Побратимы меча - Тим Северин

Греттир даже и не пытался доказать свою невиновность или хотя бы проститься. Он взял свою котомку, перебросил через плечо, повернулся и пошел прочь. Именно этого я от него ожидал.

И тут же понял, что мне должно сделать то же самое. Мы с Греттиром очень схожи. Оба мы чужаки. И ради самозащиты вскормили в себе упрямую независимость. О себе-то я понимал, что моя обособленность проистекает из неприютного детства, оттого, что я почти вовсе не знал своих родителей, а вот за Греттира я боялся, что эти его злоключения, нежданные и очевидно случайные, еще больше собьют его с толку. Ему и в голову не приходило, как часто он навлекает на самого себя несчастья своей необузданностью или делая что-то, не подумав наперед о последствиях. В Греттире было то, чем я восхищался, — отвага, искренность, честность. Будь рядом с ним кто-нибудь, кто бы мог его образумить, обуздать его вспыльчивость, Греттир был бы замечательным и верным товарищем.

В голове у меня промелькнуло еще одно присловье Эдгара: «Будь с другом терпелив, — говаривал Эдгар, — это лучше, чем потерять его навсегда». Не успел Греттир отойти на несколько шагов, как я закинул за спину свою суму и поспешил за ним.

Дурная слава Греттира бежала впереди нас. К тому времени, когда мы с ним добрались до Нидароса, весь город говорил о сожжении лачуги. Люди, погибшие в огне, были корабельщиками из Исландии, все из одной семьи. Глава ее, Торир, который был в то время в Нидаросе, уже подал жалобу на Греттира за убийство. Наши бывшие спутники по кораблю ничем не помогли Греттиру. Они пришли в Нидарос раньше нас и распространили пагубный для него рассказ о том, как он вернулся избитый, в синяках, после того как сплавал через фьорд. Меньше всего, разумеется, толковали они о том, что Греттир рисковал жизнью, чтобы принести им огонь и помочь в беде, и, нарочно или нет, еще больше опорочили его имя, добавив ужасные подробности о том, как он разграбил могилу.

Норвежский конунг Олав вызвал Греттира во дворец на суд, и я пошел с ним, намереваясь свидетельствовать в его защиту. Слушание происходило в большом зале дворца, конунг Олав сам вел допрос надлежащим порядком. Он выслушал, как отец погибших объявил о своем деле, после чего опросил наших бывших товарищей, и те пересказали свою историю того рокового вечера. Наконец, он обратился к Греттиру и спросил у него, что он имеет сказать. Греттир же упрямо молчал, сердито глядя на конунга, и я понял, что мне ничего иного не остается, кроме как заговорить. Я повторил то, что Греттир рассказал мне о нападении бражников, вооружившихся горящими поленьями. Когда я кончил, конунг вновь обратился к Греттиру:

— Ты можешь что-нибудь добавить?

— Все пьянчуги в том доме были живы, когда я ушел оттуда, — только и сказал он.

Конунг Олав был справедлив и внимателен.

— Все свидетельства, которые я слышал сегодня, недостоверны, поскольку никто из участников дела не выжил, кроме Греттира, — объявил он, — а свидетельство Греттира следует принимать с осторожностью, ибо в этом деле он обвиняемый. Посему добраться до истины будет трудно. Сам я склонен думать, что Греттир, скорее всего, невиновен в умышленном убийстве, ибо у него не было причин поджигать дом.

Я уже готов был поздравить Греттира с таким вердиктом, но Олав продолжил:

— Посему мое решение таково: наилучший способ уладить дело — это подвергнуть Греттира, сына Асмунда, испытанию в моем новом храме и в присутствии верующих. То будет испытание раскаленным железом.

Я как-то забыл, что конунг Олав никогда не упускает случая показать преимущества христианской веры. Страстный приверженец Белого Христа, он желал, чтобы все его подданные приняли это вероучение и следовали христианским обычаям. Суд через испытание был одним из них. И то правда, что суды с испытанием на вину или невиновность признаются и верой исконной: обычно это — поединок, бой один на один между истцом и обвиняемым. Однако у христиан испытания куда хитроумнее. Опускают, к примеру, обвиняемого в узкий колодезь и решают: потонул — значит, виновен, а выплыл — стало быть, невиновен. Или льют кипяток, чтобы посмотреть, загноятся ли раны; или — как предполагалось в случае Греттира — заставляют держать раскаленный докрасна кусок железа и смотрят, сколько шагов человек сможет пройти, прежде чем рука его не покроется волдырями. И по какой-то непонятной причине полагают, что эти испытания кипятком и огнем будут вернее и справедливее, коль происходят в церкви.

Множество прихожан собралось посмотреть на испытание Греттира. Любопытство на их лицах свидетельствовало о том, какую славу уже стяжал мой друг. Очевидно, рассказы о его деяниях разошлись повсюду: о том, как он набросился на медведя-шатуна и убил зверя в одиночку, и — не лучшее напоминание в его нынешнем положения — как он запер шайку мародеров-берсерков в деревянном сарае и поджег его, погубив их всех. А теперь они пришли посмотреть, сможет ли Греттир выдержать боль, держа кусок раскаленного железа в ладонях, и пройти при этом десять шагов. Я тихонько проскользнул в церковь прежде Греттира, хотя совершенно не представлял себе, чем смогу ему помочь. Лучшее, что я мог сделать, пока паства распевала молитву своему богу, это повторять снова и снова заговорный стих, выученный мною давным-давно, седьмое заклинание Одина, которое гасит сильный огонь.

Один услышал мою мольбу, потому что когда Греттир вошел в церковь и двинулся по проходу туда, где у жаровни стояли священник и его причт, какой-то молодой человек выбежал из толпы прихожан и принялся скакать и приплясывать перед Греттиром. То был неистовый в своей вере христианин. Он корчил гримасы и кричал, размахивал руками и ругался. Этого Греттира, мерзопакостного язычника, кричал юноша, ни в коем случае не следовало впускать в храм, дабы не осквернил бы он своими стопами освященную землю. Закатывая глаза и плюясь, он насмехался над Греттиром, извергая потоки оскорблений, пока, наконец, Греттир не размахнулся и не нанес своему мучителю такой удар в голову сбоку, что юноша отлетел и пал ничком в проходе. Прихожане разинули рты. Все ждали, что юноша сейчас встанет на ноги, однако он не шевелился. Греттир не произнес ни слова, он только стоял и терпеливо ждал. Кто-то стал на колени и повернул малого лицом вверх.

— Он мертв, — объявил этот человек. — У него сломана шея.

Воцарилось ужасное молчание, потом священник подал голос:

— Насильственная смерть в божьем доме! Убийство перед лицом Господа нашего! — закричал он.

Греттир начал медленно отступать по проходу к двери. Столь велик был страх людей перед ним, что никто не смел пошевелиться. Однако прежде чем Греттир дошел до двери, конунг Олав стоявший ближе к алтарю, чтобы наблюдать за испытанием, вмешался. Он, надо думать, понял, что его показательный христианский суд не получился.