Нагие намерения - Галина Куликова

Ни на какой обед она, естественно, не пошла, а битый час рассказывала брюнету (зовут Алексей, звание — майор) о своем житье в больнице. Такого внимательного слушателя она в своей жизни не встречала. Может быть, сказывалась профессия, но ей было приятно. К тому же он оказался первым, кто нормально отреагировал на ее имя, заметив, что оно редкое и нежное. Про кораллы — ни слова.

Когда приехал молодой человек, отрапортовавший Алексею о своем прибытии как младший по званию и должности, Клара уже не представляла свою жизнь без майора.

Она проводила его до самого выхода с территории и, смущаясь (вот это новости, давненько такого не было!), спросила:

— Вы еще приедете?

— Завтра приду, дело одно закончить.

— Я слышала, извините. А ко мне зайдете? Моя палата в другом конце коридора. — Клара уже благополучно забыла и про Шургина, и про данные ей поручения, и про свою новую жизнь.

Вариант действительно новой жизни стоял перед ней с пистолетом под мышкой.

Брюнет (Алексей!) внимательно глянул на нее, задумался, а затем ответил вопросом на вопрос:

— А вы хотите?

Она подарила ему долгий взгляд.

— Понял. Завтра приду по делам служебным, а потом как обычный посетитель — с яблоками и соками — к вам. Вы, кстати, какой сок предпочитаете?

К себе в палату Клара вернулась счастливая, и до самого вечера это состояние счастья не покидало ее. И лишь ночью до нее дошло, что если их отношения действительно перейдут в желательную для Клары фазу, то придется Алексею рассказать всю эту запутанную историю. Отравлять враньем так замечательно начатые отношения она не желала. Надо только найти для объяснения подходящий момент, но не затягивать с этим — мало ли какая у него может быть реакция на такие признания. Но что-то в глубине души ей подсказывало — все будет хорошо.

— Почему-то мне кажется, что она не сможет ничего спеть, — с сомнением сказал Алекс, в очередной раз взглянув на Диану.

Машина стояла на светофоре, Шургин нервно ожидал, когда загорится зеленый. Диана сидела рядом с ним с совершенно потерянным видом. Взгляд ее был устремлен внутрь себя. Она никак не могла примириться с мыслью о том, что Невредимова убили, а значит, могут убить и ее. Что она помимо воли ввязалась не просто в гонку за редким камнем, а в смертельно опасное предприятие. Камни, имеющие собственные имена, всегда приносили несчастье своим владельцам.

Утром они заехали в ту квартиру, которую она сняла на полгода вперед, собираясь уехать от Дениса, и забрали оттуда тети-Любину шкатулку с фарфоровым арлекином и аметистами.

— Вот если бы алмаз был такой же здоровый, — пробормотал Алекс, трогая пальцем один из камней. Прикасаться к нему было приятно.

— Тебе-то что? — спросил Шургин. — Или ты собираешься украсть его у Дианы и затеряться на островах в Индийском океане?

— Просто… Хочу быть причастным, — буркнул тот.

Они проштудировали письма и действительно нашли упоминание о зеленом алмазе «Эвелин», который начал свое путешествие по цивилизованному миру в середине восемнадцатого века. Путь его, судя по всему, оказался таким же кровавым, как и у всех его собратьев. Только небольшие камни могут становиться талисманами. Небольшие и не слишком дорогие. Осколки силы. Но если эта сила достаточно велика, она начинает вытягивать из людских душ все самое плохое, что в них погребено. Убийства, преследования, предательство, обман и подкуп — все это наверняка видел чистый зеленый глаз «Эвелин». В письме напротив описания камня стояла жирная «галочка».

Шургину страшно не хотелось, чтобы Диана нашла этот дурацкий зеленый булыжник. Он хмыкнул и одернул сам себя: «Тоже мне, доктор Ватсон!» Впрочем, доктор Ватсон был влюблен, а он нет. Он-нет. Диана Звенигородская! Как только все устаканится, она вернется к своим котлованам. Вряд ли в обезглавленную компанию Невредимова, судьба которой непонятна. Найдет себе что-нибудь другое. У нее есть опыт, и желание, и способности. И необходимость тоже. Она сама должна отвечать за себя.

Он представил, как она бегает по стройке, перешагивая своим тридцать шестым размером через балки и блоки, как кутается в длинную кофту, спасаясь от сквозняков, потому что дверей нет и стекла не вставлены. Да еще лифты не работают, и приходится подниматься пешком на бог знает какой этаж, чтобы посмотреть, как идут дела у строителей.

— Как ты думаешь, — снова пристал к нему Алекс, — может быть, я сам смогу обменять эту курицу на конверт?

