Кап­кан для Ски­фа - Александр Чернобук

Потом сделал в коридоре зарядку и принял душ. Всех в блоке строго-настрого предупредил: говорить только шепотом. В противном случае обещал сделать из ослушника героя Герцена, «который, падая с седьмого этажа, не предпринял должных мер предосторожности против сурового сырого климата и начал кашлять. Кашлял, кашлял, а на следующий день перестал. По одной простой причине — потому что умер». Все в блоке посмеялись, но очень тихо. Михаил, мастер-международник по велоспорту из Таллина предложил вообще объясняться знаками и тут же на языке глухонемых объяснил остальным: «Если Скиф обещал, то обязательно сделает, он такой!» Опровергать его я не стал.

Затем я кормил мое проснувшееся счастье прямо в постели собственноручно приготовленными бутербродами и поил свежезаваренным кофе. Рассказывал анекдоты и смешные истории, цитировал стихи, сетуя, что люблю Шекспира, а не Бодлера. Ходил, в натуральном смысле, вокруг кровати на руках. В общем, вел себя как последний влюбленный идиот. Коим себя и чувствовал. Если б не позвонил Костя и не напомнил о делах, я б так и провел весь день. С превеликим удовольствием.

Серега на своем «Мерседесе», в сопровождении тентового КамАЗа, прибыл к боксу номер двадцать четыре по адресу: ул. Рубинштейна, сорок три, в десять часов пятьдесят минут. Еще по дороге он позвонил Конраду Карловичу, и тот сказал, что пропуск на Савельева с машиной заказан, вахтер в курсе. Поэтому к самому боксу он подрулил без проблем.

Там же, у запертых ворот, его ожидали два давешних грузчика: Сережа и Леша. Марка Ариевича и Конрада Карловича видно не было. Серега вышел из «Мерседеса» и блаженно потянулся — до хруста в костях. Сделал несколько выпадов, разминая плечевой пояс, пару раз присел и, обхватив лодыжки руками, коснулся носом каждого колена, чувствуя приятную гибкость позвоночника: «Красота — единство духа и тела». Настроение — лучше не бывает. А почему ему быть плохим, если все так удачно складывается? Сейчас он отгребет кучу вожделенных бабасиков. Пусть они сегодня еще в виде плитки, но по прошествии нескольких дней они неминуемо превратятся в нежно шелестящие зеленые бумажки, кои позволяют в этой жизни делать абсолютно все.

Один из грузчиков поднялся навстречу и прервал столь радужно текущие мысли:

— Ты, что ли, Савельев Сергей Петрович будешь?

— Ну, я.

— Это ты к Михельсону приехал?

— Точно так.

— Карлович попросил открыть тебе ворота, — доставая из кармана связку ключей, сказал то ли Леша, то ли Сережа.

— Да? — удивился Сергей. — Хм, надо же, какое доверие.

Кому оказано доверие — ему или грузчикам, Рембо осмыслить не успел — за гаражными створками открылось чрево пустого ангара. Справедливости ради надо заметить, что не совсем пустого — посредине бокса, на полу стояла литровая бутылка с приколотой к ней запиской.

— Это как же? — у Савельева запершило в горле.

Он взял дрожащими руками бутылку, содрал крепящий бумагу скотч, развернул листок и прочитал: «Уважаемый господин Рембо, как я и обещал — грузчики и водка в наличии. Можете поступить и с первыми, и со второй по своему усмотрению. С наилучшими пожеланиями, вечно Ваш К. К. Михельсон».

Как ни отговаривал меня Костик, как ни хотелось мне побыть в это памятное утро с моей белокурой красавицей, отказать себе в удовольствии понаблюдать реакцию Рембо на пустой склад я не мог. Это было просто выше моих сил.

Поэтому мы с Купером нашли благовидный предлог попасть в административное здание базы (на пропускной наплели вахтеру о контракте, козыряя фамилиями местного начальства) и теперь стояли на площадке запасной лестницы между четвертым и пятыми этажами административного корпуса, изображая перекур. Отсюда были прекрасно видны: и бокс, и КамАЗ, и «Мерседес», и грузчики, и сам получатель плитки — представитель фирмы «Витязь» господин Савельев.

— Вовремя, — взглянув на часы, констатировал Купер.

— Наш Сережа всегда славился пунктуальностью, — наблюдая за исполняемой Савельевым гимнастикой, отозвался я.

— А уж когда разговор о лавэ…

— Тем более…

Один из рабочих открыл створки. Мы вытянули шеи.

— А мы не можем пролететь оба? У твоего сослуживца с сердцем как? Ласты не склеит? — занервничал Костик.

— Это было бы, конечно, очень печально, но сердце у него, что у быка трехлетка. Выдержит.

