Морской волк (сборник) - Джек Лондон

Шхуна чуть покачивалась на тихой поверхности и не могла следовать за лодками. Вольф Ларсен начал беспокоиться. Барометр упал, и небо на востоке не нравилось капитану. Он внимательно изучал его.

– Если нагрянет оттуда, – сказал он, – и отнесет нас от лодок, то опустеют койки на кубрике и баке.

К одиннадцати часам море стало гладким как зеркало. В полдень была невыносимая жара, хотя мы находились уже в северных широтах. В воздухе ни дуновения. Душная, гнетущая атмосфера напоминала мне такую погоду, какая бывает в Калифорнии перед землетрясением. Чувствовалось что-то зловещее. Каким-то необъяснимым путем зарождалось сознание близкой опасности. Понемногу весь восточный небосклон затянулся тучами, нависшими над нами, подобно гигантским черным горам. Так ясно были видны в них ущелья, перевалы и пропасти, что глаз невольно искал белую линию прибоя и пещеры, где море с ревом бросается на берег. А шхуна все еще плавно покачивалась на тихой воде, и ветра не было.

– Это не шквал, – сказал Вольф Ларсен. – Природа собирается встать на дыбы, и когда она заревет во всю глотку, придется уж нам поплясать, Горб, и в дальнейшем обойтись половиной наших лодок. Полезайте-ка наверх и отдайте марселя.

– Но что будет, если шторм заревет? Ведь нас только двое! – ответил я, с ноткой протеста в голосе.

– Ну что же, мы должны воспользоваться первыми порывами и добраться до наших лодок прежде, чем сорвет у нас паруса. Мачты выдержат, и придется нам с вами тоже выдержать, хотя будет не сладко.

Штиль продолжался. Мы пообедали на скорую руку. Меня тревожило отсутствие восемнадцати человек, находившихся на море, где-то за горизонтом. Небесный горный хребет медленно надвигался на нас. Вольфа Ларсена это, по-видимому, не особенно смущало, хотя, когда мы вышли на палубу, я заметил, как у него чуть-чуть вздрогнули ноздри. Лицо его было сурово, с жесткими линиями, но в глазах – голубых, ясно-голубых в этот день – был странный блеск, какой-то яркий, мерцающий свет. Меня поразило, что он был весел какой-то свирепой веселостью; что он счастлив предстоящей борьбой; что он захвачен великой минутой, когда стихия жизни собиралась обрушиться на него.

Не заметив меня и, может быть, даже бессознательно, он расхохотался насмешливо и презрительно в лицо приближавшемуся шторму. Как сейчас вижу его стоящим, словно пигмей из тысяча и одной ночи перед каким-то злым гением. Он бросал вызов судьбе и ничего не боялся.

Он прошел на кухню.

– Повар, когда покончишь на кухне, ты будешь нужен на палубе. Приготовься, тебя позовут.

– Горб, – сказал он, заметив мой изумленный взор, – это получше виски, хотя ваш Омар этого и не понимал. В конце концов, он не так уж умел пользоваться жизнью.

Теперь уже нахмурилась и западная половина неба. Солнце потускнело и скрылось во мгле. Было два часа дня, и вокруг нас сгустился призрачный полумрак, прорезываемый беглыми, багровыми лучами. В этом багровом свете лицо Вольфа Ларсена разгоралось все ярче, и моему возбужденному воображению мерещилось сияние вокруг его головы. В воздухе была какая-то сверхъестественная тишина, хотя вокруг уже зарождались предвестники звука и движения. Духота становилась невыносимой. Пот выступил у меня на лбу, и я чувствовал, как он катился по моим щекам. Мне казалось, что я падаю в обморок, и я должен был ухватиться за перила.

И вот, пронеслось еле заметное дуновение. Как легкий шепот прилетело оно с востока и исчезло. Нависшие паруса не шелохнулись, но мое лицо ощутило это движение воздуха, как приятную свежесть.

