны и не такую простушку обвел бы вокруг пальца. Собственно, захоти Мускулюс — тоже заморочил бы рыжую без затруднений, несмотря на провинциальное ведьмовство. Навести «тень-на-плетень», явиться в десятке личин, войти в доверие, подсадив «клопа-живчика»… Чего хотел мертвец? Какую цель преследовал?! Сейчас это волновало малефика не больше, чем тот факт, потел ли покойный перед смертью. Ведьму жалко. Вон, трясется как осиновый лист…

Рог затрубил вновь, гораздо ближе.

— Ну-с, голубушка? Что станем делать?

Ведьма отступила, затравленно прижалась спиной к вязу. Мышь перед игривым котярой. Говорят, страх, если боятся вас, возбуждает, доставляя удовольствие. Врут, пожалуй. Колдун никакого удовольствия не испытывал. Скорее удивлялся, почему страх пренебрег им, скромным Андреа Мускулюсом. От оврагов скакали люди. Таких случайностей, таких совпадений не бывает.

Значит…

Это может быть Тихий Трибунал. Королевская служба расследования преступлений, совершенных с отягчающим применением магии. Тихие серые человечки с особыми клеймами на левой щеке, видимыми лишь для посвященных. Их количество в арест-команде всегда кратно трем. Андреа не знал почему. Возможно, традиция. Человечки, случайно прогуливаясь в Филькином бору, обнаружат на поляне ведьму с колдуном, труп полного мага у ног преступной парочки… Да, разберутся. Потом. Но сначала арестуют. Для проведения следствия сразу же накроют «колоколом», отрезая внешнюю ману и возможность использовать ману, накопленную в личных целях. Пока суд да дело, в доме Леонарда Швеллера сорвется линька лилльских девственниц, репутация учителя Просперо пострадает, начнутся сплетни… Опять же денежный убыток. Куда ни кинь, всюду клин.

Это может быть Надзор Семерых. Частный орден-невидимка, контролирующий злоупотребления магией. Если профосы Надзора следили за покойником, терзаясь некими подозрениями… тогда Андреа Мускулюс и Мэлис Лимисдэйл сгинут навсегда. Во избежание. Надзор Семерых тактичен, но у профосов при инициации навсегда удалены предрассудки. К свидетелям Семеро относятся дурно, искренне полагая: «У семи глаз дитя без няньки!» Колдун трезво оценивал собственные возможности: даже загнан в угол, даже при поддержке ведьмы, он вряд ли потянет профоса Надзора Семерых. А если профос не один…

Мысль поздороваться с гостями, кем бы они ни оказались, и рассказать правду не посещала колдуна. Правда — скверная подружка. Лично он, окажись на месте пришельцев, ни за что бы не поверил в собственную невинность. Сейчас ты, дружище малефик, наподобие линяющих девиц. Твою невинность каждый спортить норовит.

Рог рявкнул за кустами.

Мускулюс еще раз посмотрел на покойника, подмигнул дрожащей ведьме…

И испытал неземное, ослепительное блаженство.

Он никогда не подозревал, что с такой радостью — в лесу! в глуши! с глазу на глаз!!! — встретит виц-барона Борнеуса с сыновьями.

SPATIUM VI

ЛЭ О КОРОЛЕВЕ ФЕЙ И ТОМАСЕ-РИФМАЧЕ (из сборника «Перекресток» Томаса Биннори, барда-изгнанника)

Я встретил королеву фей,С ней был ученый котофей,На пышно убранной софеКрасотка возлежала,

И огнь пылающей любвиПронзил мне душу — се ля ви! -Как острие кинжала.

Сказала дева: «Славный бард,Пусть флиртовал ты с сотней баб,Пусть воровал и нес в ломбардПреступную добычу,

Но знает королева фей,Что крепок в Томаса строфеТалант, как фаллос бычий!»

Я спел: «Владычица моя!Пускай ты норовом змея,Душа чернее воронья,Слова — порока сети,

Душой ты пара сатане,Но губ бутон и персей снегПрекрасней всех на свете!»

В ответ она: «Ты пьянь и дрянь,Клещами рваная ноздря,В беспутстве жизнь провел не зря -Но свеж твой юный гений!

Пусть легких ты искал путей,Бил вдов, насиловал детей, -Поэт вне подозрений!»

А я: «Таясь в ночной тиши,Бегут людские малышиК тебе — кради их, бей, души,Растли невинных деток!

Тебя отвергли небеса,Но тела дивная краса -Услада для поэта!»

Она: «Ты грязен и речист,В грехах, как в саже трубочист,Крадешься, аки тать в ночи,Течешь гнилой истомой,

Убийца, блудодей и грязь, -Ты царь словес и ритма князь,Мой бард, мой добрый Томас!»

А я пою: «Беда и тварь!Твои уста как киноварь,Коли, дери, увечь, ударь -Стерплю от милой крали!

Хотя, конечно, ночь и тьма,Недодав сердца и ума,Красотку обокрали!»

Так пели мы наедине,Вздыхая об ушедшем дне -Будь он длинней вдвойне, втройне,Из тысячи моментов

Составлен будь он, день проказ,Сказали б больше в тыщу разДруг другу комплиментов!

CAPUT VII

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});