Дуэль с собой - Борис Пугачев

Долго объяснять, кто и зачем звонит, не пришлось. Ему предложили к одиннадцати часам завтра появиться в известном всем здании на улице Дзержинского.

Родик подъехал несколько раньше и, сидя в машине, в который раз анализировал ситуацию, мысленно репетируя ответы на возможные вопросы. Без нескольких минут одиннадцать он открыл тяжелую во всех смыслах дверь. К нему тут же подошел уже знакомый сотрудник районного отдела, пожал руку, попросил паспорт, и через несколько минут Родик, предъявив пропуск, впервые в жизни попал внутрь самого зловещего здания страны. Отвечая на, казалось бы, ничего не значащие вопросы о здоровье и праздновании Нового года, он поднимался по лестницам, шел по каким-то коридорам и наконец очутился в просторном кабинете. От волнения он даже не запомнил дорогу.

Из-за стола поднялся тучный крупный мужчина средних лет, совершенно не похожий, по представлениям Родика, на сотрудника КГБ. Он вежливо протянул руку, поздравил с Новым годом и представился Степановым Алексеем Владимировичем. Неожиданно для Родика разговор (а может, хотя никто ничего не записывал, и допрос) начался с общих вопросов и замечаний о здоровье, семье, работе, перестройке, международном положении. Родик отвечал очень осторожно, часто отделываясь общими фразами. Беседа все более склонялась к экономике. Родик уже привык к манере собеседника задавать один и тот же по смыслу вопрос, облекая его в разные слова и контексты. Алексея Владимировича, судя по всему, очень интересовало мнение Родика о перспективах новых экономических подходов к развитию перестройки. Родик сперва высказывался уклончиво, ссылаясь на свою неопытность. Однако, когда Алексей Владимирович проявил завидную осведомленность о его успехах на поприще НТТМ и связанных с этим скандалах в институте, решил, что он ничем не рискует, и стал более конкретным.

Осведомленность «собеседника» Родика не удивила и не насторожила. Он был к этому готов и понимал, что среди его бывших подчиненных есть минимум два стукача, и он даже догадывался, кто это.

Поэтому на очередной вопрос о дальнейших планах он сообщил, что работать в государственных учреждениях не собирается и сейчас раздумывает, как организовать собственное дело.

Задав еще несколько уточняющих вопросов, от прямых ответов на которые Родик ушел, Алексей Владимирович вынул из лежащей на столе папки листок и, протянув его Родику, попросил ознакомиться. Это была фотокопия письма, в котором Жмакин Родион Иванович просил предоставить ему американское гражданство. Подпись явно подделали. Причем того, кто ее ставил, вопрос схожести не особо беспокоил, хотя, безусловно, образец подписи он имел. Письмо занимало более половины листа машинописного текста. Человек, писавший его, явно знал биографию Родика, однако никаких опасных для него сведений не привел, что радовало, но не успокаивало.

Родик высказал свое мнение. С ним в общем согласились, но обсуждать не стали. Откуда-то появилась пишущая машинка, и, предъявив паспорт, Родик был вынужден отвечать на стандартные вопросы о фамилии, имени, отчестве, месте и дате рождения, прописке. Наконец его спросили о том, что он может сообщить по представленному документу. Родик медленно, обдумывая каждое слово, дал свою оценку, начав с того, что он ко всему этому отношения не имеет. Его попросили прочесть напечатанное, написать, что с его слов записано верно, им прочитано, и расписаться. Сотрудник районного отдела, до этого тихо сидящий в стороне, взял подписанную Родиком бумагу и вышел из кабинета. Больше Родик его никогда не видел.

Алексей Владимирович доброжелательно улыбнулся и предложил чай. Родик вежливо отказался, предполагая, что беседа закончена. Сидеть в этом месте и распивать чаи ему не хотелось. Однако Алексей Владимирович, приняв непринужденную позу и стараясь поймать взгляд Родика, стал разглагольствовать о перспективах органов госбезопасности, высказывая мысли, которыми и без того пестрели все газеты и журналы. Более того, он приводил ряд крамольных соображений по поводу советско-американских отношений, эмиграции, утечки секретов.

Родик заподозрил провокацию. Сидел молча, слушал и интенсивно размышлял.

Видимо, поняв его состояние, Алексей Владимирович доброжелательно усмехнулся и заверил, что далек от мысли нанести Родику вред или — тем более — попытаться, как в кино, завербовать. Просто, учитывая опыт и кругозор Родика, во время вынужденной паузы захотел обсудить с ним животрепещущий вопрос будущего страны и службы. Ему, мол, очень интересно знать мнение товарища Жмакина на этот счет.