– Повар, – тихо позвал Вольф Ларсен.

Показалось жалкое покрытое рубцами лицо Томаса Мэгриджа.

– Полезай на бугшприт, отдай нижний лиссель и перебрось его. А потом опять закрепи шкот. Если перепутаешь, то тебе в жизни больше не придется ошибаться. Понял?

– Мистер ван-Вейден, будьте готовы переменить грот. Потом вернитесь к марселям и подымите их как можно скорее – чем больше вы поспешите, тем легче вам будет. Что касается повара, если он станет мешкать, дайте ему по переносице.

Мне доставил удовольствие скрытый в этих словах комплимент и то, что приказания капитана не сопровождались угрозами по отношению ко мне. Нос шхуны был обращен к северо-западу, и капитан хотел сделать поворот при первом же порыве ветра.

– Ветер будет бакштаг, – объяснил он мне. – Судя по последним выстрелам, лодки отклонились немного к югу.

Он повернулся и пошел на корму к штурвалу. Я же прошел на нос и занял свое место у кливеров. Снова пронеслось дыхание ветра и замерло опять. Паруса лениво полоскались.

– Наше счастье, что буря налетела не сразу, мистер ван-Вейден, – возбужденно крикнул мне повар.

Я тоже был этому рад, так как знал уже достаточно, чтобы понимать, какое несчастье грозило бы нам, если бы все паруса были подняты. Дуновение ветра сменилось порывами, паруса наполнились и «Призрак» двинулся вперед. Вольф Ларсен круто повернул шхуну влево и мы пошли быстрее. Мы шли теперь фордевинд, ветер завывал все громче, и верхние паруса сильно хлопали. Я не мог видеть, что делается в других частях шхуны, но почувствовал, как она внезапно закачалась под неровными порывами бури, ударявшей в паруса фок и грот-мачты. Я возился с кливерами и, когда я справился со своей задачей, «Призрак» прыгал уже по волнам на юго-запад, перебросив все паруса на штирборт. Не успев перевести дух, хотя сердце бешено колотилось у меня в груди, я бросился к марселям и успел вовремя отдать их. Потом я отправился на корму за новыми приказаниями.

Вольф Ларсен одобрительно кивнул и передал мне штурвал. Ветер все время крепчал, и море все больше волновалось. Я правил около часа, и с каждой минутой мне становилось труднее. У меня не было достаточного опыта, чтобы править при таком ветре.

– Теперь поднимитесь с трубой наверх и поищите лодки. Мы прошли не меньше десяти узлов и теперь делаем не меньше двенадцати или тринадцати. Моя старушка быстра на ходу!

Я удовлетворился тем, что взобрался на фок-рею, на семьдесят футов над палубой. Осматривая пустынную поверхность моря, я хорошо понял, что нам необходимо очень спешить, если мы хотим подобрать наших людей. Глядя на бушующее море, я даже сомневался, может ли лодка, вообще, удержаться на нем. Казалось немыслимым, чтобы такие хрупкие суденышки могли устоять против двойного напора волн и ветра.

Я не мог оценить всей силы ветра, так как мы мчались вместе с ним. Но со своего высокого места я смотрел вниз, как будто находился вне «Призрака» и был отделен от него, и контуры мчавшейся шхуны резко выделялись на фоне пенящихся волн. Иногда шхуна вставала на дыбы и бросалась поперек огромной волны, зарывая в нее свой штирборт и окуная палубу до люков в кипящий океан. В такие мгновения я с безумной быстротой описывал в воздухе дугу, словно я был прицеплен к концу огромного, перевернутого маятника, отдельные размахи которого достигали семидесяти футов. Ужас охватил меня от этой головокружительной качки. Дрожащий и обессиленный я уцепился руками и ногами за мачту и не мог ни искать в море пропавших лодок, ни смотреть вниз, на бушевавшую бездну, грозившую поглотить «Призрак».