Небо истребителя - Арсений Ворожейкин

— Давай решим, что вы оба выполнили упражнение сверхотлично. Но генералу дадим на одну пулю больше.

Савицкий после посадки сразу подошел к конусу, Ткаченко доложил:

— Вы, товарищ генерал, попали шесть раз. Ворожейкин пять…

Не дав ему закончить, генерал горделиво рассмеялся и, глядя на меня, не без упрека заметил:

— Тоже мне мастер стрельбы и воздушного боя! Попал меньше, чем я. Но все равно молодец.

Зная, что Савицкий человек гордый, самолюбивый и эмоциональный, но в то же время добрый и справедливый, я сказал:

— Это не совсем так, товарищ генерал. Мы насчитали двадцать пять попаданий, но принадлежность половины из них не могли определить. Расцветка следов от пуль оказалась одинаковой. Мы их оставили в резерве. На ваше усмотрение.

Евгений Яковлевич насторожился:

— Это как — на мое усмотрение? Вы что, решили со стрельбой комедию сыграть?

Ткаченко предложил ему осмотреть полотно конуса. Савицкий внимательно исследовал все пробоины, спросил, нельзя ли отличить подкрашенные техниками пули от заводских меток, потом спросил меня:

— А как у вас в полку стреляли по конусу?

— Мы летали на «лавочкиных». На них двадцатимиллиметровые пушки, поэтому стреляли только бронебойными снарядами. Там заводская краска черная. На одном самолете оставляли ее, на другом смывали и красили другим цветом.

— Мне кажется, товарищ генерал, — вступил в разговор Ткаченко, — надо дать указание во все воздушные армии, чтобы перед стрельбой но конусу заводские метки на пулях и снарядах счищали и наносили свои.

— Разумно, — ответил генерал и взглянул на меня: — Извини, я поторопился тебя упрекнуть. В этой путанице мы сами виноваты. Но вы, товарищ Ворожейкин, — он перешел на официальный тон, — стреляете не так, как положено. Почему?

— Я, — говорю, — не понял. Вы осуждаете мой прием стрельбы или интересуетесь, почему я выработал свой маневр захода на конус?

— Отвечайте по существу, — сухо заметил Савицкий. — Почему вы нарушили правила стрельбы?

— Метод стрельбы утвержден очень давно и оторван от боевой действительности, — решительно заявил я. — Надо максимально приближать стрельбу по мишени к стрельбе по самолету противника. Моим способом стреляют многие летчики. Пора его узаконить. Почему в стрельбе по конусу мы работаем методами двадцатых годов? Неужели война в этом деле нас ничему не научила?

Генерал хотел сказать что-то резкое, но передумал, насторожился, словно к чему-то прислушиваясь. Потом в раздумье, медленно, что не было ему свойственно, проговорил:

— Может, вы и правы.

Отдав необходимые распоряжения Ткаченко, Савицкий уехал с аэродрома. Он торопился на тренировку. Ему предстояло пятеркой на реактивных самолетах продемонстрировать мастерство высшего пилотажа над Тушинским аэродромом в День Воздушного Флота СССР. Для этого он включил в свою группу известных летчиков Николая Храмова, Василия Ефремова, Павла Соловьева и Героя Советского Союза Петра Середу. Евгений Яковлевич был одержим в полетах, вникал во все тонкости летного мастерства и добился в этом деле многого. Он подтвердил на практике поговорку: кто ищет, тот всегда найдет.

После полетов порядочно уставшим и проголодавшимся я приехал домой, где сразу же увидел незнакомого мне капитана. Оказывается, комната, которую мне дал Моссовет, принадлежала ему. Еще до войны он жил по этому адресу и отсюда был призван в армию. Теперь он демобилизовался и приехал в Москву, рассчитывая поселиться с семьей в своей комнате. Слушая капитана, я вспомнил свой разговор с начальником Мосжилуправления. Приняв меня, он доверительно сказал: «Есть хорошая комната. Хозяева недавно умерли. Переселяйтесь побыстрее, а то передадим другой семье».

— Теперь мне ясно, почему он торопил меня, — сказал я капитану. — Видимо, знал о вас?

— Конечно, — подтвердил капитан. — За всеми военнослужащими, находящимися за границей, сохраняется жилплощадь. Но как теперь мне быть?

— А мне? — этот вопрос я задал скорее себе, чем капитану. — Ордер есть, мы вчетвером здесь прописаны.

— Я подам в суд, — заявил капитан.

— А жить-то где будете?

— Пока у сестры. Во всей этой игре с ордером виновато Мосжилуправление.