— Если бы муж Дианы знал о твоем большом сердце, он наверняка включил бы тебя в завещание, — ехидно ответил Шургин. — Ежели Дэн предупрежден о том, что придет Диана, мы только все испортим, когда попытаемся вмешаться. Кстати, никак не пойму, что такое звякает постоянно?

— Это тарелка, — охотно пояснил Алекс. — В нее мы положим курицу.

— Где вы взяли тарелку?

— У тебя на кухне. В шкафчике.

— Молодцы, — похвалил Шургин.

Он улыбнулся, представив, как они вдвоем шерудили на его кухне. С каких это пор, интересно, ему стало нравиться делить квартиру с другими людьми? Он — волк-одиночка, всегда этим гордился. Видно, у него наступило размягчение мозгов. Или это годы дают себя знать? Сначала кризис среднего возраста, а потом сразу — бац! — и старость. Не успеешь и глазом моргнуть, как ты уже никому не нужен. Пожалуйте на свалку, сударь!

Прослушивание проходило в Доме культуры, застрявшем между двумя старыми домами на небольшой улочке в центре города. Шургин предполагал, конечно, что здесь будет много желающих пройти конкурс, но чтоб столько… Все фойе было забито девицами в парадном обмундировании. Стоял такой гвалт, что хотелось заткнуть уши. Имя Дианы на входе занесли в специальный реестр и присвоили ей порядковый номер.

Обозрев очередь, она немного оживилась и дернула Шургина за рукав:

— Они наверняка все с музыкальным образованием.

— Естественно. Все, как одна, — согласился он, серьезно кивнув головой.

— Честное слово, я не умею петь. Совсем. Даже мама советовала мне держать рот на замке. Аучительница пения на своих уроках постоянно посылала меня за булочками. Мне-то ведь на самом деле петь и не нужно. А нужно произнести только кодовые слова: «Я вам песенку…»

— Я знаю, — перебил ее Шургин. — Вы видите, сколько тут претенденток? Охранник сказал, что прослушают всех. Для того чтобы это сделать, потребуется месяц. Значит, они будут останавливать каждую певицу как раз после первой строчки.

— А если меня не остановят?

— Сами говорите, что не попадаете в ноты. Значит, они ужаснутся и остановят.

— Но это же позор!

— Вы не о том думаете. Позор — это позволить каким-то бандитам манипулировать своей жизнью. А спеть песенку, не имея голоса, это не позор, а удовольствие. Как говорится, и людей посмотрела, и себя показала.

Диана некоторое время переваривала его слова, потом вздохнула и спросила:

— А нет ли какой-то другой возможности встретиться с этим Дэном? Тет-а-тет? Бывает же он когда-нибудь один? Не все время его пасут продюсеры.

— Другой возможности нет. Если только напасть на него?

— Нет, нет. Лучше так, — испугалась Диана. — Легально.

Через полчаса топтания в фойе Дома культуры они по достоинству оценили масштаб мероприятия и решили оставить вместо себя Алекса, чтобы он следил за очередью. Сами же вернулись в машину и стали молча смотреть через лобовое стекло на улицу. Курица пахла как сумасшедшая. Они купили ее горяченькой, завернули в кусок фольги и положили в пакет. У Шургина время от времени возникало желание отломить от нее что-нибудь и съесть. Он был голоден и не понимал, как Алекс с Дианой до сих пор не потребовали пищи. Он чувствовал себя взрослым, которого оставили приглядывать за двумя детьми. Дети были чужими, с незнакомыми привычками, и под них постоянно приходилось подлаживаться.

— Вашему мужу стало лучше, — напомнил он, надеясь, что у нее хоть немного поднимется настроение и она перестанет смотреть вдальс такой обреченностью. — Возможно, он скоро придет в себя, и надобность бегать с курицей по Москве Отпадет сама собой.

— Спасибо на добром слове, — сказала она. — Но врачи говорят, что Денис может находиться без сознания еще долго. А те люди, которые убили Невредимова, ждать, судя по всему, не намерены. Я так боюсь, Олег Павлович! Так боюсь! Если меня схватят снова, я буду знать, что они способны лишить меня жизни. Я тогда сама умру, и все.

Шургин хотел сказать, что никому не позволит ее схватить, но это слишком походило бы на мелодраму. Мелодрамы он считал самым глупым жанром на свете. Ты должен переживать вместе с героями, хотя точно знаешь, что все закончится хорошо. Страдальцы полюбят друг друга и в конце если не поженятся, то обязательно поцелуются.

Они успели сходить в соседнее кафе и напиться чаю с бутербродами, когда позвонил Алекс и велел им в срочном порядке возвращаться — и курицу не забыть.