Сын на отца (СИ) - Романов Герман Иванович

Форма на всех присутствующих была «нового образца», что как водится, являлось «хорошо забытым старым», по виду напоминала прежнюю стрелецкую, просторную и удобную, с сапогами вместо принятых Петром башмаков. Мундиры с камзолами и галстуками, короткие штаны с чулками и гетрами, треугольные шляпы велено было донашивать и более не пошив не делать. Зато швальни начали ускоренно шить русское обмундирование, которое служивые приняли с восторгом — ведь оно напрямую свидетельствовало о семилетней службе царю Алексею, вместо пожизненной самозванцу Петру.

— Теперь нам нужно решить — как вести войну, ибо все полки стянуты, а враг стоит у Твери. Всего две сотни верст нас разделяют, и сражения пойдут страшные — до распутицы остались недели, если не дни — солнце пригревает. Я сам опыта начальствования над войсками не имею, и всецело полагаюсь на вас, как людей знающих и в битвах врага побеждавших. Потому как нам лучше действовать — наступательно или оборонительно, решать только вам!

Глава 2

Давненько русская земля не знала такого — те жуткие кары, что обрушил царь Петр на мятежную Тверь, жители сравнивали с нашествием татарских и московских войск после убиения горожанами баскака Шевкала четыре века тому назад, известного по старинным летописям.

Беда обрушилась на город внезапно, в последние дни февраля, никто даже не ожидал ее. Не успели горожане присягнуть царю Алексею Петровичу, второму этого имени (первым был его дед великий государь Алексей Михайлович), под радостный колокольный звон, как в Тверь нагрянул «светлейший» князь и фельдмаршал Меншиков, и началось такое, что из многих домов «святых», то есть иконы, вынести не сумели.

Гарнизон, уже присягнувший молодому монарху, с боем вырвался из города — подполковник Василий Салтыков вывел более двух тысяч солдат, но за это страшную цену заплатил арьергард — полтысячи солдат и офицеров были истреблены в ночном бою, ожесточенно сражаясь, а без малого сотня человек попала в плен, когда кончились бумажные патроны в сумках. Всех их ждала страшная участь — солдат развешали на деревьях, их тела было запрещено снимать. А трех офицеров колесовали — с перебитыми руками и ногами они умирали долго, хриплые стоны и крики разносились на весь город, пока морозец не принес для несчастных долгожданную смерть.

К утру в Тверь приехал царь Петр, похвалил Меншикова и приказал начать розыск по «присяжным листам», которые попали в захваченных церквях. Первыми были казнены все священники, что приводили народ к присяге — прямо перед дверьми церквей, где они вели службы. А затем начали хватать горожан — драгуны и фузилеры прошлись по дворам частой гребенкой, хватая людей по спискам, и налагая арест на их имущество.

Тут до всех дошло понимание, что ожидает в самом скором времени — однако все выходы из города и посадов были перекрыты караулами. И начались массовые казни — в первые два дня истребили народа больше, чем мятежных стрельцов двадцать лет тому назад. Казнили прямо во дворах, вешая хозяев прямо под крышами собственных домов на радость и поживу ожиревшему воронью…

— Что творит стервец, умен, гаденыш. Али кто ему подсказал?! Но как складно излагает, скотина!

Петр Алексеевич держал в руках лист бумаги, отпечатанный в мятежной Москве. Название было короткое и гласило — «Табель о рангах, в коих чинах служить царю и державе, и о тех благах, что за оную верную и честную службу последуют».

Документ был страшный — и царь прекрасно понимал, что стоит о нем узнать солдатам полков, что выполняют его повеления, так могут последовать как бунты, так и бегство служивых в мятежную Москву. Ибо его сын за службу себе воздавал более чем щедро.

Немыслимо!

Он всех почитал «служителями регулярными», что служить ему обязаны, а царевич льготы всем раздает, до свобод договорился вкупе с созывом Земского Собора. С ума Алешка сошел — сам власть самодержавную ограничивает, себе ведь в ущерб выйдет, не волен будет распоряжаться жизнью своих подданных без суда соответствующего.

Безумец!

— Али здесь умысел какой тайный, на первый взгляд невидный, спрятан за словами складными?!