Мне срочно приказано слетать в Прибалтику, проверить летную подготовку заместителя командира дивизии. Этого человека я знал, хотя у нас была только одна встреча на летно-тактическом учении. Он тогда, как и я, командовал истребительным полком и показался мне волевым, хорошим, образованным летчиком. Почему же встал вопрос о его пригодности? Может, дело в возрасте? Но ведь на это есть врачи. Они определяют допуск к полетам по состоянию здоровья, поэтому я спросил у Савицкого, чем вызвана проверка?

— Командир дивизии им как летчиком недоволен. Заодно выясните их взаимоотношения. Если характерами не сошлись, их целесообразно разъединить.

В Прибалтику вылетел на учебном самолете. Встретил меня командир дивизии полковник Артур Иванович Латис. Его внешний вид напомнил мне Якова Алксниса, командовавшего ВВС до 1938 года. Такое же продолговатое, мужественное и загорелое лицо. Однако ростом Латис выше и могучее Алксниса. К тому же тот был энергичен и эмоционален, а этот невозмутимо-спокоен. Своего заместителя он охарактеризовал скупо, но выразительно:

— Безудержный болтун. Неохотно летает с летчиками на проверку техники пилотирования, а свою летную выучку поддерживает. Понимает толк в авиационной науке.

— Спарки есть для проверки? — спросил я.

— Есть. Минут десять назад техник опробовал мотор. Вскоре явился и заместитель командира дивизии. Высокий, статный, он не без волнения скороговоркой выпалил:

— Полковник Халтурин по вашему приказанию прибыл, — и вручил мне свою летную книжку.

Комдив, не желая присутствовать при нашей беседе, сказал:

— Когда будете готовы к полету, сообщите. Я буду на старте. — Он посмотрел на карманные часы: — До плановых полетов еще больше двух часов.

— Нам спешить некуда, — сказал я Владимиру Ефимовичу, заметив на его груди планки двух орденов Красного Знамени, Красной Звезды и нескольких медалей. — Давайте выйдем на свежий воздух, — а уже на улице спросил: — Комдив, видать, старше вас?

— Да, старше. Как человек он очень хороший, прямой…

Говорил Халтурин много. Слушать не умел, но рассказыватъ был великий мастер. Я изредка перебивал его вопросами. Никакой обиды на командира он не высказал, но в его словах чувствовалось, что тот чрезмерно властолюбив. Я поинтересовался:

— А часто вы с командиром встречаетесь в домашней обстановке?

— Встречаемся. Дружим семьями.

— А семья у вас большая?

— Жена, двое ребят и теща. Старушка заботливая. Очень любит детей. Они слушаются ее лучше, чем мать. Но теща хочет уезжать в Москву: там у нее квартира.

— Вы женаты на москвичке?

— Да. Женился, когда еще учился в академии Жуковского, — Халтурин начал расхваливать жену, тещу, детишек, и его рассказу конца не было видно. А я невольно подумал, что летчик, любящий чесать языком, как правило, летает неважно. Но выводы делать было рано, поэтому я спросил:

— А где вы служили после окончания академии?

— В Люберцах. Командиром эскадрильи.

Факты! Через них можно взглянуть на стремление человека. Жена москвичка. Теща хотя и живет в маленьком прибалтийском городке, но вместе с дочерью рвется в столицу. Видимо, и сам Халтурин не прочь перебраться в Москву, поэтому у него и нет желания летать. Но мне надо проверить самый главный и веский аргумент, определить уровень его техники пилотирования. Мы направились к двухместному учебно-тренировочному «яку». Перед посадкой в самолет я попросил Халтурина повторить задание. Он изложил его точно, но без того возбужденно-приподнятого настроения, какое свойственно летчикам. Каждый волнуется перед экзаменом, а мой проверяемый был равнодушен.

Взлетел он хорошо, в зоне сделал левый вираж, потом медленно, даже как-то лениво, переложил самолет вправо и выполнил такой же круг. Высший пилотаж начал с переворота через левое крыло. Когда машина снова приняла горизонтальное положение, летчик осмотрелся и сделал аналогичный переворот вправо. Все остальные фигуры он выполнил правильно, но в его работе отсутствовал тот огонек, который присущ летчикам-истребителям, любящим свою профессию, когда пилотаж напоминает красивую ребячью игру, которой дети настолько увлечены, что, кроме игры, больше ни о чем не думают и, кроме играющих, ничего не видят.

Истребитель должен выполнять пилотаж в комплексе, без разрыва между фигурами. Это приучает летчика к большим и длительным перегрузкам, необходимым для боя. Халтурин делал фигуры с расстановкой и с малыми перегрузками, будто после каждой из них давал себе отдых. Я показал ему, как выполняется комплексный пилотаж, и попросил повторить задание. Он повторил. Сделал переворот, используя набранную скорость, выполнил петлю, пошел горкой на ранверсман и, перевалив самолет через крыло, на пикировании увеличил скорость, потом снова повторил весь комплекс фигур, закрутил горизонтальные бочки вправо и влево, после чего доложил: