Откровение в грозе и буре - Николай Морозов

Через пять дней император согласился, и за Иоанном был послан с воинами тот же самый военачальник Лукий, который разгонял его сторонников из бань. Испуганный возможностью отъезда Иоанна и нового землетрясения, народ готовился к сопротивлению и собрался в огромных массах у главного входа в его дом, где стоял приготовленный как будто бы для него конь. А посланные за Иоанном, войдя в дом, стали между тем уговаривать его выйти с противоположной стороны, «чтоб не быть ему виновником большого кровопролития»[303].

Эти ли уговоры подействовали на Иоанна или просто он не был в силах сопротивляться своему тайному уводу? В церковном притворе он простился со своими верными епископами и пресвитерами, а в крестильной комнате[304] расстался со своими любимыми диакониссами, уже известной нам Олимпиадой и ещё тремя другими: Проклой, Пентадией и Сильвией, дочерью мавританского царя. Все они горько плакали, как плакал и он сам, прощаясь с ними.

Затем его увели через маленькую калитку, открывавшуюся к Босфору, посадили на небольшую лодку и привезли в Вифанию, т. е. область на противоположной, азиатской стороне Босфора, где находился город Никея.

А народ всё это время ждал его у противоположной стороны дома, где нарочно держали приведённого для него коня. Украденный шесть лет тому назад из Антиохии для отправления в Константинополь, Иоанн был теперь украден и из него.

Так и должно было случиться. Страшные апокалиптичесние годы прошли, паника миновала, и от непокладистого пророка, требовавшего со стороны служителей Христа отречения от всех земных благ, нужно было так или иначе отделаться…

Обманутый народ, ожидавший Иоанна с противоположной стороны дома, наконец догадался, в чём дело, и бросился во внутренность здания, разломав таранами ворота. Но было уже поздно. Здание было взято приступом у защищавших его солдат после кровопролитного боя, но помещение Иоанна оказалось пусто…

Старинные византийские авторы не могли, конечно, оставить и этого его вторичного изгнания без специального чуда и соответствующей легенды.

И вот, говорят они, «возгорелся огонь в его церкви от престола, не какой-либо человеческой виной, а от божьего гнева, и вдруг поднялся в высоту и разлился по всей церкви. А так как дул сильный ветер, то пламя вышло из церкви и, идя высоко по воздуху, миновало рынки и опустилось, как мост, на дворец, в котором совершались советы, и сжёг его в конец. И можно было видеть ужасное чудо: огонь, как одушевлённый, ходил кругом в образе змея и поедал далёкие храмы. А те, которые были близ базилики Иоанна, остались целы, чтоб было всем известно, что не по случаю, но гневом божиим сотворился тот пожар»[305].

Враги же Иоанна утверждали, что престол, на котором он служил, зажгла с отчаяния его диаконисса Олимпиада во время восстания, происшедшего в Константинополе после увоза из него Иоанна[306]. Префект столицы, рассматривавший дело, признал это обвинение правильным, и присудил её уплатить большой штраф из её имений.

После этого она уже не хотела или не могла оставаться в Константинополе и переселилась в Кизик, но и там её не оставили в покое. Через некоторое время её сослали в Никомидию, откуда она вела деятельную и нежную переписку с Иоанном, изгнанным уже на далёкие окраины империи.

В первое время после своего увоза Иоанн был оставлен под стражей в Никее, вблизи столицы, для того чтобы можно было сейчас же отправить его назад, если с городом случиться какая-нибудь беда. Но и теперь не произошло ничего особенного в природе, а потому в средине лета, вероятно, в начал июля, его решились, наконец, отправить в отдалённую ссылку, в город Кукус в Малой Армении[307], постоянно опустошаемой набегами исавров.

Епископы государственной церкви не впускали его во время пути в свои города[308]. Но так как внутренность Малой Азии была в это время переполнена не только ортодоксальными, но и арианскими и другими сектантами, не признававшими господствовавшей церкви и имевшими кое-где тоже своих епископов, то время от времени Иоанну устраивались и сочувственные встречи. Так, при переход через Каппадокию и ущелья Тавра горное население приветствовало его с большим сочувствием. Женщины и дети плакали, выходя ему навстречу, и он сам был взволнован до слёз.

Наиболее враждебный приём был ему оказан николаитским духовенством в Кесарии. Местный епископ Фаретрий, рассерженный радушной встречей, оказанной жителями его города Иоанну (в том числе даже префектом с женой и многими из учёных), подговорил против него монахов, живших в окрестностях города, чтобы выгнали его вон. Они с криками столпились вокруг его дома, пользуясь отсутствием трибуна, который вывел войска против исавров[309], и заставили его удалиться.

