Тайный советник вождя - Владимир Успенский

До Воронежа ехали обычным порядком. Там к составу, перед вагонами и после них, прицепили платформы с запасными шпалами и рельсами. Настороженно выглядывали из-под шпал тупорылые пулеметы.

Под защитой бронепоезда наш состав двинулся дальше по тем местам, где недавно отгремели бои, где железнодорожное полотно было заштопано на скорую руку. Миновав Касторную, с большим трудом дотянули до станции Новый Оскол, где еще дымились присыпанные свежим снегом пожарища. Оттуда на санях — в село Велико-Михайловку, затерянное средь степных просторов, в штаб Семена Михайловича.

6 декабря 1919 года в этом селе произошло событие, влияние которого долго потом сказывалось на всей жизни нашей страны и с особой силой отразилось на начале и ходе Великой Отечественной войны. Здесь впервые сошлись вместе и заключили дружественный союз люди, которые потом более тридцати лет определяли основные линии развития государства, те люди, влияние которых сказывается и по сию пору. В бревенчатом доме на Телеграфной улице встретились Егоров, Ворошилов и Буденный, коим суждено стать первыми Маршалами Советского Союза. С ними за столом сидел человек, которому доведется носить редчайшее воинское звание Генералиссимуса, доведется вершить судьбу огромного государства и в мирные дни, и в годы самой кровопролитной войны. С этой встречи начался отсчет многих достижений Иосифа Виссарионовича — с одной стороны, и отсчет многих трагедий и неудач — с другой.

Можно спорить о каких-то подробностях, деталях, но несомненно главное: именно с этой встречи началось прямое и неуклонное восхождение Иосифа Виссарионовича к твердой власти. Он получил реальную основу для достижения своих целей.

В тот холодный ветреный день было организационно оформлено создание небывалого в мировой военной практике кавалерийского объединения, был зачитан приказ о преобразовании Конного корпуса Южного фронта в Первую Конную армию. Командовать поручалось Буденному. В состав Реввоенсовета армии вошли старые знакомые Иосифа Виссарионовича — Ворошилов и Щаденко. Было намечено значительно увеличить численность объединения (в нем было тогда около семи тысяч человек), добавлялась артиллерия, в Конармию вливались отряд бронепоездов, автобронеотряд, авиационная группа. В общем, срочно делалось все, чтобы превратить Первую Конную в мощную и надежную опору Республики. И в надежную опору тех, кто создавал Конармию, преодолевая сопротивление все того же Троцкого, понимавшего, что в этой армии у него нет или почти нет сторонников.

Дело было сделано, и мы (я не отделяю себя от группы инициаторов) могли быть довольны, могли радоваться. Однако причины для радости у каждого были свои, каждый шел к этому свершению собственной дорогой и преследовал собственные цели. Самым бескорыстным был, пожалуй, в данном случае Егоров. Он был доволен как человек, раньше других военных специалистов понявший роль крупных масс конницы в гражданской войне. Его стремления увенчались созданием целой конной армии! Первой среди всех времен и народов: Александр Ильич испытывал профессиональную гордость.

В Велико-Михайловке Егоров обдумывал, набрасывал план предстоящих боевых действий. Утвержденный Реввоенсоветом Южного фронта, план этот превратился вскоре в официальную директиву, которая предопределила ход дальнейших событий. Операция замысливалась огромная, на большом пространстве от Днепра до Дона. В ней участвовало много войск, но особая роль отводилась Буденному. Его ударная группа в составе Конармии, 9-й и 12-й стрелковых дивизий должна была стремительно ворваться в самый центр Донецкого бассейна. А затем — дальше, до Азовского моря, до Таганрога, чтобы рассечь надвое все войска Деникина, отрезать Добровольческую армию от казачьего Дона. «Обращаю внимание т. Буденного, — подчеркнул в директиве Егоров, — что от быстроты и решительности действий его ударной группы будет зависеть успех всей намеченной операции.»

Точный расчет полководца и творческое вдохновение незаурядной личности сочетались в этом замысле Александра Ильича. Верил он, что Буденный, окрыленный новой высокой должностью, чувствующий поддержку свыше, сумеет выполнить намеченный план.

На совещании в Велико-Михайловке, в доме на Телеграфной улице, восседал Егоров, словно патриарх, со спокойной добродушной улыбкой в своей любимой позе, скрестив на груди могучие, широкие в кисти руки русского богатыря, слушал выступления, вспыхивающие споры, лишь изредка вставляя словцо, будто чуть-чуть подправляя веслом плывущую по фарватеру лодку.