Царь посмотрел столбцы, отмечая, что написаны оны так же как «служилые книги, в которые по ним вносилось столбовое дворянство, то есть древнее, природное — по которым то и названо было. В отличие от служилого, нового, и какие бы титулы не получавшее, вроде того же «князя» Меншикова или «барона» Шафирова из еврейского корня, но стоявшее намного ниже по негласным установлениям среди русской знати. А тут все просто и доступно изложено — теми же столбцами.

Хочешь дворянства — так служи пятнадцать лет в армии или двадцать три года на статской службе!

И двигайся по ней снизу вверх, проходя по дюжине ступенек, не перепрыгивая через них, а ступая ровно. Все чины разбиты на группы — четыре нижних, от прапорщика до сотника, сиречь «сыны боярские», сами являющиеся дворянами, вот токмо свой статус детям передать не могут — но у тех есть возможность его выслужить, как и родитель их делал.

Потом еще четыре ранга идут, выше по положению, «жильцами» прозванные — от майора до бригадира. Служи установленный срок, поместье получишь вместо пенсиона, и сыновья твои уже «сынами боярскими» по рождению своему будут. Но чтобы поместье за собой сохранить, опять же отслужить должны пятнадцать лет.

Но стоит добраться до высших четырех ступенек, что идут от генерал-майора до фельдмаршала, как все — в столбовые книги записывают со всем нисходящим потомством, и во дворянстве навеки прописываются. Но опять же — вотчина только за службу даваться будет, а не хочешь «лямку» тянуть, то у сына она отпишется, а внук рискует вообще без средств к существованию остаться, и в статусе шибко потеряет.

И так будет вовеки — красной строкой прописано большими буквицами — дворянство служить обязано!

А ведь есть еще четыре ранга в самом низу, что «внетабельными чинами» названы — солдат, капрал, сержант и подпрапорщик — последние кандидатами на офицерские чины именуются. Отслужившие по семь лет в армии и флоте становятся «почетными подданными», а таковых нельзя пороть, бить батогами и в колодки забивать, если нет «злодейства на государя али измены». И жить и трудится позволено, где и как захотят, а их жены, ежели в «крепости» у помещика находятся — от оной освобождаются. Да и земля наделом дается и пока в запасе войсковом находятся, то от подушной подати и земских сборов полное освобождение имеют.

Такой же статус по жизни приобретают учителя со священниками, кои важными для блага державы людьми именуются, и об их трудах попечение должно быть. Но вот льгот таких, как служивые, не имеют — хотя от подушной подати облегчение им выходит пожизненное, но отработать должны до старости, пока сил не станет — но надел земли для обеспечения получать, да и само общество содержать их обязано.

«Почетными подданными» записываются и купечество с заводчиками, и посадские люди с лавками и торговлишкой, все, кто не подушной податью обложен, а подати платят сообразно доходам. А еще те, кто образование получит, грамоте и цифири разуметь может хорошо, да бумагу получит соответствующую о знаниях проявленных, тоже в «почетную» категорию переводятся, со льготами соответствующими.

В статских чинах такие же условия для продвижения по службе, но вот сроки в полтора раза дольше — но ведь им и не приходится рисковать жизнью на поле боя, и тягот таких как служивые не несут…

— Плохо, мин херц! Побили фуражиров поручика Ожегова без всякой жалости под Торопцом. И в других местах нападают, в числе большом из лесов выходят, лютуют!

— Команды отправляй, деревни жги, где сии вылазки происходят. С мужиками строгости нужны, чтоб другим неповадно было воле моей перечить! Огнем скверну выжигать нужно! У смердов колья и вилы — отправляй воинские части, Данилыч, по местам и пусть порядок наводят!

— Если бы одно мужичье было, государь! Ромодановский, собака худая, по указу Алешки драгун шлет в места разные, до полуроты в командах сих. Они манифестами воровскими крестьян на бунт и поднимают. На полки мои нападают, служивых на бунт подбивают, и не без пользы для воровства. А также усадьбы жгут тех помещиков, что тебе, великий государь, верны остались. У дворянства кругом голова пошла от забав сих — сами друг супротив друга сцепились, словно ляхи какие!