Удача Рэйлстоунов - Андрэ Нортон

Вэл открыл дверь спальни. Солнце уже почти ушло и по углам комнаты поднималась темнота. Но кровать ещё была освещена льющимся из окон сумеречным светом. Вэл доковылял до кровати.

– Привет!

Смуглое лицо, утопленное в подушки, не изменило своего дремотного выражения. Вэл продолжил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Получше. В общем, я в порядке, но они не хотят отпускать меня отсюда.

– Я слышал, что доктор рекомендовал постельный режим ещё дня на два.

Наверное, потому, что кровать была просто громадной, Джимс казался маленьким и измождённым. А может быть, он выглядел таким потому, что его вечная заносчивость куда-то исчезла, отчего он стал менее независимым. Как будто Джимса несколько сократили в объёме и амбициях.

– Что он об этом думает? – прозвучало в тишине.

– Кто?

– Твой брат.

– Руперт? Он только рад тому, что ты у нас погостишь.

– Разве ему не сказали про меня?

– Нет.

– Скажи! – приказал Джимс. – Иначе я не должен оставаться здесь. Это неприлично.

Вэлу ничего не оставалось как согласиться с такой формулировкой правил приличия и гостеприимства.

– Хорошо, я скажу ему. Но скажи прежде мне, что ты искал здесь, Джимс? Сокровища времён Гражданской войны? Скажи, мне всё равно придётся пересказывать это Руперту.

– Нет, – покачал головой Джимс. Он вновь нахмурился. – Нет, зачем мне сокровище! Я не знаю, что искал здесь. Но мой дедушка говорил…

– Вэл, ужин разогрет! – это Руперт кричал из Большого Зала. Вэл повернулся, чтобы уйти.

– Я скоро вернусь.

Джимс указал в сторону двери:

– Ты скажешь ему?

– Скажу после ужина, обещаю.

Джимс расслабленно вздохнул и зарылся поглубже в подушки:

– Я буду ждать.

Глава 13

В такую ночь как эта…

День выдался серым и промозглым. С неба сыпалась мелкая влажная пыль дождя и в Длинном Зале казалось, будто сами стены излучают холод. Руперт разжёг камин, однако никто из членов семьи не стал бы утверждать, что потеплело. Огонь в камине завораживающе плясал и отбрасывал причудливые тени вокруг. Но тепла не давал.

– Вэл?

Он поспешно спрятал под подушку свой блокнот. Почему-то в этот миг Вэл почувствовал себя уличённым в недозволенном. Вошедшая Чарити была мокра как мышь. Из-под промокшего капюшона выбивались золотые колечки волос, по которым, как по весенним сосулькам, стекали вниз крупные капли.

– Да, Чарити! Не думайте, что сможете согреться у этого огня. Мы все очень хотим, чтобы он грел, но он всего лишь замечательно выглядит, – Вэл пнул ногой решётку камина. – Кажется, единственная польза от него – возможность любоваться.

Чарити сняла капюшон.

– Что это за история, в которую впутались вы с Джимсом?

– А! Обычная история. К Джимсу зашли гости, которые забыли правила приличия. Тогда неожиданно вмешались я и Рики, в результате вся вечеринка закончилась не так, как предполагалось.

– Ты имеешь в виду синяк под глазом? Он для тебя – неожиданность? Ну хорошо, а за что Джимс заработал свой синяк?

Вэл тщательно занялся стряхиванием капель с принятого у Чарити плаща.

– Не лучше ли спросить у самого Джимса?

– Но я уже спрашиваю тебя. Вчера вечером ко мне заходил Руперт и весьма туманно интересовался, что за человек Джимс. А когда я поинтересовалась насчёт вашего совместного сражения на болотах, Руперт отделался ничего не значащими фразами.

– Руперт бывает ужасающе некоммуникабельным, – поспешил успокоить гостью Вэл. – А история действительно проста. Джимсу известен потайной ход в наш дом. Вдобавок дедушка Джимса как-то завещал ему, давным-давно, найти счастье, которое, по мнению дедушки, спрятано где-то в нашем доме. Что это за счастье и как оно выглядит, дедушка, к сожалению, не удосужился растолковать. Но зато внучёк ночами прилежно бродил по нашим коридорам, ища то, сам не знает, что. По-моему, в том, что говорит Джимс, концы с концами не сходятся, но почему-то я верю ему. Джимс знает только тайный вход, через который можно проникнуть в дом. А потайных ходов внутри дома он не знает. Он сейчас лежит, Рики с Люси чётко выполняют инструкции доктора по удержанию Джимса в постели. Они носятся с ним так, будто охраняют сокровища короны.

Чарити присела на диван.

– Понятно. А между прочим, известно ли тебе, что с таким лицом ты не сможешь мне больше позировать?

Вэл коснулся царапин на щеках:

– Но ведь они – лишь на время.

– Надеюсь. Однако, судя по виду, вы устроили хорошенькую катавасию.

– Да, это были показательные выступления, – Вэл насмешливо хмыкнул. – Но мы наверняка пропали бы, если бы не ложная тревога, поднятая Рики. Руперт рассказывал об этом?

– В те редкие секунды, когда удаётся заставить его заговорить. Он всегда такой молчаливый?

– Только в последнее время. А раньше, – Вэл посерьёзнел, – мы все были другими. Знаешь, Чарити, величайшая несправедливость – заставлять членов семьи жить врозь. Один там, другая – здесь, третий – вообще неизвестно где. Когда умер наш отец, мне было одиннадцать лет, Рики – девять. Её отослали к тётушке Роджерс, потому что взявший меня на воспитание дядюшка Флеминг не любил девочек.

– А Руперт?

– Он уже считался взрослым. Решено было, что он сам сумеет устроить собственную жизнь. Мы изредка получали от него то письмо, то открытку. Наших денег хватало для того, чтобы мы учились в престижных школах и прилично одевались. После раздела мы с Рики воссоединились только спустя два года. Нельзя же считать семейными сборами короткие встречи по выходным дням. Это произошло, когда умер дядюшка Флеминг и я тоже отправился к тётушке Роджерс. Она, в свою очередь, не любила мальчиков, – горькая складочка пролегла возле рта Вэла, но он продолжил. – Тогда, в сентябре того же года я поступил в военную академию. Почему-то тётушка считала, что дисциплина выбьет из меня дурь. А Рики отдали учиться в школу некоей Мисс-из-Гудзона. В то время Руперт был в Китае, я получил от него открытку. Он писал, что собирается пройти с какой-то экспедицией по Гоби. На рождественские каникулы Рики заезжала ко мне в Академию. Потом тётка взяла её в Европу, и Рики год проучилась в Швейцарии. На летние каникулы меня посылали на сборы в военный лагерь, затем я возвращался в Академию. К очередному Рождеству Рики прислала мне в подарок несколько резных безделушек. Их доставили несколькими днями позже Рождества. Порой дети чувствуют и понимают гораздо больше, чем кажется. Когда тётушка Роджерс решила оставить Рики в Швейцарии ещё на год, чтобы та проучилась подольше, я получил письмо со следами слёз. В том году ко мне в академии приклеили ярлык «трудного парня».