Если уж для Егорова, озабоченного стратегическими замыслами, создание Конной армии было событием значительным и радующим, то что же говорить о Семене Михайловиче? Два года назад — унтер, он вдруг вознесся на совершенно сказочную высоту. Год назад — командир партизанского отряда, затем — эскадрона, помощник командира полка. А нынче — генерал! И не просто генерал — бригадный, дивизионный, корпусной, а командующий армией! Никакой кавалерийский начальник за всю историю человечества на такую вершину не поднимался, даже звания соответствующего не имелось! А поддержка какая: и Егоров, и Сталин. И товарищ Калинин месяц назад к нему приезжал: вот, мол, Семен Михайлович из крестьян, а полководцем стал! Это, дескать, по-нашенски, по-пролетарски! Теперь Калинин, который сам из мужиков, горой стоит в Москве за Буденного.

Уже в то время, в самом начале своей карьеры, Семен Михайлович был убежден: на высоком посту просто так не удержишься, надо не только добросовестно выполнять свои обязанности, но и сметать тех, кто станет на пути. Решительности ему было не занимать, беспощадности научила война (если не я его, то он меня!). Недавно, в сентябре, он разоружил только что сформированный Донской казачий кавалерийский корпус, арестовал его командира — Филиппа Кузьмича Миронова и весь штаб. Видел в этом корпусе и в Миронове прямых конкурентов, способных затмить его славу.

Впрочем, Миронов был хоть и опасным, но не самым главным соперником. Имелся и пострашнее — Борис Макеевич Думенко. К служебному соперничеству примешивались личные счеты, глубокая личная обида. Долгое время широкая тень Бориса Думенко загораживала Буденного, и он вынужден был, подавив самолюбие, считаться с этим, потому что на Сале и Маныче, на Среднем и Нижнем Дону слыл Думенко первым и самым большим красным кавалеристом.

С помощью Егорова стал Буденный командиром кавкорпуса, когда увезли в госпиталь Думенко. Корпус так и назвали «буденновским». Почта в то время либо совсем не ходила, либо запаздывала на полгода, но в тесном мире кавалеристов все было известно, слухи неведомыми путями распространялись без задержки по всему Дону и всей Кубани. Знали конники: Думенко не столько ранение свое тяжелое переживал, сколько то, что вылетел из большого седла. А Семен захватил все хозяйство. Словосочетание «корпус Буденного» действовало на Думенко, как красная тряпка на быка.

Правая рука не повиновалась, грудь была так изувечена, что при резком движении Борис Макеевич задыхался, но не мог он смириться с тем, что бывший помощник — Семен вознесся на генеральскую высоту. Отдыхать бы Думенко, детей да внуков пестовать, а он уехал из лазарета и всю свою бешеную энергию употребил на то, чтобы подняться вровень с Буденным. Собрав разрозненные эскадроны, изъяв кавалерийские части и подразделения из стрелковых дивизий, наскоро, с грехом пополам на одном самолюбии сформировал Думенко некое соединение, именовавшееся Конно-Сводным корпусом. Бойцов-то было меньше, чем в любой буденновской дивизии, но лиха беда начало. Думал Борис Макеевич, что потекут, побегут к нему бывшие сослуживцы (в том числе и от Буденного), что соберет он под свое крыло массу красных казаков и иногородних. Но времена уже были не те, кончалась партизанщина, дезертиров и перебежчиков карали по закону военного времени. И все же Конно-Сводный корпус рос помаленьку, вызывая тревогу и беспокойство Буденного. Сегодня соотношение один к трем, а завтра — черт его знает! Как ни суди, а Бориса Макеевича почитают в станицах.

И вот теперь Семен Михайлович командует уже не корпусом, а Конной армией, в которую любой корпус может войти составной частью. Обскакал Буденный своего соперника, попробуй догнать!

Радостные эмоции Егорова, Буденного и мои были на поверхности, их можно было видеть и объяснить. Создали новое объединение для разгрома врага — вот и хорошо! А если еще и личная заинтересованность в этом есть — тем лучше, тем надежней. И, пожалуй, меньше всех чувства свои проявлял Иосиф Виссарионович. Казался даже равнодушным, погруженным в какие-то размышления. Но, как выяснилось впоследствии, именно он вместе с Ворошиловым возлагал на Конную армию такие большие надежды, что мы и представить себе не могли. В этом проявилась одна из черт Сталина, позволявших ему выходить победителем в долговременных закулисных, невидимых битвах. Если мы, военные, жили сегодняшними и завтрашними событиями, то он, политик, заглядывал в отдаленное будущее. И расчетливо расставлял нас, своих помощников, на нужные позиции. То есть, добиваясь нынешних успехов, пытался готовить, формировать грядущие свершения. Я тогда еще не понимал этого.