«В знойный полдень принуждён был Иоанн оставить Кесарию, посреди народного плача, и в тёмную полночь бежать из прилегающего села, потому что разнеслась весть о нашествии исавров»[310].

Среди мрака и смятения носильщики опрокинули его носилки (так как по причине ревматизма он не мог более ехать на лошади), и он пешком продолжал путешествие через горы. Осенью 404 года, после семидесятидневного путешествия, Иоанн, наконец, достиг до места своего назначения, Кукуса в Малой Армении, и нашёл гостеприимство в доме своего единомышленника, богатого гражданина Диоскора. Там же ожидали его «знаменитая родом» диаконисса Сабина и пресвитер Констанций из Финикии, очевидно, тоже сосланный сюда, да и сама Сабина едва ли добровольно удалилась в такое отдалённое и опасное место.

Как раз в это время, 6 октября 404 года, умерла императрица Евдоксия, которую ортодоксальные историки старались выставить главным его врагом. Но это нисколько не повлияло на его участь, потому что она была, как мы видим теперь, лишь подставным его врагом.

Первым делом Иоанна после его водворения на место было написать к своей любимой Олимпиаде[311], и переписка их продолжалась без перерыва настолько часто, насколько позволяла медленность тогдашней случайной почты. За два года своего пребывания в Кукусе Иоанн послал ей, как говорят, семнадцать писем, а это могло быть лишь в том случае, если каждый из них писал ответ немедленно по получении письма другого и отправил его с первой же представившейся оказией, так как регулярной почты тогда не было.

Благодаря патриархальности старинной жизни, Иоанну лучше и свободнее жилось в своём изгнании, чем это было бы в настоящее время при аналогичном самодержавном строе. Ариане ещё господствовали в этой местности (особенно благодаря готам, расселённым для защиты восточных окраин при Феодосии). Епископ города, вероятно, тоже арианин, принял Иоанна очень радушно, и был даже готов допустить его проповедывать со своей кафедры, чего ни в каком случае не позволил бы николаит, так как Иоанн теперь был предан анафеме[312]. Но Иоанну было, вероятно, специально запрещено публично проповедывать, и он, как говорят, не мог воспользоваться этим предложением.

Его преследуемые сторонники в Малой Азии, Сирии и Египте всё ещё продолжали бороться с господствующей фракцией, хотя и безнадёжно. Когда умер в Антиохии приютивший Иоанна в молодости, после его бегства из монастыря, оригенитский епископ Флавиан, народ хотел избрать на его место иоаннита Констанция, бывшего пресвитером у Флавиана. Но те же самые, уже известные нам по деятельности двух соборов, враги Иоанна, епископы Акакий, Антиох и Севериан воспользовались днём, когда весь народ ушёл в гипподром на состязания[313] и сценические представления. Они тайно собрали своих сторонников, выбрали в антиохийские епископы николаита Порфирия, а сами затем бежали из города. На следующий день произошло столкновение народа с императорскими властями, поддерживавшими Порфирия, и граждане были усмирены военной силой. Но иоанниты и оригениты всё-таки не хотели иметь никаких сообщений с навязанным им епископом.

В других местах происходило то же самое. При временном объединении всех христианских фракций под знаменем нейтрального иоаннитства во время недолгого пребывания Иоанна во главе восточной церкви он назначил, между прочим, епископом над готами Улинаса, и они признали этого епископа, несмотря на своё арианство. Теперь же, после смерти Улинаса, происшедшей во время ссылки Иоанна, готы снова возвратились к арианству, и история застаёт их такими даже в средние века.

Все слабые, малодушные и корыстные сторонники, примкнувшие к Иоанну во время его величия, теперь перебежали, как всегда, к господствующей фракции. В главном из семи городов, куда он адресовал девять лет тому назад своё знаменитое «Откровение», в Эфесе, шли гонения на его единомышленников и на их епископа Гераклида. Другой из его сторонников, епископ Меруфас, сочувствовавший ему некоторое время даже и в изгнании, передался на сторону врагов и объявил себя «николаитом», как только вышел специальный императорский указ, лишавший кафедр всех тех епископов, которые не хотели сообщаться с ортодоксальными епископами-патриархами: Арзасом в Константинополе, Теофилом в Александрии и Порфирием в Антиохи[314].