А до Берлина было так далеко... - Василий Шатилов

На бруствере окопа появилась одна фигура — командира, затем другая, третья… И вот уже образовалась цепь. Она быстро росла, все быстрее и быстрее устремлялась к немецким окопам.

По атакующим ударили пулеметы, часто начали рваться мины. Тем не менее атакующие упрямо шли вперед. Из тех троих, что первыми, как я заметил, выскочили из окопа, шел уже один, двое других, скошенные пулями, остались неподвижно лежать на еще не просохшей от тумана земле. Но на их место уже встали другие… До траншей врага оставалось 50, 40, 30 метров… Еще рывок и вот наши бойцы уже в немецких траншеях, орудуют штыками, прикладами, лопатами, чем ни попади. Еще раз убедились мы, что пуще смерти фашисты боятся рукопашной. Из окопов в беспорядке выскочили около сотни солдат и ринулись к леску, расположенному в западной части Королевица. Все это, конечно, не входило в расчеты немецкого командования. На помощь немецкой пехоте, выбитой из окопов нашей контратакой, пришла артиллерия и авиация. Из районов Сосновки, Дахновки и пригорода Черкасс по батальону открыли огонь более, десятка орудий и минометов. В небе появились «юнкерсы» и основательно обработали первую линию окопов, где теперь хозяйничали наши бойцы. Не успели улететь фашистские бомбардировщики, как гитлеровская пехота поднялась в контратаку. Фашисты, видимо, имели строжайший приказ: удержать занимаемые позиции любой ценой.

Решительно были настроены и наши люди. Они понимали, какой оборот могут принять события, если не сбросить немцев в Днепр. Фашисты подтянут на остров подкрепление, форсируют старое русло, что труда большого не составит, и устремятся в глубь Левобережной Украины. Тогда потеряет всякое значение оборона по Днепру, на создание которой уже затрачено столько усилий. Накал и ожесточение боя нарастали. Никто не хотел уступать, и картина напоминала перетягивание каната: то брала наша сторона, то сторона противника.

Часто зуммерил телефон, и дежурный связист, подавая мне трубку, говорил: «Вас, товарищ майор, спрашивает Первый», «У аппарата Второй». И генерал Куликов, то есть Первый, и генерал-майор В. М. Симоволоков (начальник штаба 38-й армии), то есть Второй, интересовались, как идут дела. Чувствовалось, что командование с нетерпением ждет, когда же мы наконец выйдем к Днепру, очистим остров от гитлеровцев.

Пользуясь случаем, я передавал наверх просьбу «подбросить огоньку», на что следовал ответ: «Доложу командующему», хотя у командующего не было в резерве артиллерии и помочь он нам не мог.

Примерно в километре от нового русла стоял военный городок. Здесь в казармах когда-то жили солдаты уланского полка. Бойцы батальона выбили оттуда гитлеровцев, но те не примирились с потерей важного опорного пункта и настойчиво контратаковали, пытаясь вновь овладеть казармами. Комбат позвонил мне и просил доложить командованию о необходимости подавить фашистские батареи в Черкассах, которые, как он выразился, «утюжат и не дают носа высунуть». Я позвонил генералу Куликову и в который раз услышал горькое «доложу командующему». Положение тем временем усложнилось, при артиллерийской поддержке немецкая пехота поднялась в новую контратаку и стала обходить батальон с тыла.

— Можете ударить по немецким батареям? — спросил я по телефону начальника артиллерии 116-й стрелковой дивизии.

— «Огурцы» на исходе, но постараемся хотя бы припугнуть, — ответил мне незнакомый собеседник. С «богом войны» дивизии полковника Еременко я никогда не встречался.

Через несколько минут наши орудия открыли огонь, но он не достиг нужных результатов. Это была скорее не артиллерийская, а, как шутили остряки, моральная поддержка. После этого фашистские артиллеристы стали с еще большей яростью обстреливать казармы.

Непостижимо, как бойцы героического батальона держались, и не только держались, но и сумели за день продвинуться вперед!

На другой день бой разгорелся с новой силой.

В течение ночи немцы подтянули на остров свежие силы. До утра над рекой стоял гул моторов. Когда же в ночном небе вспыхивали ракеты, они выхватывали на темной днепровской воде лодки и плоты с солдатами и техникой. Наши орудия и минометы изредка били по переправе, но огонь этот был больше символический, нанести существенного ущерба, а тем более сорвать переброску войск противника он не мог.

Полковник Еременко засыпал штаб армии просьбами поддержать утреннюю атаку артогнем и авиацией. Что касается воздушной поддержки, то в ней ему сразу же отказали. «Птиц» в распоряжении армейского командования не было. А вот «дынями» и «огурцами» обещали помочь. Однако в самый последний момент выяснилось, что и артиллерийской поддержки не будет и что 116-я стрелковая дивизия должна полностью полагаться на собственные силы. Расстроенный и обескураженный, Яков Филиппович позвонил мне и сказал, что переносит начало атаки с восьми на десять утра. «Ну как тут воевать, майор Шатилов?»

Понять его было нетрудно. И все же атака началась успешно. Этот успех обеспечили огромное мужество и высокий боевой настрой наших красноармейцев и командиров. Вновь не выдержали фашисты штыкового удара и покатились. Еще бы одно усилие — до Днепра оставалось каких-то 100, 150 метров, — и задача была бы решена. Но эти 100–150 метров надо было пройти по голой а ровной, как стол, местности. Фашисты поставили здесь плотную огневую завесу. Попытаться сделать рывок значило погубить людей, и комбат распорядился прекратить атаку и окопаться.

— Василий Митрофанович, прошу разрешить мне пойти в цепь, возглавить атаку. — Передо мной стоял инструктор политотдела дивизии старший политрук В. П. Качалов, которого комиссар Чечельницкий направил вместе со мной обеспечивать действия батальона на Королевице. Вид у старшего политрука был решительный, глаза горели. — Ведь всего каких-то 100–150 метров, и мы их утопим, гадов, в Днепре.

— Не могу, Василий Павлович, позволить я тебе такого. Ты погляди, как лупит немец. Там же живого места нет. Ну пойдешь ты, и людей погубишь, и себя под монастырь подведешь. Спросит меня комиссар: куда дел Качанова? Почему разрешил ему идти в атаку? Что я скажу? Занимайся лучше своей политработой.

— Сейчас главная политработа — там, — ответил старший политрук, показывая на днепровский берег, туда, где залегли наши цепи.

— И все равно позволить тебе не могу. Ты не рядовой боец, даже не политработник батальона. Ты представитель дивизии. Хочешь идти, звони Чечельницкому, — сказал я, показывая на телефон и давая понять, что разговор окончен.

Так же решительно напирали на меня политрук Деканов и старший лейтенант Косолапов. Они не просили — требовали, чтобы я послал их в атакующие подразделения. Но и им пришлось отказать.