— И все же, если такой расклад будет? Как с нашим пари?

— А сам как думаешь?

— Ничья, стало быть, — пожал плечами Купер. — Так?

— Согласен, — я кивнул. — Только ты на это особенно не надейся.

— Посмотрим.

Все-таки Рембо оправдал мои надежды, а не Кости. Простояв в оцепенении после прочтения записки не меньше минуты он свернул завертку на бутылке и ополовинил ее в один момент. Вполне можно было добавить в водку хоть клофелина, хоть цианистого калия, но серьезная нейтрализация Рембо в наши планы не входила. Во всяком случае, пока. Боря предлагал добавить в бутылку хотя бы пургена. Мы посмеялись. Предложение нам понравилось. Но исполнить его просто поленились.

— О-о-о-о-оп! — я хлопнул в ладоши.

Костя вздохнул и, достав из бумажника стодолларовую купюру, протянул мне — он ставил на то, что Рембо первым делом даст в зубы ближайшему грузчику:

— Держи, жулик!

Я хмыкнул, пряча стольник:

— Знание человеческой натуры никакого отношения к мошенничеству не имеет. А армейская дружба — это тебе не хухры-мухры!

— И даже не цацки-пецки, — не особенно радостно добавил Купер.

— Именно. Совместная служба в рядах Вооруженных сил не просто объединяет людей, цементирует их дружбу, оставляет трепетную память на всю оставшуюся жизнь — она еще и позволяет понять сущность данной личности в целом. Вот смотри, сейчас он выйдет из ступора и займется грузчиками…

Рембо еще раз приложился к бутылке и отшвырнул ее в сторону. Схватил грузчика за отвороты спецовки и затряс, оторвав от земли. Напарник трясущегося в воздухе тряпичной куклой дернулся было на помощь товарищу, но уже после первого шага передумал…

— А… сейчас он поймет тщетность своих усилий, — я продолжал импровизировать, — и попытается дозвониться Михельсону.

Рембо отпустил работягу и вырвал из кармана мобильник.

— Опаньки, — я щелкнул пальцами и улыбнулся замершему Куперу, — все, Костик, можно сваливать. Самое интересное уже закончилось. Приколов больше не будет. Сейчас он придет в себя, и начнется плановая зачистка секторов.

— Ну, Скиф. Спорить с тобой я больше не буду.

— Точно?

— Точно.

— А что же ты заладил — продадим БМВ, деньги разбазариваешь, сами в руки шли?.. Эта тачка еще сыграет свою роль, поверь мне.

Купер с сомнением посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— А то давай поспорим? — предложил я. — На пару сотен? А?

— Нет уж, спасибо, — после небольшой паузы отозвался Костя, — спорить не хочу. Во всяком случае, сегодня.

— Воздержишься?

— Придется. Уж больно пример наглядный.

— Думайте сами, решайте сами…

— Иметь или не иметь. Один имел и уже проимел стольник баксов, — не в рифму закончил Костик, решительно отправляя окурок в урну. — Будем двигать?

— Пора, — согласился я. — Ничего интересного больше не предвидится.

Мы напоследок взглянули в окно. Савельев, похоже, пришел в себя. Он усадил рядышком грузчиков и спокойно, как нам показалось с такого расстояния, их допрашивал.

Что ж, Бог в помощь.

Кидок

«Жадность губит флибустьера» — все последующие три дня после кидка с плиткой Серега жил с этой фразой. Она не покидала его ни днем, ни утром, ни вечером, ни даже ночью. Сам «флибустьер» приуныл, осунулся.

Только к четвертому дню во всей этой истории всплыла одна интересная деталь. Ребятки все-таки прокололись…

После того, как Сергей внимательно выслушал в трубке бесстрастный женский голос, монотонно повторяющий: «номер данного абонемента заблокирован», он полностью осознал произошедшее. Холодная лютая ярость заполнила тело и исказила лицо бешенством, а липкие пальцы ужаса сжали сердце: «Шестьдесят две штуки, твою мать!»

Простояв пару минут без движения, он взял себя в руки. Молча подошел, схватил обоих грузчиков за лацканы пиджаков и усадил рядышком на непонятно как здесь оказавшиеся три шпалы, сложенные друг на друга:

— Быстро мне все, что знаете об этом боксе, о его арендаторах и, особенно, о вашем друге Карловиче.

— Он нам не друг, — сразу же возразил один из рабочих.

— Совсем не друг, — поддержал его второй.

— Друг, не друг… Это не меняет дело. Все, что знаете. Живо. Хоть слово соврете, в порошок сотру, — Рембо сделал безумные глаза.

Работяги, сжимаясь под грозным взглядом этого огромного, не на шутку разъяренного «крутого», перебивая друг друга, поведали следующее.