Моя летопись - Теффи

Я пошла бродить по пароходу. Кое-где в толпе мелькали знакомые лица: профессор Мякотин, Федор Волькенштейн, Ксюнин, Титов… Товарищ министра юстиции Ильяшенко (впоследствии убитый большевиками).

На полу в коридорах, на лестницах, на связках каната, под трубой, на скамейках, под скамейками — всюду лежали и сидели люди.

— Господа! Да ведь мы поехали! — закричал вдруг чей-то радостный голос. — Мы едем!

— Пошли! Пошли!

Тихо поворачивался берег, поворачивались огоньки на рейде.

— Идем!

Но машина не стучит, и дыма из трубы не видно.

— Буксир! Буксир нас ведет.

— И то слава Богу. Хоть на рейд поставит. Хоть подальше от проклятого берега будем.

Буксир «Рома» вел нас на рейд.

А потом что?

Вот и мы, «как большие», стоим на рейде.

Между пароходами стали сновать лодочки…

Одна лодочка причалила к нашей «Шилке». По трапу поднялся какой-то зловещий одессит, разыскал своих знакомых, безмятежно жевавших финики, и клятвенно уверил их, что они неминуемо погибнут. Знакомые выплюнули недожеванные финики и предались бурному отчаянию, а одессит, с видом человека, исполнившего тяжелый долг, деловито шагнул через борт и спустился в свою лодочку.

Мой новый приятель, «извините, Беркин», вдруг засуетился и решил тоже раздобыть лодку и наведаться на какой-нибудь пароход.

— Зачем вам это нужно?

— Ну, все-таки узнаю, как там у них, и расскажу, как тут у нас.

Лодочники драли совершенно несообразные деньги, но желающих разузнать и рассказать нашлось довольно много.

«Извините, Беркин» побывал на двух пароходах.

— Ну, я же им порассказал!..

— Что же вы рассказали?

— Рассказал, что нам сообщили по радио, что с моря идут большевики. Из Севастополя.

— По какому радио? У нас ведь аппарат не действует.

— Отлично себе действует…

— Да мне только что говорил мичман, который этим заведует.

— А вы ему верите? Так вы лучше мне верьте.

— Откуда же вы знаете?

Вранье было явное и определенное.

Лодки продолжали сновать между пароходами. За баснословные деньги ездили люди попугать друг друга. Для такой великой цели разве чего пожалеешь!

Беркин ездил три раза.

— Больше я уже себе позволить не могу. Лодочники такой нахальный народ и пользуются человеческой бедой.

Под утро врали угомонились.

Наше пароходное начальство волновалось тремя вопросами — как двинуть «Шилку», откуда достать уголь для топки и чем накормить пассажиров.

Китайцы, которым снова пригрозили, показали запас риса и консервов. Но всего этого было мало.

Недалеко от нас на рейде оказался пароход, везший из Севастополя в Одессу провиант. Попросили у него продовольственной помощи. Пароход отказался и заявил строго, что идет в Одессу разгружаться.

— Да ведь там большевики!

— А нам до этого дела нет, — отвечал пароход.

Тогда «Шилка» возмутилась и открыла военные действия: послала две шлюпки с пулеметами добывать провиант.

Провиант добыли, но обиженный пароход пожаловался французскому кораблю «Жан Барт».

«Жан Барт» грозно заорал на «Шилку»:

— Разбойники! Большевики! Объяснить немедленно, не то…

«Шилка» отвечала с достоинством и с сентиментом, что, мол, у нее на борту голодные женщины с голодными детьми и что, мол, французы всегда были рыцарями.

«Жан Барт» притих и немедленно послал к «Шилке» шлюпку с шоколадом, мукой и сгущенным молоком.

Инженер О. поднялся из машинного отделения и сказал, что «Шилка» может двигаться, но только задним ходом.

Многих это известие перепугало. Думали — раз задний ход, так, значит, назад, в Одессу.

Мякотин, Титов и Волькенштейн как члены партии — не помню какой — выползали из трюма под трубу совещаться. Шептались оживленно и многозначительно смолкали, когда кто-нибудь подходил. Ксюнин в трюме начал издавать на пишущей машинке газету.

Буксир подтащил нас к угольщику, и было объявлено всем, всем, всем:

— Должны сами грузить на «Шилку» уголь. Рабочих на угольщике нет, на пароходе команды нет. Если хотите, чтобы пароход двинулся, — грузите уголь.

— Неужели… все должны работать?

— А то как же, — был ответ.

Началась прелюбопытная штука.

Элегантные молодые люди в щегольских костюмчиках смущенно улыбались, показывая, что понимают шутку. Конечно, сейчас, мол, выяснится, что нельзя же заставлять элегантных людей таскать на спине уголь. Ведь это же нелепо! Вздор какой!

— Эй! Выстраивайтесь все на палубе! — закричал властный голос. — Все мужчины, кроме стариков и больных.

Элегантные молодые люди оторопели. Растерянно оглянулись. Шутка затянулась слишком долго.

— Ну? Чего же вы тут топчетесь?! — крикнули на одного из них. — Слышали команду? Лезьте наверх.

Может быть, наверху поймут их элегантность и неспособность…

Палуба быстро наполнялась выстраивающимися в ряды пассажирами.

— Сейчас вам раздадут корзины. Наденьте их на спину.

Элегантные молодые люди усмехались, чуть-чуть пожимали плечами, точно участвовали в нелепом анекдоте, о котором потом забавно будет порассказать.

Но вот у борта на трапе начался какой-то скандал.

— Позвольте, — кричал кто-то. — На каком же основании вы уклоняетесь?! Человек сильный, здоровый…

— Прошу вас оставить меня в покое!

На палубу выбежал кряжистый господин лет сорока с дрожавшими от бешенства глазами:

— Прошу немедленно оставить меня в покое!

— Нет, вы сначала скажите, какие у вас основания отказываться от работы, на которую призваны буквально все?

— Какие основания? — заревел кряжистый господин. — А такие, что я дворянин и помещик и никогда в жизни не работал, не работаю и не буду работать. Ни-ког-да! Зарубите себе это на носу.

Ропот возмущения всколыхнул толпу.

— Позвольте, но ведь если мы не будем работать, то пароход не отойдет от берега!

— Мой муж тоже помещик! — пискнуло из толпы.

— Ведь мы же все попадем в лапы к большевикам!

— Но при чем же я здесь?! — в бешеном недоумении вопил кряжистый. — Наймите людей, устройтесь как-нибудь. Мы жили в капиталистическом строе, в этих убеждениях я и желаю оставаться. А если вам нравится социалистическая ерунда и труд для всех, так вылезайте на берег и идите к своим, к большевикам. Поняли?

Публика растерялась, замялась…

— Отчасти, гм… — сказал кто-то.

— Но, с другой стороны, нельзя же доставаться большевикам…

— И почему мы должны работать, а он нет?

— Самосудом бы его! — хрюкнула пролезшая на палубу старушонка.