Родик высказался в том смысле, что время покажет, хотя он тоже многого не одобряет. Зазвонил телефон. Алексей Владимирович выслушал, поблагодарил и повесил трубку.

— Не смею вас больше задерживать, Родион Иванович. Давайте отмечу пропуск. Кстати, у меня есть очень хороший друг, он экономист, работает заместителем директора крупного завода. Если не возражаете, я дам ему ваш телефон. Думаю, что вам будет обоюдно полезно пообщаться. Он тоже собирается увольняться, но, в отличие от вас, имеет четкую программу действий и обширные связи за рубежом. Не пугайтесь, он непосредственного отношения к нашей конторе не имеет.

— Хорошо, конечно, дайте ему мой номер, — ответил Родик. — Внешнеэкономическая деятельность очень интересна и мне совершенно не знакома. Правда, мне выезд за рубеж, как вы знаете, запрещен… Да, извините, но я не понял: от меня требуются какие-то действия в связи с этими фальшивками?

— Никаких действий. Забудьте, вас уже это больше не касается. Претензий к вам нет. Работайте и живите спокойно. Успехов вам. Выход из здания найдете?

— Конечно, конечно, не беспокойтесь, — пожимая протянутую руку, заверил Родик, еще раз удивившись несоответствию внешности этого человека месту его работы. «Вдруг это и есть лицо перестройки? — подумал он, ища выход из ненавистного здания. — Неужели мы действительно движемся к демократии… Интересно знать, как подобные «беседы» проходили в тридцатые годы или даже лет десять назад. Ведь какой-то человеческий облик сотрудники этого учреждения имели во все времена. Насколько реальность отличается от молвы? Может быть, не так страшен черт?..»

ГЛАВА 19

Привыкли мы не чувствовать раскаянья и будто бы не ведать, что творим, в попытках рушить все до основания, а зачастую даже вместе с ним.

Э. Севрус

Старики рассказывают, что в страшные сталинские годы была одна, несомненно, приятная вещь — новогоднее объявление о снижении цен. Деятели времен хрущевской оттепели, а затем брежневского застоя, отвергая сталинское, как и принято в России, «с водой выплеснули ребенка». На Новый год трудящихся поздравляли, требовали новых производственных достижений и молча поднимали цены, а чтобы люди не бунтовали, отвлекали их рассказами о неопознанных летающих объектах и пришельцах из космоса. Творцы перестройки пошли еще дальше. В качестве новогоднего подарка народу они разрешили аукционные продажи. Смысл этого действия Родик понимал. Ведь теперь ряд дефицитных товаров, которые советский человек либо вообще не видел, либо добывал с переплатой в два-три раза, появились в магазинах, подорожав на порядок. Кроме того, почти в десять раз взлетели и цены на автомобили «Волга». Было совершенно неясно, что станет с отпускными ценами завода и соответственно с бизнесом Родика по покупке-продаже «Волг». Абдулло Рахимович, с которым он беседовал очень часто, ситуацию прояснить не мог и только успокаивал, ссылаясь на письма Госснаба. Звучало все это неубедительно, и Родик решил предпринять самостоятельные шаги. Благо заместителя министра, который одно время курировал работы Жмакина, назначили председателем Госснаба СССР. Родик получил от Абдулло Рахимовича необходимые доверенности, копии всех документов и записался на прием к председателю Госснаба. Тот — что приятно поразило — очень доброжелательно встретил его и выразил удивление тем, что Родик пришел по записи, а не позвонил напрямую.

Родик изложил суть проблемы. Оказалось, что беспокоится он не напрасно. Аукционные продажи сбили всю работу Госснаба. Посмотрев документы и вызвав помощника, председатель дал указание о первоочередности выполнения этой заявки и необходимости взять вопрос под личный контроль. Заметив на лице Родика разочарование, он поспешил объяснить, что большего сделать не может. Заводы перестали подчиняться, планы не выполняются, и никто за это не несет ответственности.

— Может быть, позвонить или послать письмо на завод? — робко спросил Родик.

— Мое указание это подразумевает, — ответил председатель, — но заводы теперь самостоятельные. Гарантировать ничего не могу.

Выйдя из Госснаба, Родик впервые в жизни задумался о несостоятельности советской империи, в которой первый человек по снабжению ничего не может сделать для этого снабжения. Вспомнилось предостережение Абдужаллола… Все существо Родика почувствовало опасность, предотвратить которую было не в его силах. «Похоже, незыблемая скала социализма дала трещину. Как бы она не превратилась в песок пустыни. Один раз подобная скала в нашей истории рушилась. Многих придавила. Похоже, философия о спиралевидном развитии для нас подтверждается. В таком случае можно только готовиться принять испытания. Да и то не ясно как. По кривой дороге вперед не видать», — размышлял он, садясь в машину и заводя мотор.